Покуда шли, Шустрик увлеченно говорил о Вьюге.

— В конце концов, в том, что сказал Воспарилл, что-то есть. Фела жертвует собой за котят, ты пожелал отдать себя за нас.

— Это было не совсем так, Шусти, — смущенно сказал Хвосттрубой.

— По-моему, Виро хочет, чтобы мы были целы и невредимы, — продолжал котенок. — Но Воспарилл ну, принц Воспарилл видит многое, но, по мне, он чересчур мрачен. Виро всегда любил бегать, чувствовать ветер, треплющий мех, — он не желает, чтобы дети его становились угрюмыми и суеверными, а только чтобы помнили, что если у них нет сил вернуть тот дар, которым он их наделил — вернуть в любое время, — то дар этот не принесет им ничего доброго.

— Боюсь, что все эти твои грезы и раздумья сделали тебя, Шусти, недоступным для моего понимания, — сказал Хвосттрубой. Мимолетка поморщилась.

— Но ты сам меня больше всех этому и научил, Хвосттрубой, — развеселившись, возразил Шустрик.

Он перестал переворачивать упавшую ветку, предоставив перепуганному жучку спасаться бегством. Прыгнув и цапнув, котишка взял в плен удирающее насекомое; через миг он его схрупал.

— Так или иначе, — заговорил Шустрик с полным ртом, — я решил вернуться, чтобы остаться в Перводомье. Там немало мудрецов — в том числе принц-консорт, — и у меня будет чему поучиться.

Мимолетка и Хвосттрубой, точно заботливые родители, молча шагали позади резвящегося Шустрика.

Покуда тело его спало, уютно зажатое меж Шустриком и Мимолеткой, во тьме сонных полей Хвосттрубой встретил лорда Тенглора. Лапы Первородного лучились розовым светом, а голос его был музыкой.

— Привет тебе, братец, — сказал Огнелап. — Вижу, настроение у тебя лучше, чем когда мы беседовали в последний раз.

— Пожалуй, милорд.

— Отчего же ты тогда не завершаешь свои поиски? Я говорил тебе, где ты сможешь найти то, что ищешь. Заплутавшаяся твоя ка говорит мне, что тебе надобно обрести решение.

В таинственных пространствах сна Фритти услышал правду Огнелаповых слов.

— Думаю, это только из-за моих друзей, — сказал он. — Боюсь, я буду им нужен.

Низкий приятный смех изошел от Первородного.

— Мои братцы и сестрицы сильны, Хвосттрубой. Уж наше Племя не дозволит любви так вот себя оковать. В преодолении сильный удваивает силу свою.

Призрачные очертания Тенглора стали удаляться и Фритти закричал:

— Подождите! Простите меня, лорд, но я хотел бы узнать о другом!

— Клянусь моею матерью! — засмеялся Первородный. — Смелость твоя все возрастает, юный Хвосттрубой. О чем же хотел бы ты узнать?

— О Холме. Что там произошло? Пришел ли конец Живоглоту?

— Мощь его сломлена, братец. От него и так уже не оставалось ничего, кроме ненависти. Он слишком долго гноился во тьме; иной цели у него не было. Слепой и недвижный, он никогда не смог бы подняться из-под земли — солнце испепелило бы его.

— Значит, опасности и не было — для наших полей? — спросил Фритти, сконфузившись.

Поющий голос Огнелапа сделался серьезнее.

— Вовсе нет, малыш. Опасность была велика. Все его создания были слишком реальны. Сам Яррос был созданием чистой ненависти — порожденный, чтобы идти туда, куда не смог бы пойти Живоглот, на поверхность земли, чтобы обманом пройти под солнцем… О да, он был поистине свиреп и сделал бы поля света дневного таким ужасом, по которому безнаказанно могли бы ступать одни дети Живоглотовы. А если даже и они не смогли бы — что за печаль брату моему: лишь бы ни единое создание Мурклы не могло вкушать сладость танца земного?

Голос Огнелапа стал теперь ослабевать; Фритти напрягал во сне слух, чтобы разобрать слова.

— Подобно всем бессмысленным злым силам древности, Яррос был безумен, всеразрушающ… если бы я не перенесся обратно из внешних пределов, храбрейшие наши соплеменники не в силах были бы остановить его…

— Лорд Огнелап! — крикнул Фритти вслед исчезающему видению. — Шустрик сказал, что вашего брата освободили!

— Лорд Виро страдал многие века… — пробормотал быстро уменьшающийся красный отблеск. — Теперь равновесие восстановлено. Взгляни на небеса, братец… Доброго пути!

Фритти сел, резко выпрямившись. С обеих сторон сонно заворчали его спутники. Вытянув шею, он пристально вгляделся в угрюмое небо Прощального Танца. «Взгляни на небеса», — сказал Огнелап. От всего этого дух Фритти изумленно пел.

Над Мерзлянным горизонтом, покоясь точно капля росы на лепестке черной розы, мерцала звезда, которой Хвосттрубой никогда прежде не видывал. Он пылал и сиял — этот белый огонь возле брюха Мурклы.

Мимолетка возвращалась в Перводомье с Шустриком.

— По крайней мере хочу убедиться, что он там будет в безопасности, — сказала она Фритти, когда они вышли на последнюю совместную прогулку. — К тому же если кто-нибудь из моего клана спасся во время краха Закота, то они вернутся на наши земли в Северный Коренной Лес. Хочу убедиться, остался ли кто-нибудь из них в живых.

Сквозьзаборов отряд выступал к Трону Солнечной Спинки на следующее утро. Возобновились холодные зимние ветры; снег снова принялся устилать остывшие окрестности Холма.

— Если бы я не знала уже, что ты желаешь окончить свои поиски, — сказала Мимолетка, перестав смотреть Фритти в глаза, — ну тогда я попросила бы тебя пойти со мной. Но я знаю — ты не сможешь.

Покуда она говорила, Хвосттрубой созерцал ее гордую красивую мордочку. На усах у нее светились утренние отблески.

— Я знаю, что Шустрику, может быть, наше внимание нужно меньше, чем мы полагаем, — добродушно сказал Фритти. — Хотел бы я пойти с тобой. Ведь просто странно, что наши приключения должны будут вот так и окончиться.

Мимолетка продолжала удерживать взгляд Хвосттрубоя. Он испытывал глубокую привязанность к этой охотнице, которая не щадила и собственных чувств.

— Мое имя — Фрези Мимолетка, — тихо сказала она.

Удивленный, Фритти ощутил, как сердце его несколько раз стукнуло среди молчания. Она сказала ему свое имя сердца!

— А мое… мое — Фритти Хвосттрубой, — наконец произнес он.

— Храни тебя Праматерь, Фритти. Я буду часто о тебе думать.

— Надеюсь, когда-нибудь я снова увижу тебя… Фрези.

Ее имя сердца! Он не знал даже Мягколапкиного!

Весь долгий обратный путь Хвосттрубоевы мысли кружились смятенным водоворотом.

Принц Сквозьзабор, в раздражении ступая почти точно по отпечаткам своих же лап, расхаживал взад-вперед, выкрикивая указания и наставления:

— Эй, вы! Хватит намываться, ребята! Кончай с этим, и — шагу, Нежнолап! Пора в поход!

Множество соплеменников крутилось возле принца. Вот-вот должен был начаться долгий переход назад, в Коренной Лес.

Фритти уже попрощался со Сквозьзабором и другими. Принц дружественно боднул его головой, сказав:

«Снова ушлендрываешь, а? Самый что ни на есть шлендрающий усонамыватель, какого я когда-нибудь знавал! Ну, само собой, приходи ко Двору повидать меня. Уж мы тогда потешим ушки тем, кто там посиживает на хвостах!» Чутколап, который отправлялся на встречу танов, где будут названы преемники погибших в Холме, тоже остановился, чтобы нежно пожелать ему доброго пути.

Теперь же Фритти, внезапно устав от прощаний, сидел со своими двумя ближайшими друзьями. Обнюхав щеку Мимолетки, он потерся мордой об ее теплый мягкий мех и ничего не сказал.

— Я не скажу, что надеюсь с тобой увидеться, потому что знаю — увижусь, — сказал Шустрик.

При всей своей новоявленной проницательности котишка все же выглядел несчастным. Хвосттрубой тотчас пожалел и приласкал его.

Сквозьзабор орал собравшемуся Племени последние указания; раздавался великий ропот.