Общая атмосфера царила гораздо более лёгкая, чем можно было ожидать: спокойно, без толпы, без ажиотажа, уютно и почти по-семейному. Да и в целом нормы поведения в обществе у них тут были не настолько жутко регламентированы, как я читала о прошлом или наблюдала в своём времени. Подойти и познакомиться самостоятельно было нормой, пообщаться с интересующим человеком, какое бы положение он ни занимал, — тоже. Все очень быстро переходили на «ты», или по крайней мере называли друг друга по имени без титулов и друг перед другом особенно не выпендривались.

Немного понаблюдав за этими людьми и подумав, я даже догадалась, в чём была причина этой странности. Нечего им было делить. Молодёжь держалась особняком и обсуждала какие-то свои интересы, а старшее поколение… старшее поколение почти целиком состояло из боевых офицеров, каждый из которых не меньше двадцати лет своей жизни отдал самой настоящей, жестокой и беспощадной войне. Наверное, после такого устраивать какие-то мелкие дрязги было вовсе глупо.

С другой стороны, Ульвар говорил, что какое-то время интересовался местными интригами, и, стало быть, они существовали, пусть и незаметные при поверхностном осмотре. Наверное, воспитание и чувство собственного достоинства не позволяли этим людям мелочно и демонстративно к кому-то цепляться. Да ещё я в этом мире была чужая и новенькая, меня пока интересно было пощупать, внимательно рассмотреть и не спугнуть.

В общем, я по-настоящему увлеклась процессом беседы и наблюдения, и вынырнула из всего этого только тогда, когда вокруг меня вдруг образовалась тишина. Оглядевшись, я обнаружила её причину: над нашей скромной дамской кучкой навис мой мрачный варвар. Действительно, мрачный и очень недовольный жизнью.

Он даже ничего не сказал, а желающие составить мне компанию уже рассосались, и мы остались вдвоём на пятачке пространства метров пяти в диаметре.

— Ты почему такой мрачный? — тихо уточнила я, поспешно цепляя Ульвара за локоть. Он только недовольно поморщился, не желая вдаваться в объяснения, и двинулся куда-то к стене.

В это время как раз объявили танцы. Ох уж мне этот викинг с его дурацкой партизанской привычкой!

Хотя, с другой стороны, он не соврал, танцевать мне не пришлось. Сам сын Тора таким развлечением не интересовался, а, поскольку я стояла рядом, никто не изъявил желания выцарапать меня из его огромных лап. Оно, впрочем, и к лучшему.

Мне только непонятно, почему Ульвар-то так не любит это светское развлечение? Не думаю, что от неумения. Я вообще не думаю, что есть в этом мире что-то, чего этот человек не умеет; всё умеет, но не все свои таланты демонстрирует. К тому же, танцы были неторопливые и вроде бы несложные, даже я бы справилась после некоторой тренировки. А у полубога с координацией и ловкостью дела обстояли на порядок лучше, чем у меня. Или на два. Или даже на три!

Очень хотелось прямо сейчас поделиться с Ульваром слухами и сплетнями о нём, родимом, но уж слишком хмуро он выглядел. Случилось что-то, что ли? Настаивать на объяснениях я не стала; зачем зря дёргать человека, поживу пока и без объяснений. Вместо этого выпустила локоть мужчины и принялась развлекаться изучением его ладони. Занятие, конечно, очень высокоинтеллектуальное, но возвращаться к чтению избранной литературы и учебников мне сейчас было лениво, а вот помурзать такую любопытную конечность — приятно.

Это, наверное, фетиш. Или симптом каких-то глубинных подсознательных комплексов и стремлений, не знаю. В мужчинах, что касается внешности, я почему-то всегда первым делом обращала внимание на руки. Они должны были быть сильными, с грубой кожей ладоней, широкими пальцами с ровными ногтями, с выделяющимися под кожей жилками на тыльной стороны ладони… Я же говорю, диагноз. Но, по крайней мере, такой признак мужской красоты гораздо шире распространён, чем, например, прямые стройные ноги (была у меня одна подружка с такой страстью).

Короче, странные существа — женщины.

Ладонь Ульвара была шириной с две моих, и всем моим предпочтением полностью отвечала, так почему бы не полюбоваться лишний раз? Поумиляться, какая я по сравнению с ним крошечная, что прямо почти дюймовочка. Погладить кончиками пальцев шершавую грубую кожу; у меня, конечно, на руках были перчатки, но тоненькие и кружевные, и через них всё почему-то очень хорошо чувствовалось. Очень быстро в памяти воскресли прикосновения этих самых рук, которые помнила, наверное, каждая клеточка моей кожи, и сразу захотелось уединиться где-нибудь в укромном уголке, чтобы там…

В общем, я настолько погрузилась в созерцание и фантазии, что когда ладонь вдруг сжалась, поймав мои пальцы, буквально подпрыгнула на месте и едва не взвизгнула. Вскинув возмущённый взгляд на напугавшего меня мужчину (ну, конечно, любимую игрушку отобрали; это же моя ладонь, ага… хотя, с другой стороны, муж — мой, значит и всякие элементы мужа тоже мои, так?), наткнулась на его очень задумчивый и заинтересованный взгляд. Сразу отчётливо и скопом вспомнились все неприличные мысли, забредавшие в мою голову за последние пару минут, сердце застучало бодрее и внизу живота растеклось сладкое томное ощущение возбуждения.

Ульвар едва заметно усмехнулся, будто прочитал мои мысли. Даже как будто собрался что-то сказать. Но вдруг лицо его приобрело настороженно-хмурое выражение, норманн вскинулся и заозирался.

А в следующий момент началось… безумие?

Совсем рядом болезненно вскрикнула и осела на землю непонятной бесформенной кучей какая-то женщина. Что-то тёмное и быстрое взметнулось с пола, как будто обыкновенные человеческие тени вдруг превратились в опасных стремительных тварей. Я открыла, было, рот, чтобы задать глупый и неуместный вопрос, но тут буквально в полуметре за моей спиной что-то ярко горячо вспыхнуло.

— На пол! — рявкнул Ульвар, в руке которого когда-то успело появиться оружие. Мне показалось, что послушалась не только я, но и несколько человек поблизости. Не знаю, я не смотрела; я вдруг осознала, что случилось с той женщиной, и что алый — был совсем не цвет её платья.

Так что я, демонстрируя очень правильные рефлексы и послушание, поспешно выполнила приказ, уже испытанным способом прячась под ногами мужчины. Сжалась и на всякий случай зажмурилась, уткнувшись лицом в его ногу. Правда, клещом вцепляться не стала, оставляя ему некоторый простор для манёвра.

Смотреть по сторонам не хотелось. Я догадывалась, что увижу; мне хватило одной-единственной женщины, вдруг превратившейся в однородную аморфную кровавую массу, чтобы не испытывать желания узнать, что происходит в окружающем мире. Я не самый слабонервный человек, но лучше не проверять на прочность ни свои нервы, ни прочие части организма. И вообще, у меня есть защитник? Есть. Вот пусть и защищает, раз я слабая хрупкая женщина, от которой требуется только ублажать мужа и следить за домашним очагом. Всё сделаю, даже готовить научусь, пусть только всё это кончится!

Вокруг раздавались крики боли, какое-то шипение, яростные возгласы, тихие хлопки. Но истерики и паники, судя по всему, не случилось; да оно и не удивительно, тут всё-таки не институт благородных девиц.

А потом всё в самом деле кончилось, только очень странно и неожиданно.

— А ну-ка, ша! — проревел незнакомый зычный мужской голос, вслед за которым по зажмуренным глазам ударила яркая вспышка света, а потом — тяжёлый низкий хлопок, как от преодоления звукового барьера, и прокатившаяся по полу отголоском далёкого взрыва волна дрожи. И наступила вязкая, настороженная неподвижная тишина, как будто я в одно мгновение оглохла. Только одинокая мысль забрела в пустую голову: «Они там что, атомную бомбу жахнули?»

Запаниковать по этому поводу я, правда, не успела, хотя и вспомнила что-то на тему «падать надо ногами к взрыву». Да, честно говоря, ни по какому не успела; какая-то неведомая сила (впрочем, что это я? У меня нынче любая сила известно какого происхождения) потянула меня за плечо вверх. Пришлось выпадать из прострации, открывать глаза и срочно ориентироваться в пространстве.