— И поэтому мы должны не вылезать из постели? Выкуси! — она показала неприличный жест.

— Да, это же простая логика! — девушка начала меня бесить.

— Всё, спать. Ты у меня дома: изволь делать что я считаю нужным. Пока ты всегда проигрывал даже со своим фактором божественности! Я разрешаю тебе, так и быть, спать рядом со мной на одном диване, но не больше. Я жду принца на белом коне, конфет, коньяка и красочной свадьбы в белом платье. Попробуй только притронься!

Я отчаянно сжал голову руками.

— Учти, вечером ты пойдёшь со мной работать, — донеслось из комнаты.

— Куда, — опешил я и отправился за ней вслед. — Как работать?

— Мы будем вешать рекламный щит на стену дома.

— Но я не альпинист! — ужаснулся я

— Научишься.

— Это рискованно! Я боюсь высоты.

— Тебе поможет твой божественный фактор.

— Это невозможно.

— Возможно. Ты хотел быть со мной, чтобы охранять? Вот и будь. Не нравится — скатертью дорожка!

— А наша победа?

— Твоя победа, — уточнила Таня. — Если она тебе так важна, оставайся моим напарником. Иначе, я проживу без тебя.

— Я не могу уйти!

— Да, догадалась, ты либо останешься со мной, либо должен будешь убить меня.

— Ты так просто об этом говоришь? — изумился я.

— На меня столько раз нападали, что, разом больше или разом меньше, значения не имеет.

— Но мой божественный фактор выше твоего!

— А если твой противник попытается защитить меня, как Машу?

Ответить было нечего.

Теперь я был заложником собственной борьбы.

— Спокойной ночи, — пожелала она, закутываясь в простыню, сладко и соблазнительно вытягиваясь у стенки и закрывая глаза, — относись ко мне как к сестре.

Я сел на диван, понимая: вот ещё одна из нас, такая же упрямая и невозможная. Я вспомнил нежелание Александры подчиниться мне ради нашей победы, такой же финт ушами выкинула Маша. Даже Виктор умер из упрямства и нежелания подчиниться. Олег сел в машину и был таков. Почему они все действуют сами по себе, как им заблагорассудится!

Я вздохнул, не раздеваясь, улёгся рядом с Таней, попытался уснуть, но куда там: присутствие натренированного, крепкого, спортивного женского тела рядом превращало существование в сплошной соблазн.

Тогда я постелил себе на ковре.

Интересно, сколько это может продолжаться?

Кончится ли это добром?

Однако она мне поверила.

Была ли она права?

Те месяцы, что мы прожили вместе, навечно останутся со мной, вне зависимости от того, буду ли я уничтожен или одержу победу в финале нашего бытия. Понимаю, она не хотела связывать себя и меня чувствами, которым суждено кануть в Небытие.

Танина твёрдость и бесчувственность при близком знакомстве оказывались показными. Пожалуй, она была самой боевой из всех нас. Я часто думал, что всё бы повернулось иначе, если бы она была с нами с самого начала. С другой стороны её напор нельзя бы было замаскировать, и нас вычислили бы раньше.

Сослагательное наклонение мимолётно и несбыточно.

За четыре месяца я очень многому научился от неё.

Я научился ждать, когда ждать невозможно.

Я научился любить, даже если эта любовь заранее обречена на неудачу.

Я понял, что есть вещи, которыми нельзя жертвовать даже ради победы.

Таня была светлым человеком, почти такой же умной, как Виктор. Иногда у меня складывается впечатление, что есть обратная зависимость между развитием фактора божественности и качествами ума и души. Для меня самого это звучит слишком самокритично, но не удивительно: они же должны выживать, не обладая врождённой духовностью и реинкарнационным опытом.

Я могу ошибаться, переоценивая качества моих соратников, ушедших в Небытие.

И всё-таки она ошибалась, не давая волю нашим чувствам: мы могли быть счастливы хотя бы эти четыре месяца. Тане не хватало страстности Олега, материнской любви ко всему сущему, которая была дана Маше, безрассудной страсти, которая завладела Александрой.

Я не хочу пересказывать нашу четырёхмесячную жизнь. Она моя и только моя. Эта история в летописи борьбы за грядущее мироздание слишком чиста и непорочна, чтобы упоминаться рядом со всей этой бешеной дракой, длящейся тысячелетиями, борьбой, где добро и зло неотвратимо переплелись в удушающих объятиях.

Атаки, контратаки, контрконтратаки…

Таня ни на йоту не изменила своей жизни, как не меняла её до моего появления из-за разных неудач и несчастий.

Проживи мы вместе большее время, наши отношения вышли бы на новый уровень. Тане в жизни не хватало напарника: кто настолько безумен, что согласится оставаться рядом с девушкой, которая является эпицентром разнообразных катастроф?

Я был для неё долгожданным счастьем.

Они избегала сближения, боясь потерять меня.

Это её выбор: я могу быть не согласен с ним, но осуждать права не имею.

Я счастлив хотя бы потому, что подарил ей то, о чём она мечтала. Таня так часто попадала в сложные переплёты, что первое, на что она напарывалась в отношениях с людьми, было сочувствие и жалость, а потом настороженность и страх. Какая при этом может быть любовь или дружба? Люди ее сторонились и считали чуть ли не ведьмой. Друзья и возлюбленные оказывались в больнице с травмами после аварий, пожаров или нападений.

А со мной иначе: я не жалел её, напротив, она, наконец, могла беспокоиться о ком-либо, кроме себя.

Никто, кроме меня, в этом жестоком мире не имел способностей оценить главный дар этой женщины.

Умение поверить.

Дар доверять.

Она единственная верила в меня, не ища доказательств, не теряя веру при любом сомнении.

Как бы то ни было, но мы оказались на той злосчастной крыше, где верёвка напоролась на скол карниза, перетёрлась, что привело девушку к гибели.

Какой смысл заключался в прожитых рядом четырёх месяцах?

Многие ходы стратегии нашей победы и поражения я уже понял.

Но это?

Неужели это ошибка?

Странная, чудесная, неповторимая?

Таня — эта фигурка головоломки мироздания — никак не найдёт своё замысловатое место в моей голове. Есть ли место для неё в пазле Бытия и Небытия?

Не знаю.

Но она и только она научила меня произносить это «не знаю» с гордостью.

Она показала, как можно жить, когда жить нельзя.

В случае моей победы я твёрдо знаю, какое место в новорождённом мире ей предложить.

Пока это даже не награда.

Мой новый мир призрачен, эфемерен, несбыточен.

Воспоминания пробуждают излишнюю сентиментальность.

Хочется перекинуться парой слов с тем, кто поймёт меня, пусть даже это будет ЭЛЬ.

Я скучаю по ней, как бы дико это ни звучало.

Она всегда угадывала мои малейшие желания: в минувшей схватке это вредило делу, а в общении помогало.

ЭЛЬ не обманывает ожиданий и на этот раз:

— Привет, — она выходит из мешанины деревьев, неслышно и грациозно.

Я молчу.

— Прости, я разозлилась тогда.

— Я тоже, — соглашаюсь.

— ИЛЬ, что ты хочешь? Я дам тебе всё, что угодно. Ты хочешь обрести дар художника? Нет, не стать великим и известным, а именно обрести дар? Или музыканта? Или поэта? Ты познаешь экстаз творчества!

Я молчу.

ЭЛЬ обнимает дерево, прижимается веском к шершавому стволу, мечтательно прищуривается в небо и вдохновенно усмехается мне:

— Может, тебе нужна любовь самой очаровательной женщины Земли?

— Самая красивая — это ты, — отвечаю я.

— Не обязательно, — невозмутимо возражает ЭЛЬ, — ты можешь захотеть беспредельной любви юного не только телом, но и душой существа. Господи, ты — воин, сколько раз ты терпел поражение? Всегда, на протяжении всей истории человечества! Только подумай, какую мудрость успела скопить я за тысячи и тысячи лет? У тебя же не оставалось времени ни на что, кроме борьбы. Ни на любовь, ни на отдых.

— Предлагаешь перемирие? — уточняю я.