С величайшим трудом преодолевая ужас, тошноту и сонную одурь, накатившие на меня одновременно и мощно, я посмотрел на другое окно – там чисто. Значит, крыса одна. И еще я подумал, что если подойти поближе к окну… с топором в руках… и хренакнуть им сквозь стекло по этой крысе, со всей силы, с разворота, метясь по усатой этой головке, то вполне возможно, что…

– Что? Что, Киря? Опомнись! Что, ты думаешь, с нею случится от моего удара, коли она… вне физических законов…

– Мало ли?.. Ну, а что – с ума сойти, что ли? Или стоять покорным пони, ждать, пока она вход нанюхает? Так – хоть что-то. Берем топор в две руки, чтобы посильнее, и…

Долго, очень долго, секунд десять смотрел я на свое нехитрое оружие, в сильнейшем искушении взять его в обе руки, подойти к окну, замахнуться посильнее, прицелиться… Не знаю, действительно я не знаю, почему этого не сделал, и что меня удержало от этого гибельного искушения… Только я вдруг встал и зашагал к окну без топора и ножа. Это были неуклюжие шаги, неловкие до деревянности, но делал я их по своей воле, а вовсе не подчиняясь чужому приказу, мысленному или словесному.

Я подошел к окну, к правому, по которому с внешней стороны ползала крыса, близко подошел, почти вплотную, ощущая кожей лица, как дрожащие струйки дыхания из ноздрей отражаются от поверхности оконного стекла. Крыса переползла повыше и перевернула тельце хвостом вниз, головой вверх, так, что ее черно-багровые глазки-бусинки оказались точнехонько напротив моего взора. Я вглядываюсь в эти нечеловеческие глаза в безумной сомнабулической надежде понять что-то в этом кошмарном происходящем, увидеть какой-нибудь смысл или ответ… Ничего, кроме ужаса моего и жадного, голодного нетерпения с ее стороны. Там смерть, ее посланник – крыса, которая жаждет сожрать мою плоть, выпить мою кровь… Да, всю! Размеры… что размеры, при чем тут арифметика? Естествознание, почему-то, не мешает ей существовать вне законов реального мира… Она мне опять нашептывает… Лютая жадность в шелесте слов ее…

– Открой… человечек… пить… убивать…

Я не выдержал и первым отвел взгляд. Отвратительные розоватые лапки ее судорожно шевелились… какие проворные пальчики с коготочками… гнусные… мерзкие… Тварь.

Я поднял правую ладонь на уровень лица и прижал ее к прозрачной поверхности окна, заслоняя от своего взора – этот, крысиный, черно-багровый. Почему я так поступил? Не знаю. Но это не было выполнением чужого приказа, нет, нет и нет! Это я сам так решил, не вполне понимая логику собственного поступка, словно бы подчиняясь велениям инстинктов, которые полуобразованные люди неоправданно часто именуют подсознанием.

Я прижал ладонь – и почуял ток… трепет… движение… Ауры, моей и чужой. В моей руке словно бы образовалась ранка, сквозь которую полилась наружу часть моей сущности, сила моя, энергия моя, жизнь… Ладонь щекотно покалывало, а я обреченно понимал, что сквозь эту ранку жизнь моя очень скоро улетучится навеки, даже и зубов этой твари – для плоти моей – не понадобится. Она и так меня выпьет. Досуха. Да, да, да, я… как бы понял это… или даже вспомнил… Точно, вспомнил: голубая лента на Елагином так же меня высосать хотела, когда я к ней приклеился… Но почему она не сделала это?.. Почему, почему, почему она меня не извела… Надо срочно, срочно вспомнить или узнать ответ, покуда я еще жив и в разуме… Видимо, рассуждая остатками здравого смысла, ответ заключается в поступке: я вырвался тогда, и этим спасся. Это надо сделать и сейчас, и поскорее… голова кружится…

Я поглубже вдохнул в себя бесцветное и безвкусное пространство комнаты, напрягся… – нет, не оторвать, прилипла, как тогда… на асфальте. Я затряс ушами и головой, и сверху вниз, и справа налево, стараясь при этом не смотреть на крысиные лапы, хвост, уши… и приказал себе: тащи руку на себя! И сразу же, еще громче, хотя и в безмолвии, добавил: не отдам силу! И ранка закрылась. Это был откровенный шок для меня. Тихий такой, тем не менее – шок, и я, будучи каким-никаким, но психологом, четко понял, минуя десятки и чуть ли не сотни дополнительных сиюминутных эмоций и мыслишек: после шока придет буря и я потеряю над собой контроль, сорвусь в непредсказуемое… Удержаться! Ранка закрылась, кровь не течет… да ее и не было, крови-то. Крыса не кровь мою пила, а еще более лакомое, нежели кровь…

Крыса, распластанная на оконном стекле, с той стороны, забилась в мелких судорогах, она словно бы пыталась вернуть, немедленно вернуть источник сладостного пития и вновь приникнуть к нему.

– Шалишь, – подумал я, обращаясь к крысе, но как бы с отведенным в сторону взглядом, чтобы не видеть ее… – гадина. Я тебе ни молекулы не отдам.

Интересно, аура из молекул состоит, или как?.. Без разницы, все равно не отдам, ни капли.

– Возвращай обратно, упырина! Верни, я сказал! Ауру!

Постшоковая буря, кажется, все-таки подобралась ко мне и сейчас начнет срывать мне крышу… Нет, антракт, все эмоции закончились. Я уже вне страха, так что… попробую.

Я, конечно же, врал самому себе насчет преодоленного страха, он был при мне, просто… надо ему не поддаваться… Я зажмурился поплотнее и напрягся изо всех сил, чтобы отлепить руку от стекла, но вместо этого вдруг ощутил нечто вроде нитки… такой, где с одной стороны держащая рука, то есть, моя рука, а на другой стороне… нет, не на моей, именно что на другой – трепещет воздушный шарик с гелием, или мечется китайский воздушный змей… Или даже леска вместо нитки, а на том конце лески – рыба пойманная… Образ лески – да, точнее, чем нитка. Я несколько раз в своей жизни, если точнее – трижды, рыбачил с удочкой, и мне это понравилось. Вот и сейчас я могу – знаю, что могу – отдернуть руку, но тогда леска порвется!.. Потянем. Еще потянем… Ой, бли-ин! Пошла, пошла, пошла!..

То, что я описал удильной леской или ниткой под воздушным шариком, вполне можно было представить чуточку иначе… Например: моя невидимая ранка на ладони превратилась в невидимое устьице-воронку, в которое поначалу робкими капельками, а потому уже уверенной струйкой стала возвращаться в меня отторгнутая аура… Она возвращалась, она моя!.. Зарождающееся ликование вдруг перебил краткий ужас:

– Всё ложь! Она меня по-прежнему пьет, а я обманут!

О, нет! Это была не ложь. Кто хоть раз испытал подобное – ни за что не спутает оба этих противоположных состояния: «охотник-жертва»! Я был жертвой на Елагином острове, и чуть было не стал жертвою сейчас!

А теперь ТЫ СТАНЕШЬ ПИЩЕЙ, ТВАРЬ! Я ТЕБЯ СЪЕМ!

Что!? Кто это… крикнул… Оказывается, это я в сердцах выкрикнул, в сторону крысы!

А та судорожно дергалась, стучала носом и лапами по стеклу, не в силах разбить его или сбежать… Она была словно бы приклеена! Вот так она теперь себя вела! Ага! Не вереща, не пугая меня телепатическими угрозами! А я…

А я почувствовал очень, очень странный прилив… сил… восторга… жизни…

Вдруг ударил рассвет: ни с того, ни с сего за окном стало светло. Я отвернул голову к часам – все в порядке, так и должно быть: четыре, начало пятого. Быстро же сегодня времечко пробежало. Я осторожно, сначала скосив глаза, и лишь потом уже полностью, в фас, посмотрел на ладонь, по-прежнему прижатую к внутренней поверхности стекла – крыса была на месте, но… не шевелилась. И дрожь от нее не шла, и тельце у нее было почему-то узким и вытянутым, неправильным каким-то. Лески уже не было в моей руке, и я легко, без помех отнял ладонь. А с той стороны беззвучно осыпалась вниз горсточка чего-то сыпучего, блеклого… Небольшая часть субстанции попала на узкую полоску стены-подоконника, и, прежде чем ветер слизнул остатки, я успел ее рассмотреть: это был серый прах съеденной мною нечисти в образе крысы.

Кольт – полковник, а Калашников – генерал-лейтенант! Круть, круть, да здравствует круть! Сошла с моей души ночь и вернулся в нее белый день. Оказывается, прав был один из наших древних красных вождей: в победителях-то жить лучше и веселее. Поживем, стало быть! Одну тревогу избыл – и с другими управлюсь не хуже, теперь я такой!.. Ух, какой!.. Классно! Ухмыляясь во весь рот (кстати говоря, утреннее зеркало тоже развеселилось и стращать меня перестало), я пошел в ванную… с бодреньким детским прискоком на левую ногу… она у меня толчковая… умылся, с особым тщанием намыливая и скобля правую «боевую» ладонь (бр-р-р, противно вспомнить писк и вибрацию уничтожаемой крысы, хорошо, хоть, сквозь стекло шел контакт, не напрямую!), а потом вдруг целиком забрался в ванну и лежал там с полчаса, пока полностью не согрелся. Победы победами, но даже летом ночные ужасы морозят не хуже Антарктиды! А через тридцать пять минут, после отогревающей ванны – в постель, в родную постель, спать, пока не захочется пообедать… или, там, поужинать.