Подобное мог позволить себе далеко не каждый клуб. Большинство претендентов, узнав о цене, снялись с торгов: для «Пармы», «Сампдории», «Лацио» я в то время был не по зубам. Только суперклуб мог осилить такую сделку.

И тут возник «Интер».

Президент «Интера» Эрнесто Пеллегрини пригласил меня к себе домой на ужин. Приглашение было сделано заочно, через одного из его подчиненных, так что до этого ужина мне не приходилось ни встречаться, ни разговаривать с этим известным и влиятельным человеком. Мы познакомились, он представил меня своей супруге, которая, однако, не приняла участия в нашей трапезе. За столом компанию нам составил генеральный директор «Интера» Пьеро Боски.

Позже я узнал, что мое знакомство с синьорой Пеллегрини было продиктовано не только и не столько обычными требованиями этикета, сколько практической необходимостью (если слово «практической» уместно в данной ситуации). Дело в том, что супруга президента обладала (по крайней мере, так говорят) уникальным даром определять характер и судьбу человека по сто почерку. Поэтому каждого игрока, которого Пеллегрини намеревался пригласить в «Интер», он приводил домой, а хозяйка при знакомстве протягивала гостю свой альбом и просила его написать что-нибудь на память. Любитель исторических романов не найдет эту сцену необычной: дамский журнал был неотъемлемой частью светской жизни минувшего столетия. 

Естественно, каждый охотно выполнял просьбу синьоры Пеллегрини. Я украсил ее альбом русской записью, содержания которой, сколько ни силюсь, припомнить не могу. А ведь эта запись, вполне возможно, сыграла некоторую роль в моей судьбе: изучив мой почерк, супруга президента сочла, что я подойду «Интеру», и дала мужу добро на переговоры. Позже я узнал, что иногда она выносила иное суждение, и президент даже несколько раз слушался ее советов, отказываясь от своих планов насчет приобретения того или иного игрока. Правда, тогда речь шла о незначительных контрактах и не самых важных футболистах. Не думаю, что мнение синьоры Пеллегрини могло бы оказаться определяющим в моем случае, когда на кону стояли такие огромные деньги. Тем не менее, мне было приятно узнать, что я с успехом прошел, так сказать, всестороннюю проверку и сдал, сам того не подозревая, письменный экзамен.

За едой мы с Пеллегрини и Боски вели отвлеченную светскую беседу: об Италии, о футболе, немного обо мне. А закончив ужин, перешли в кабинет, где сразу же приступили к обсуждению деталей моего перехода. Это меня несколько удивило: я полагал, что цель нашей первой встречи — всего лишь знакомство друг с другом и что деловой разговор будет вестись в другое время и в другом месте. Однако синьор Пеллегрини не захотел откладывать дело в долгий ящик. Как я узнал, на уровне клубов договоренность о моем переходе уже была достигнута, «Интер» принял условия «Фоджи», так что для полного успеха оставалось только получить мое согласие.

Едва ли это можно было назвать равноправными переговорами: с одной стороны — молодой футболист, только начинающий осваиваться в новой жизни, с другой — два опытных бизнесмена, привыкшие ворочать огромными деньгами и руководить массами. Для меня все было впервые: и встреча с людьми такого ранга, и обсуждение контракта с таким знаменитым клубом, — контракта, оговаривавшего такие условия и такие суммы, каких я раньше не видел даже во сне. Для моих же собеседников это были самые обычные переговоры, каких за годы работы в футболе они провели десятки, а может, и сотни.

Думаю, им нетрудно было добиться своего — заставить меня принять устраивавшие их условия. В конце концов, наши силы явно не были равны. И все же я, пусть и не зная толком правил игры, но интуитивно представляя их, пытался следовать этим правилам. Увидев цифры, заложенные в проект контракта, я весьма прилично поднял их, хотя на самом деле был бы счастлив получить и меньшее. Президент вскинул брови и стал объяснять, что не может согласиться на мои условия, так как и без того идет на большие затраты, выкупая мой контракт у «Фоджи» за 17 миллиардов лир. Если к этому прибавить запрошенную мною зарплату, «Интеру», по его словам, грозило чуть ли не разорение.

Я предложил другой вариант: подождать один год. Как я полагал, мой контракт с «Фоджей» был заключен в Москве по формуле «два плюс два». Это значит, по истечении следующего сезона я мог по собственному желанию уйти из клуба, и тогда «Интеру» пришлось бы заплатить «Фодже» значительно меньшую сумму, которая рассчитывалась по действовавшим тогда параметрам для игроков, чьи контракты закончились (учтите, все это происходило до знаменитого «дела Босмана», полностью изменившего систему работы футбольного трансферного рынка).

Вот тут-то и выяснилось, что в Москве меня обвели вокруг пальца: Пеллегрини при мне позвонил в «Фоджу», и директор клуба сказал ему, что я ошибаюсь и что на самом деле мой контракт заключен полностью на четыре года. Значит, свободу выбора я мог обрести только через три сезона. «Фоджа» старательно толкала меня в объятия «Интера».

В общем, довольно быстро мы достигли договоренности. Да иначе, пожалуй, быть и не могло. Во-первых, Пеллегрини и Боски знали массу способов укатать такого молодого и зеленого игрока, как я, а во-вторых, меня и укатывать-то особой нужды не было. Хотел ли я играть в «Интере» — знаменитом на весь мир клубе с богатейшей историей? Конечно, да. Были ли у меня причины не соглашаться на его условия? Конечно, нет: условия контракта, на которых мы остановились, были очень хорошие. Я считал, что провел переговоры удачно, хотя теперь понимаю, что положение, в котором я тогда находился, при грамотной постановке позволяло мне, никуда не торопясь, диктовать свои условия и сумма контракта могла быть выше. Но мог ли я в той деликатной и необычной для себя ситуации разобраться сам? Как я уже сказал, условия эти были значительно лучше, чем в «Фодже». К тому же согласие президента несколько увеличить мою будущую зарплату сделало меня счастливым от мысли о том, что мне удалось успешно провести переговоры и отчасти настоять на своем. Хотя теперь я понимаю, что сумма, с которой он начал переговоры, была изначально занижена именно с таким расчетом.

Самое время сказать о том, что за столом во время ужина и переговоров нас было не трое, а четверо: в беседе с синьорами Пеллегрини и Боски принимал участие человек, представлявший мои интересы, то есть считавшийся моим прокуратором. Именно считавшийся, ибо на самом деле он и близко не был похож на настоящего прокуратора. Да и в беседе, если честно, толком не участвовал, вымолвив за весь вечер от силы десяток слов.

Обычно я не называю имен людей, о которых приходится отзываться нелестно. И в данном случае буду придерживаться этого правила.

В прошлом футболист тбилисского «Динамо» и ленинградского «Зенита», он долго жил и работал в Италии и на протяжении многих лет помогал приезжавшим в эту страну советским командам, выполняя функции переводчика и решая постоянно возникающие мелкие бытовые проблемы. Я был знаком с ним еще до приезда в «Фоджу»: мы встречались во время моих поездок со «Спартаком» в Бергамо на матч с «Аталантой» в Кубке УЕФА и со сборной на чемпионат мира 1990 года.

Когда же я оказался в Фодже, знакомые напомнили мне об этом человеке и посоветовали связаться с ним, поскольку мне, не знавшему тогда ни итальянского языка, ни новой для меня жизни, была необходима помощь буквально во всем.

На первых порах он был очень полезен: организовывал мои поездки за границу — домой и на матчи сборной, оформлял визы, провожал и встречал в аэропорту, попутно давал ценные советы в обыденной жизни, подсказывал, что и как сделать. В общем, был отличным администратором.

Если бы этим и ограничивалось наше сотрудничество, думаю, я бы сохранил об этом человеке вполне приятные воспоминания. Но, увы, он взял на себя и обязанности прокуратора, а это, надо признать, ничего хорошего мне не принесло.