— Но почему эта, Мэкси? — спросил Нат Лендауэр.

— Потому что она мне нравится, дядя Нат, — ответила девочка.

— Да, но почему она тебе нравится, красавица ты моя? — попытался все же выяснить невозмутимый Джо Шор.

Все четверо мужчин притихли в ожидании ответа.

— Просто нравится, и все, дядя Джо, — спокойно заявила Мэкси.

— А как ее зовут, эту твою, а? Скажи-ка дяде Джо!

— Не знаю. Но она мне нравится, — не сдавалась Мэкси.

— Наша юная леди просто не умеет читать, — авторитетно заключил Джо Шор.

— Ну и что! Может, она обладает способностью правильно выбрать лошадь… Может, она из этих гениальных… Ну этих, которые могут сразу сказать, на какое число придется первый четверг года через тысячу лет или что-нибудь в том же роде! — Глаза Барни Шора горели от возбуждения.

— Пожалуйста, попрошу больше почтения к миледи! — скомандовал отец Барни. — Что это за выражения ты употребляешь в присутствии ребенка?

— Виноват, отец. Мэкси, а какие-нибудь другие тебе нравятся?

— Нет, дядя Барни. Только эта.

— На выигрыш? Или просто на выбор?

— На выигрыш, — не раздумывая ответила она, не зная, что существовали и такие звезды, где можно было просто выбрать лошадь, которая не обязательно должна прийти первой.

— Хватит, Барни. Ты что, все это серьезно? — вяло запротестовал Зэкари.

— А что тут может быть плохого? Сложи нас вчетвером, и то мы не сумеем предсказать победителя даже в крысиной гонке, не то что в настоящей. Наверное, нам нужен свежий взгляд. Женская интуиция. Зэк, ты же всегда в нее верил!

— Да и стоить это нам ничего не будет, — добавил Нат Лендауэр. — Подумаешь, по два доллара на брата. Тоже мне убытки… Да я в прошлом году просадил никак не меньше десяти тысяч.

— Ставлю по два доллара за каждого — на выигрыш. За мой счет, — объявил Зэкари: в конце концов, за Мэкси отвечал все-таки он.

— Хорошо. Пойду куплю билеты, — вызвался Барни.

— А «хот дог» мне можно, пап? — попросила Мэкси.

Зэкари взглянул на дочь: она сидела, сохраняя полное спокойствие, немного похожая со своей черной челкой и аккуратной, под скобку, стрижкой на японскую куклу. Желтое платьице с белым отложным воротничком, оборки на кокетке и манжетах коротких рукавчиков, белые носочки и черные лакированные туфельки а-ля Мэри Джейнс. Сколько бы он ни смотрел на Мэкси, забавная очаровательность ее смысшленного личика неизменно поражала его.

— Па, ну пожалуйста, «хот дог»!

Няня его убьет, если узнает, это точно.

— Нет, дорогая. Здешние «хот дог» не подходят для маленьких девочек.

— Не знаю, но пахнет ужасно вкусно, — она попыталась улыбнуться.

— На вкус они здесь хуже, чем на запах.

— А другие дети почему-то едят.

Улыбка Мэкси стала нежно-жалостливой: так улыбается мучимый жаждой ребенок, зная, почему ему нельзя выпить стакан воды, и заранее прощая взрослого, отказывающего ему в этой малости.

— Пойми, Мэкси, есть «хот дог» на ипподроме вредно для здоровья! — взмолился Зэкари.

Мэкси взяла его руку в свои ладошки и прильнула к ней.

— Хорошо, па. Жалко, что…

— Что, дорогая?

— Жалко, что я так мало ела за обедом.

— Так ты голодна?

— Да, но неважно, па. Ничего. — Она посмотрела на него снизу вверх: в каждом глазу блестело по слезинке. — Нет, правда ничего, ты не думай.

— Я этого не вынесу! — объявил Нат Лендауэр. — Только такой бесчеловечный, бессердечный, бессовестный сукин сын, как ты, может измываться над бедным ребенком. Дядя Нат принесет тебе «хот дог», Мэкси!

Все замолчали. По лицу Джо Шора видно было, как он страдает. Наконец он глубоко вздохнул. Зэкари Эмбервилл с яростью посмотрел на своего шурина. У того сверкали глаза. Мэкси, затаив, дыхание, переводила взгляд с одного лица на другое. По ее щекам катились слезинки.

— О'кэй! О'кэй! Только без горчицы! — заорал Зэкари.

— Горчица — это же самый цимес, лопух! — От злости Нат заскрежетал зубами.

— Миледи, вы любите горчицу? — На лицо Джо Шора вновь вернулась улыбка.

— С «хот дог» я предпочитаю кетчуп.

— Кетчуп — это прекрасно, — поспешил согласиться Зэкари.

Он высоко поднял дочку, чтобы она могла наблюдать за скачками. Пока ее лошадь побеждала в своем заезде, Мэкси со смаком доедала «хот дог».

Барни Шор отправился между тем получить по выигрышу и вернулся сияющий, вытащив из кармана целую пачку банкнот.

— Я ставил по сотне на каждого в случае выигрыша и еще сто для Мэкси. Вам, ребята, деньги достались просто на халяву. Кто-то скажет Барни спасибо?

— Спасибо, дядя Барни, — отозвалась Мэкси, которой эта игра понравилась настолько, что она даже решила поцеловать дядю Барни в виде вознаграждения…

— Конечно, мне нет надобности представлять вас друг другу, — произнесла Пеппер Делафилд, отходя от Лили и Каттера, чтобы встретить очередную группу гостей.

— Странно, что мы пожимаем друг другу руки, — заметил Каттер, беря руку Лили и удерживая ее в своей. — Я должен был бы поцеловать вас в щеку, но это еще более странно: ведь мы не знакомы.

— Самое странное, что мы до сих пор не встречались. Всякий раз, когда Зэкари и я бывали в Сан-Франциско, оказывалось, что вы куда-то уехали. А вы сами в Нью-Йорк не приезжали…

Лили внезапно умолкла. И убрала руку. Она не знала, что когда Каттер видел ее фото в «Вог» или в «Таун энд кантри», то сразу же со злостью переворачивал страницу. Ничего особенного: типичное невыразительное английское личико. Скорей всего, брат выбрал ее только из-за громкого титула — так выбирают пирожное к чаю лишь потому, что наверху там красуется вишенка. Конечно, с Зэкари они виделись: ведь брат оплачивал все его счета до тех пор, пока он не начал зарабатывать сам, но Каттер не желал представать перед блестящей Лили в качестве бедного родственника.

— Но сейчас я здесь, — произнес он. — И навсегда.

Большой прием между тем уже вступал в свои права. В привычной разноголосице, которая успокаивает тревоги любой хозяйки, какой бы искушенной она ни была, сливались взрывы оживленного смеха и неумолчная болтовня, булькавшая подобно жаркому на медленном огне, и Каттеру и Лили легко было скрыть неловкую паузу, возникшую между ними. Эта женщина поразила его: освободиться от нее казалось столь же трудно, как от закона всемирного тяготения. До сих пор он имел дело лишь с американками — великосветскими дебютантками или их более старшими подругами. Все они, будь то на Западном или Восточном побережье, принадлежали истеблишменту и сознательно или нет стремились копировать свой идеал. Теперь он понял, что идеал этот — Лили. Боже, как она великолепна! Как поистине уникальна каждая черта ее лица, как будто смотришь на увеличенную фотографию. Однако общее впечатление поражает своей простотой, чем и должна отличаться истинная красота.

Необходима! Да, эта сверкающая красавица была ему необходима. Именно она, женщина, ставшая женой его брата. Разве могла такая женщина любить Зэкари? Он понял это сразу же, без минутного колебания. Люби она его, Лили не стала бы так смотреть на Каттера, как она смотрела, — с жадным любопытством и страхом. Страхом, позволившим ему расслышать победную дробь тамтама; страхом, заставлявшим дрожать ее губы, сводившим на нет дежурную улыбку и вынуждавшим опускать взгляд и держать позу, чтобы скрыть бившую ее дрожь. У этого страха могла быть всего одна причина, которую прекрасно понимал Каттер, ибо чувствовал то же самое. Это был страх любого, чья жизнь переменилась в течение одной минуты раз и навсегда.

— Каттер! Наконец-то! А я ищу… Пеппер сказала, что ты здесь, но попробуй отыщи тебя в этой толчее. Чертовски здорово, что я тебя все-таки нашел! — Зэкари быстро обнял его, слегка смущаясь своего порыва.

Он давно страдал от той холодной чопорности, которую младший брат выказывал по отношению к нему, но, как ни старался, не мог, похоже, ничего с зтим поделать. В их взаимоотношениях всегда присутствовала какая-то натянутость, понять которую Зэкари не удавалось. В конце концов, он решил приписать ее привычному клише — разнице в возрасте, тому самому десятилетию, которое стояло между ними. И все равно он пришел в восторг, снова увидев мальчика. Впрочем, поправил он сам себя, не мальчика, но мужчину. Молодого мужчину двадцати четырех лет от роду, который во всем, не считая возраста, явно превосходил любого из присутствующих.