— Если это та роль, в которой ты меня видишь, любовь моя, то я готов оставаться на сцене столько, сколько надо. Ты ведь знаешь, что я никогда не рвался к Зэкари, хотя он десятки раз предлагал мне перейти к нему. Но я всякий раз отказывался. Когда раздался сегодняшний телефонный звонок из «ЮБК», он был для меня как гром среди ясного неба. И я спросил себя: «А не является ли это своего рода знаком, своего рода… поворотным пунктом… словом, чем-то, на что всем нам следует обратить внимание?»

— Знаком? Знаком чего?

— Новой жизни. Жизни для нас с тобой. Без того, чтобы вечно тревожиться насчет удорожания бумаги, увеличения отчислений в пенсионный фонд для наших сотрудников и миллиона других проблем, связанных с деятельностью компании «Эмбервилл пабликейшнс». Ты могла бы продать ее, если бы захотела. И тогда оба мы стали бы свободными. И ты могла бы делать все, что твоей душе угодно. Например, у тебя могла бы быть собственная балетная труппа… нет? Или, скажем, мы могли бы самые лучшие месяцы проводить в Англии, купить роскошный дом на юге Франции, серьезно заняться коллекционированием всего, что тебе нравится. О, Лили, жизнь ведь не состоит только из моего отделения в нью-йоркской конторе, чтобы иметь возможность быть с тобой лишь после окончания трудового дня. Но это не мои акции, не моя компания, так что тебе решать, интересует тебя сама возможность продажи или нет. Вот почему я и решился рассказать об этом звонке. Пусть это дела «скучные», если хочешь, но не такие, которые я мог бы держать от тебя в тайне.

— Да, да, ты прав, — медленно произнесла Лили.

— Подумай обо всем этом на досуге, дорогая. Если хочешь. Или забудь. Все зависит лишь от тебя. Ты отдала «Эмбервилл пабликейшнс» столько крови, вложила в нее столько сердца, что большего не сделал бы никто. Может быть, тебе надо продолжать и дальше. Не знаю. Я просто хочу видеть тебя счастливой.

— Обещаю тебе подумать. Это же не такой вопрос, который я могу решить сразу же, правда? Конечно, нет.

— Да, тут важно не спешить, Лили. Дело слишком серьезное, — поддержал ее Каттер, поднимаясь, чтобы налить себе новую порцию джина с тоником.

Ничего, думал он, скоро «Эмбервилл пабликейшнс», империя, основанная ненавистным ему братом, превратится всего лишь в статью на балансе какого-нибудь гигантского конгломерата, потеряв свое лицо и растеряв своих ведущих сотрудников. Ее недвижимость будет распродана и, самое главное, будет забыт и сам Зэкари Эмбервилл, как только исчезнет его имя. Пройдет несколько лет — и на него откликнется кивком головы разве что горстка людей, обладающих хорошей памятью. Слава богу, он, Каттер, еще достаточно молод и силен, чтобы стереть империю «Эмбервилл пабликейшнс» с лица земли, развеять ее прах по ветру, избавив себя от ее пут и тем самым освободившись наконец от своего брата, уничтожив то, что после него оставалось. Что касается «ЮБК», то надо будет завтра же позвонить президенту компании и договориться о совместном ленче, чтобы выяснить, насколько серьезны их планы. На рынке сейчас не одна дюжина потенциальных покупателей, это ему точно известно.

Как он мечтал об этом дне, когда можно будет наконец прикрыть все не приносившие прибыль журналы. Все, кроме, увы, одного…

— Знаешь, Джастин, совсем нелегко быть редактором по отделу моды в журнале, который существует только для того, чтобы сказать женщине: ты прекрасна такая, как ты есть. А мода — это нечто невиданное прежде. Мода в журнале должна заставлять читателя бежать в магазин и покупать.

Джулия говорила с вызовом, но голос ее звучал, как слегка подзаряженная электричеством любовная песня. Ее очарованность Джастином достигла такого накала, что она могла бы перечислить по отдельности все его туалеты, практически неразличимые; более того, она могла определить каждый из трех его «Никонов», похожих друг на друга как две капли воды. Она точно знала, когда он стриг ногти. Словом, из поля ее зрения не выпадала ни единая мелочь, касавшаяся Джастина: хотя и постоянное, наблюдение это велось незаметно, а отсутствие взаимности лишь обостряло зрение Джулии. Прояви ее избранник живой интерес, их отношения неизбежно вступили бы в следующую фазу, которая бы сделала ее или более несчастной, или, наоборот, более счастливой. Но неделя совместной работы шла за неделей, а Джастин по-прежнему относился к ней с тем же приятным, но выводившим ее из себя дружеским расположением, смешанным с обычной товарищеской помощью одного коллеги другому, какое он выказывал с самого начала. Джулия Джейкобсон из Шейкер Хайти, чуть ли не с первого класса привыкшая к тому, что ей всегда без труда доставался ее избранник, на сей раз засомневалась в своих способностях. С болью в душе она, смирившись, ждала проявления хоть бы малейшего признака, свидетельствовавшего, что в их отношениях с Джастином может быть будущее.

— Ты предпочла бы работать в обычном журнале? — рассеянно спросил Джастин. — Жалеешь, что не пошла тогда в «Редбук»?

— Нет. Но сама мысль о том… Представь себе статью о модах, где читательнице растолковывают, почему она ни коим образом не должна выбрасывать своей любимый старый купальник. Как, спрашивается, объясню я это «Коулу», или «Готтексу», или «О.М.О. Камали», или всем другим, кто производит купальники и намерен рекламировать их в нашем журнале?

— А ты объясни им теорию Мэкси, что когда женщина, прочитав очередной комер «Би-Би», ощутит радость бытия, то не сможет не откликнуться на их рекламу, хотя редакционные материалы и не настраивают читательниц на то, что им следует немедленно бежать в магазин и делать покупки, иначе, мол, им не пережить ближайший уик-энд.

— А ты правда веришь этому? Или это только слова Мэкси?

— Вообще-то верю и сам. Сама природа человеческая, страсть к приобретательству помогут сохранению инстинкта, толкающего человека на все новые и новые покупки. Что касается «Би-Би», то он обеспечит женщинам соответствующее настроение, чтобы внимательно относиться к рекламе.

Тщательно скрывая свое оцепенение (ведь до сих пор он всегда снимал только на натуре!), Джастин осматривал первую в своей жизни студию. Он привык путешествовать по миру налегке, с парой вещевых мешков и фотоаппаратов, но теперь, чтобы справиться с заданиями, которые определила ему Мэкси, пришлось снять специальную студию со всем необходимым для студийных съемок оборудованием и персоналом, в чьи обязанности входило отвечать на телефонные звонки, проявлять пленку в темной комнате и помогать ему с освещением и реквизитом. Конечно, все расходы несла редакция «Би-Би», но все же впервые, как ему казалось, он привязан к определенному месту работы. Это было так непривычно, что Джастин явно нервничал. Трудность заключалась в том, что, будучи одним из акционеров «Эмбервилл пабликейшнс», непосредственно заинтересованным в успехе «Би-Би», он не мог позволить себе просто взять и исчезнуть, как раньше, дождавшись, пока Мэкси сумеет поставить свой журнал на ноги и обеспечить его нормальный выпуск. Или пока затея с новым изданием провалится. И то и другое, по его мнению, представлялось весьма вероятным. Джастин давно привык к различным начинаниям Мэкси, сумасшедшему ритму ее жизни, бесконечным поискам все новых радостей, затмевавших прежние, — словом, он совсем не был уверен, что у нее хватит выдержки на большее, чем просто затеять новое дело, к которому, вполне вероятно, она может охладеть уже через каких-нибудь полгода.

Никто не понимал ее лучше, чем он, убеждал себя Джастин, ибо сам был таким же, как она. Подобно ей, он тоже не мог найти того, что заставило бы его утихомириться и, перебесившись, прекратить свои поиски. Как и у Мэкси, у него было мало прочных привязанностей. Он преданно любил своего отца, и его смерть явилась для Джастина подлинной трагедией. Ему всегда будет теперь недоставать Зэкари Эмбервилла, хотя при жизни отца они не так уж часто разговаривали по душам. Их избегал сам Джастин, а Зэкари, понимая чувства сына, не настаивал. Между ними существовало молчаливое соглашение: отец не вмешивается в личную жизнь Джастина.