Но не будем говорить о выживании Израиля. В конце концов, Израиль пережил два тысячелетия изгнания и преследований. Еврейские церкви невозможно ни разрушить, ни превратить в мечети. Еврейски иконы невозможно замазать. Статуи еврейских богов не расстреляешь из пушек. В той или иной форме, с тяжелыми потерями Израиль, скорее всего переживет и джихад. Давайте лучше поговорим о выживании остального цивилизованного мира.

Возьмите, например, англичан. Я испытываю к англичанам огромное уважение. Они были единственной европейской нацией, оказавшей сопротивление Гитлеру. Они пережили «фау-2»; они переживут и взрывы в метро. Но смогут ли они пережить захлебывающиеся заверения Тони Блэира в его гигантском уважении к мусульманской общине Великобритании, которая произвела террористов на свет, научила их смертельной ненависти к собственной стране, вооружила и благословила на массовое убийство?

После 9/11 я был поражен наивностью Осамы бин Ладена. Как он мог надеяться, что Соединенные Штаты не переживут самого страшного удара, который он может на нас обрушить? К сожалению, я совсем не уверена, что моя гордая страна сможет пережить заявление своего президента, что ислам не является нашим врагом, или его нежную дружбу с саудовским принцем Абдуллой. Моя страна может разогнать в прах любую армию мира. Ну, хорошо, почти любую. Но сможет ли она пережить свой мульти-культурализм?

Сможет ли наша цивилизация пережить свою политическую корректность?

Обращение дикаря в христианство есть обращение христианства в дикарство.

Джордж Бернард Шоу

Умеренный? Экстремист? (Празднование шахсей-вахсей)

Почему нам легче расстаться даже с тяжелым трудом заработанными деньгами, чем с нелепыми предрассудками? Возьмите, например, Иран. Расхожая мудрость гласит, что иранский шах был свергнут за то, что жестоко угнетал народ. Насчет шаха у нас нет иллюзий; мы знаем, что Джорджем Вашингтоном он не был. Но мы знаем и то, что режим, установленный аятоллами, оказался в тысячу раз более жестоким, чем все, что существовало при шахе. Тем не менее, из Исламской республики до нас не доносится хор народного возмущения. Иранский народ, за исключением небольшого числа недовольных, живущих, слава Богу, на Западе, где до них не может дотянуться длинная рука иранского гестапо, не возражает против засилья аятолл. Даже в разгар войны с Ираком, когда четырнадцатилетних мальчишек забирали в солдаты и строем гнали на минные поля, оставленные саддамовской армией, люди послушно отдавали своих сыновей правящим ими людоедам. Конечно, послушность иранцев может быть еще одним свидетельством жестокости режима: они бы сопротивлялись, если бы могли, но сопротивление бесполезно, совсем как при Сталине. Ну, что ж, как мы с вами знаем, и такое бывает. Но как же тогда объяснить результаты последних президентских выборов в Иране, когда народ отверг сторонника прогрессивных реформ Хатами и проголосовал за откровенного реакционера с непроизносимым именем Ахмадинеджад, бывшего одним из организаторов захвата американского посольства в Тегеране в 1979 году?

Все на свете имеет простое, разумное объяснение. Я предложу вам свое, а вы, пожалуйста, дайте мне знать, если ваше объяснение лучше. Я полагаю, что шаха поперли не за жестокость его режима — какой мусульманский режим не жесток? — а за то, что, на вкус его просвещенных подданных, его правление было недостаточно религиозным, но зато слишком либеральным, слишком про-западным. Отсюда легко следует, что иранский народ предпочитает суровые законы шариата любому намеку на демократию, а его ненависть к Западу превосходит естественное человеческое стремление сделать свою жизнь лучше. Они не возражают, когда уличенных в неверности жен побивают камнями, гомосексуалистов вешают под ликование толпы, а их собственных детей гонят на убой. Они не демонстрируют ни малейшего интереса к счастью в личной жизни, да и само определение счастья у них не имеет ничего общего с нашим. Они единодушно поддерживают стремление аятолл к завладению атомной бомбой, хотя даже в теории, даже в мечтах полного имбецила, ничего, кроме самоиспепеления это их стране не сулит. Они тысячами добровольно записываются в самоубийцы, надеясь нанести урон США. Все это означает только одно: иранцы, совсем как арабы, ненавидят нас больше, чем любят собственных детей. Отсюда, в свою очередь, вытекает, что иранский народ состоит, в основном, из религиозных фанатиков. Можете, если хотите, называть их мусульманскими экстремистами, исламистами, исламо-фашистами или любым из многочисленных синонимов, свежеизобретенных лучшими умами Запада для объяснения параноидальной шизофрении, охватившей «дар эль-ислам».

Но постойте! Разве может целый народ состоять из одних экстремистов?

Несколько лет назад в «New York Times» была опубликована статья, автор которой горько сетовал на состояние публичных школ в городе. В качестве доказательства автор привел такой кошмарный факт: у половины детей оценки были ниже среднего уровня. Качество образования в Нью-Йорке действительно катастрофическое, даже на неприглядном фоне американской системы образования в целом, так что сетования автора никаких возражений у меня не вызвали. Более того, поскольку автор не понимает, что, просто по определению «среднего», у половины учеников любой школы, независимо от качества преподавания там, оценки неизбежно окажутся ниже среднего, я подозреваю, что он сам был выпускником одной из критикуемых им школ.

Точно так же, как «среднее», по определению, находится в середине шкалы, экстремизм, тоже по определению, следует искать на краю. В случае Ирана эта шкала простирается от прогрессиста Хатами до реакционера Ахмадинеджада. Все, что находится по эту сторону от Хатами, подлежит либо повешению, либо побиванию камнями. Все, что находится по ту сторону от Ахмадинеджада… Но по ту сторону Ахмадинеджада не находится ничего, потому что невозможно быть святее аятолл. Учитывая, что на протяжение всей своей блестящей карьеры либеральный реформист Хатами гордо, неуклонно и красноречиво изливался в ненависти ко всему, что не есть ислам, и призывал гнев Аллаха на головы Израиля и Соединенных Штатов, ширина иранской шкалы политических взглядов неизбежно должна быть исчезающе мала. Удивляться здесь нечему. Ислам, нередко посредством пыток и расстрелов, не поощряет разнообразия взглядов и мнений. В результате простые американцы, вроде меня, оказываются неспособны разглядеть разницу между мусульманскими либералами и мусульманскими консерваторами, или, если вы предпочитаете общепринятую терминологию, умеренными мусульманами и мусульманскими экстремистами.

Арабский терроризм против Израиля давно перестал привлекать внимание Запада. Мир пришел к неоспоримому заключению, что евреям в Израиле не место, а когда еврей не знает своего места, то его, сами понимаете, следует убить. Это не является результатом очередного окончательного решения еврейского вопроса, в обиходе именуемого «ближневосточным мирным процессом». Это является результатом извечного христианского антисемитизма, который всегда был неотъемлемой составной частью нашей цивилизации и без которого на Ближнем Востоке имел бы место не мирный процесс, а просто мир. Но каждый раз, когда ислам напоминает о себе точно таким же массовым убийством неверных в Соединенных Штатах или Европе, западные умники тут же начинают рассуждать о незначительном, крошечном, несущественном меньшинстве мусульманских экстремистов, которых ни в коем случае не следует путать с подавляющим большинством мирных, как плюшевые медвежата, умеренных мусульман. Тот факт, что безупречно мирные мусульманские общины западных стран производят на свет, обучают, финансируют, вооружают массовых убийц, провожают их на задание, а потом открыто чествуют их как героев, почему-то не привлекает внимания большинства наших комментаторов. Простой народ, те самые Джо Шмо, которых из-за нежелания правительства расстаться с удобными, но откровенно фальшивыми догмами, приходится потом соскребать с тротуара, не возражает!