— Йом Аушвиц, — говорит еврей.

— Ём кого? — переспрашивает было начальник, но тут же пресекает свое любопытство: — А кого бы там ни было, лишь бы не меня. Поздравляю! Гуляй на здоровье!

— Спасибо, — вежливо отвечает еврей.

На следующий день вся семья в полосатой одежде соберется вокруг обеденного стола. Люди постарше наденут специально пошитую одежду, напоминаюшую покроем форму лагерных узников. Легкомысленная молодежь наденет что угодно, лишь бы с полосками, как зеленые носки в день Святого Патрика. В течение предшествующих суток все, кроме маленьких детей, постились, как на Йом Киппур, чтобы легкими муками голода напомнить себе о страшных муках гитлеровских узников.

За каждым столом два места будут пустовать. Они будут оставлены для тех, кто не пережил Катастрофы. Почему два? Потому что на свете нет шести миллионов еврейских семей, и если оставить только одно, то некоторые из погибших почувствуют себя забытыми, а мы этого не допустим. К счастью, на свете больше трех миллионов еврейских семей, и потому больше шести миллионов стульев останутся пустыми. Это хорошо. Пусть лишние стулья достанутся тем гомосексуалистам, цыганам, украинцам, полякам и всем остальным, кто безвинно сгорел в одних с нами печах. При жизни они частенько не сознавали, как мало они от нас отличались. Теперь-то уж этой разницы точно недостаточно, чтобы отказать им в приглашении на праздник.

Подобно тому, как это делается за пасхальным столом, дети будут задавать вопросы, а взрослые будут им отвечать. Например, ребенок, верящий, вопреки фактам, что все люди в глубине души — хорошие, может спросить:

— Какие страшные преступления мы совершили, чтобы заслужить такое бесчеловечное наказание?

Ребенок, только что начавший ходить в детский сад, может поинтересоваться:

— Папа, зачем ты убил Иисуса?

Скверный ребенок спросит:

— Что мы сделали арабам в Дженине такого, что немцы сделали нам в Освенциме?

А самый невинный ребенок спросит:

— Что значит «Больше никогда»?

Отвечая ребенку, который верит, что все люди — хорошие, взрослые объяснят, что евреев преследуют в течение всей их истории не за преступления, которые они якобы совершили, а просто за то, что они — евреи. Они должны убедиться в том, что ребенок понял, что все без исключения обвинения, когда-либо предъявленные еврейской общине, были клеветой, что в каждом случае обвинители знали, что их обвинения ложны, но ни это знание, ни невинность евреев ни разу не предотвратили погрома.

Ребенку, который только что пошел в детский сад, объяснят, что ни его отец, ни другие евреи Иисуса не убивали. Это убийство было всего лишь одним из многих еврейских преступлений, придуманных антисемитами. Они добавят, что каждый еврей, который жил на земле в течение последних двух тысяч лет считался лично виновным и заслуживающим наказания за это преступление, и что многие из нас поплатились за это мифическое преступление своей жизнью.

Вопрос скверного ребенка оставят без ответа, чтобы не оскорблять памяти жертв Катастрофы.

Невинному же ребенку объяснят, что слова «Больше никогда!» когда-то выражали решимость евреев не допустить повторения Катастрофы, но с тех пор, как Израиль начал постепенно и без сопротивления сдаваться слабому, злобному врагу, эти слова стали пустым звуком, а евреи остались так же беззащитны, как накануне «Ночи хрустальных ножей».

А в заключение трапезы самый старший из присутствующих задаст всем остальным самый важный вопрос:

— Те, кто обвинял евреев в убийстве Иисуса, знали, что это была клевета. Те, кто обвинял нас в ритуальном убийстве гойских детей, чтобы замесить на их крови тесто для мацы, знали, что это противоречит всем еврейским законам и обычаям. Авторы «Протоколов Сионских мудрецов» знали, что во всем их сочинении не было ни единого слова правды. Авторы иранской телевизионной серии о еврейских врачах, крадущих органы у арабских детей, знают, что врут. Те, кто сравнивает Дженин с Освенцимом, прекрасно знают, какая между ними разница. Зачем они это делают? Зачем они без конца повторяют старую клевету и неустанно выдумывают новую?

Кто-нибудь из детей скажет:

— Потому что они нас ненавидят?

— Но за что же им нас ненавидеть, если мы никогда не совершили того зла, которое нам приписывают? И почему мы так и не научились отвечать ненавистью на убийственную ненависть к нам?

На мгновение в комнате станет очень тихо. Так тихо, что, задержав дыхание, вы сможете услышать, как плачут души гоев, погибших в устроенной ими Катастрофе.

И тогда самый старший из присутствующих, выдержав паузу, радостно воскликнет:

— Поздравляю вас с Днем Освенцима! Желаю успехов в труде и счастья в личной жизни!

Чего больше всего боятся арабы?

Некоторые новости звучат, как читательские письма в редакцию журнала «Penthouse». Благодаря свободе печати, нам представился случай заглянуть в камеры пыток на Гитмо — базе ВМС США, находящейся в заливе Гуантанамо на Кубе. Творящиеся там ужасы описаны (невероятно суконным языком и почти без запятых) в статье корреспонта «Associated Press» Пейзли Доддс и со вкусом пересказаны в колонке Морин Дауд в «New York Times» от 30 января. У меня нет выбора, кроме как процитировать отрывки из статьи «Associated Press».

Женщина, работающая на базе по контракту [лимитчица? — З.Л.], использовала для ночных допросов заключенных-мусульман наряд, состоящий из миниюбки, минитрусиков и лифчика.

Это ли не ужасно? То ли еще будет. Вот как злодейка пытала саудовца, который с целью, которую нам всем очень хотелось бы узнать, учился летать в Аризоне незадолго до 9/11.

…она сняла китель, под которым оказалась тесная тенниска, и принялась дразнить заключенного, то гладя себя по груди, то прижимаясь грудью к его спине, смеясь при этом над его очевидной эрекцией.

Своими издевательствами лимитчица наносила удар сразу по двум уязвимым точкам несчастного заключенного. Во-первых, ни один порядочный араб не может не потерять уважения к себе, когда американка делится с ним своими впечатлениями о его половых органах. По какой-то непонятной причине арабы плохо переносят сравнение с другими мужчинами. Отсюда-то пошли и паранджа, и варварское обрезание, которому подвергаются их девушки-подростки. А, во-вторых, разве она не знала, что правоверным мусульманам эрекция разрешена, только когда они думают о смерти и райских гуриях, которые, вопреки всем заверениям мулл и имамов, не встретят их у райских ворот? Похоже однако, что не все мусульмане целомудрены до такой высокой степени.

Вскоре после того, как преступления американской военщины в тюрьме Абу Граиб стали достоянием общественности, в «New York Times» появилась статья, в которой, среди прочих интересных вещей, был описан такой эпизод. Американские тюремщики приказали нескольким заключенным выйти из камер, раздеться догола и на виду у всех заняться онанизмом. Заключенным пришлось подчиниться. Попробуйте вообразить эту сцену. Группа стоящих в ряд обнаженных заключенных, безжалостно выставленных напоказ как перед тюремшиками, среди которых были и мужчины и женщины, так и перед десятками других заключенных, глядящих на это из своих камер. Эта сцена имела мало общего не только с медвежьей шкурой, небрежно брошенной на пол перед пылающим камином, но даже с сортиром на одно посадочное место, где под раковиной заныкан потрепанный неприличный журнал. И тем не менее, один из заключенных, несмотря на суровость условий, в которых ему приходилось трудиться, с невероятной быстротой достиг блаженства и не смог остановиться, когда ему это было приказано. (Не знаю почему, но он не был наказан за неподчинение.) Вот с какими крутыми парнями нам приходится иметь дело в Ираке.