Вот черт, хотел расслабиться “в морском круизе”, а мысли все равно на мировую войну поворачивают. Надо срочно выбросить все из головы и просто дышать морским воздухом, пока погода позволяет. а то налетит шквал в Северном море и сиди себе в каюте, кутайся в плед. Я поднялся на прогулочную палубу и двинулся от носа к корме, обозревая на прощание Англию. В голосе сложился глупейший стишок:

Слева Эссекс, справа Кент

То империи фрагмент,

Прямо Темза, сзади Лондон —

Вот такой антаблемент.

И как обычно бывает, такая фигня прилепилась надолго. Так я и бурчал его до самого Саутэнда, места олимпийской славы, где пароход покинули лоцман, буксиры и таможенники, далее мы двинулись в морские просторы самостоятельно.

— Сзади Эссекс, сзади Кент…

— Прошу прощения, господин Распутин? — окликнул меня ломающийся юношеский басок.

Я повернулся к человеку, коему был благодарен уже за то, что он сбил меня с этого бреда. Совсем молодой человек, лет девятнадцати-двадцати, впрочем, в это время такой возраст считается взрослым, многие с четырнадцати-пятнадцати работают по взрослой норме, а кто и женится. Несколько вытянутое лицо, чуть пухлые по-детски щеки и слабая растительность над верхней губой.

— Да, это я — кивнул охране, чтобы пропустили

— Вас-то мне и надо! — радостно воскликнул юноша, но смутился и продолжил уже спокойнее. — Извините, я не представился, Сикорский, Игорь Иванович, студент Киевского политехнического института…

Сикорский? Игорь? Киев? Неужто тот самый? Я никогда не видел его портретов, но уж такую фамилию знал. И следующие слова подтвердили мою догадку:

— … состою в воздухоплавательной секции механического кружка профессора Артемьева. У меня построена модель винтокрылой машины, она даже оторвалась от земли, но двигатель недостаточно мощный…

Энтузиаст. Прямо с первых слов, не успев толком представиться, начал вываливать на меня детали своего увлечения. Ну да ладно, я-то знаю, куда этот энтузиазм направить.

— Игорь… Иванович, — взял я застрявшего на середине фразы студента за локоть, — я тут уже несколько часов гуляю, продрог малость. Вы не будете возражать, если мы наш разговор продолжим за ужином? Я попрошу стюарда, чтобы нас посадили вместе.

Сикорский проглотил недовысказанное и с жаром согласился, но в самый последний момент его пробила еще одна мысль и он запнулся.

— Видите ли, Григорий Ефимович, я… я путешествую вместе с отцом…

— И вам неудобно оставить его одного?

Игорь с облегчением кивнул.

— За чем же дело стало? Сядем все вместе, ну и познакомимся заодно.

Штампуют их, что ли? Вся здешняя профессура выглядит как близнецы — костюм, галстук, бородка, очки опционально. Не стал исключением и папа Игоря, Иван Алексеевич. Он тут же насел на меня с вопросами о деятельности колоний, поскольку профессионально интересовался “детьми, трудными в воспитательном отношении”, как он сам выразился. Я, сколько мог, просвещал его, а Сикорский-младший страдал — отец полностью завладел моим вниманием и не давал вставить ни словечка о летательных аппаратах. Целый штатский генерал, то бишь действительный статский советник, оказался весьма увлеченным психиатром, не менее, чем его сын — фанатом авиации. Он выведал у меня все, что я помнил, вытребовал адрес Шацкого, к которому вознамерился съездить и посмотреть “как поставлено дело исправления нравственного недоразвития”и уже совсем было принялся разбирать Небесную Россию как “национально-русский проект”. Похоже, одним ужином мы не отделаемся, подумал я, глядя на заскучавшую молодежь. О, точно!

— Иван Алексеевич, а вот насчет колоний, совсем запамятовал — вот же вам прекрасный источник, Антип Стрельцов.

— Прошу прощения? — уставил браду профессор.

— Воспитанник московской колонии, все середения, так сказать, из первых рук.

Я подмигнул Антипу — выручай, мол, он вздохнул и подсел ближе к Сикорскому-старшему. А за меня принялся Сикорский-младший. Восторги моими перелетами я оборвал и предложил сразу перейти к делу. Что мне нужно от Игоря. я знал, а вот что ему нужно от меня, еще не успел узнать.

Задачка решилась просто — двигатель. Сызранский двигатель, который можно поставить на винтокрыл. Мощности, по прикидкам студента, должно хватить на подъем машины с пилотом. Так, если я правильно помню, первые толковые вертолеты появились только на рубеже Второй мировой войны, плюс-минус. Значит, сейчас это не вполне нужное направление. Ну даже предположим, что Игорь за шесть лет построит стрекоталку и она сможет тащить пилота. А высота, а дальность какая будут? А от истребителей как отбиваться? Сдается мне, что в грядущей войне потенциала у вертолета нет, так, бесполезная игрушка, разве что морская авиаразведка — выискивать вражеские подлодки и прочее. Но самолеты сейчас важнее. Вот и попробуем.

— Игорь, у меня к вам есть деловое предложение. Я, как вы знаете, летаю на аэропланах и вижу в них большое будущее, причем довольно близкое. А вот аппараты вертикального взлета это пока дальняя перспектива.

Он попытался было возразить, но я решительно отмел эту попытку, выставив вперед ладонь.

— Нет, работу в этом направлении прекращать не надо, но России вскоре потребуются сотни, если не тысячи аэропланов. В том числе и тяжелых, многомоторных. Страна у нас большая, представьте, как ускорится доставка почты или ценных грузов! — говорить о том, что адски ускорится доставка взрывчатых веществ на головы противников я посчитал пока что преждевременным.

— У меня есть двигатели. В Гатчине ведется работа над планерами. Я предлагаю вам перевод в Питерский политех и работу в Гатчине в качестве конструктора, с перспективой стать главным конструктором авиапарка.

— Но винтокрыл…

— У главного конструктора возможностей работать над своим проектом куда больше, чем у члена кружка воздухоплавания. А коли будет результат — так я и вложусь первым.

— Я согласен!

— Но первым делом — самолеты!

Последнее я произнес громко и тут же поймал взгляд привлекательной дамы в муаровом платье за соседним столом. Шатенка с зелеными глазами даже отложила приборы, так заинтересовался моей фразой.

Я ей подмигнул, пропел:

— …Мы, друзья, перелетные птицы.

Только быт наш одним нехорош,

На земле не успели жениться,

А на небе жены не найдешь…

Тут уже приборы отложили почти все пассажиры, младший Сикорский покраснел, спросил:

— Это новая песня?

— Да. Специально для пилотов один композитор написал — я оглядел кают-кампанию— Слушайте припев:

Потому, потому, что мы — пилоты!

Небо — наш, небо — наш родимый дом!

Первым делом, первым делом — самолеты,

Ну, а девушки? А девушки — потом.

— …Нежный образ в мечтах приголубишь,

Наташа потянулась в постели, одеяло приоткрыло ее небольшую грудь с крупными сосками. Я потянулся к ней, но был остановлен.

— Как там дальше? Ну же….

— Хочешь сердце навеки отдать — я попытался стянуть ниже одеяло, но и тут потерпел фиаско.

— Вспомнила! Нынче встретишь, увидишь, полюбишь, а наутро пора улетать. Правильно?

— Правильно — я все-таки смог запустить руку под одеяло, но укоризненный взгляд Натальи Бенкендорф меня почему-то смутил и я окончательно прекратил все попытки добраться до тела девушки.

— Ночью, милочка, ты вела себя иначе!

Это фраза получилась немного резче, чем я хотел. Я встал, начал одеваться. Корабль немного штормило и попасть ногой в штанину было не так уж и просто.

— Ночью все бывает иначе — Наталья закуталась в одеяло, села в кровати — Ты, Григорий, конечно из кавалеристов нутром. Такую быструю атаку на меня устроил…

Дочка нашего английского посла Александра Бенкендорфа — та самая зеленоглазая шатенка в муаровом платье — возвращалась в Россию на том же судне, на котором мы бежали из Туманного Альбиона. После ужина, пассажиры первого класса отправились к роялю, где от меня потребовали слов песни. Наталья села за инструмент и довольно быстро подобрала ноты. И понеслось. Песня соло, песня хором… Шампанское, еще шампанское…