Дмитрий положил левую руку на плечо Татьяны и, как бы не поняв её намёка, с шутливым недоумением на лице поинтересовался:

— Непонятно, почему я должен давать оценку твоему геройскому поступку?

— Потому, что я его совершила ради тебя, — опустив голову ему на грудь, пояснила Татьяна.

Левой рукой приподняв подбородок Татьяны, Дмитрий нежно поцеловал её упругие губы, готовые к ласке, но пробудившиеся только тогда, когда его поцелуй уже был завершён. Поэтому пришлось повторить, притом несколько раз. Только тогда, когда затянувшийся поцелуй заставил молодёжь задрожать от возбуждения, они его прервали, отстранились друг от друга, понимая без слов, что могут зайти слишком далеко, а к этому они еше не были готовы. Дмитрию страстно хотелось не только духовной, но и физической близости с Татьяной, но он не торопился опережать события, так как был уверен, что она все равно станет его женой и будет принадлежать только ему.

Он не был наивным мальчиком, не познавшим женской ласки, но раньше близость с женщинами была для него лишь удовлетворением естественной потребности, не более того. Сейчас он был с любимой девушкой, и его отношение к ней было иным — добрым и бережным. В объятиях Дмитрия Татьяна чувствовала себя уютно, однако сердце её учащённо билось, как у маленькой птички, попавшей в силки охотника.

Вдыхая нежный аромат духов, свежий запах тела любимой, Дмитрий, уткнувшись лицом в плечо Татьяны, откровенно признался:

— Таня, до встречи с тобой я не думал много о женщинах, тем более не думал о женитьбе. Но ты заставила меня пересмотреть и изменить многие мои жизненные планы. Ты именно та девушка, которую я искал, ради которой я без сожаления расстанусь со своей свободой. Если ты испытываешь ко мне такие же чувства, что и я к тебе, то выходи за меня замуж, и как можно скорее.

— Я готова выйти за тебя замуж, и ты это без моего признания знаешь, но к чему такая спешка?

— После увольнения из банка у меня появится примерно месяц свободного времени. Когда я перейду на новое место службы, его у меня может столько уже и не быть.

— Довод вполне убедительный, и я его принимаю. Где мы будем жить после свадьбы?

— На квартире у Лидии Степановны, я уже с ней говорил, она не возражает.

— Это будет неуважительно по отношению к моим родителям. У нас четырехкомнатная квартира. Если мы будем жить у меня, то нисколько не помешаем.

— Мне неудобно оставить одну Лидию Степановну. Если бы ты знала, какой она замечательный человек!

— Я с ней поговорю. Она умная женщина, должна нас понять.

— Я знаю, что она тебя поймёт. Она всех понимает, всем помогает, как может, но мы, к сожалению, не оченьто стараемся её понять.

— Дима, мы ни в чем её не обидели и не оскорбили. Мы будем её навещать. При желании она сможет приходить к нам в гости и даже некоторое время жить у нас.

— Это пока она самостоятельная, не нуждается в заботе, а когда состарится, тогда как быть? Отдадим в дом престарелых?

— К тому времени вы со своим другом сможете договориться и вместе с Лидией Степановной решить её судьбу.

— А ты согласна, чтобы она в будущем смогла жить у нас с тобой?

— Как вы решите с другом, так и будет. К кому Лидия Степановна захочет пойти, там она и будет доживать свою старость.

— Не знаю, Таня, все ли математики такие умные и чуткие люди, как ты, но то, что ты сейчас сказала, сняло с моей души тяжёлый груз.

— Я рассуждаю не головой, а сердцем и душой и совсем не хочу тебя ранить.

— Теперь мне окончательно стало понятно, почему я тебя полюбил.

— Хотелось бы конкретнее услышать, за что ты меня полюбил, — посмотрев Дмитрию в глаза, заметила Татьяна.

— За то, что ты у меня самая удивительная, за то, что ты у меня самая красивая и желанная, за то, что ты у меня самая-самая!

— И надолго ли я буду у тебя самой-самой?

— Пока жив, — без тени улыбки, серьёзно заявил Дмитрий.

Ну как было девушке за такое откровение не отблагодарить парня своим признанием и своей любовью?..

Ещё в пятницу друзья договорились, что в понедельник утром Волчий Ветер отправится в Транспортную прокуратуру к следователю Стукало, чтобы ответить на интересующие следователя вопросы по уголовному делу, находящемуся в его производстве.

В это же самое время Чумной поднялся в кабинет Транквиллинова с заявлением об уходе.

Расследование уголовного дела, которое стало многотомным из-за множества криминальных эпизодов, у Стукало продвигалось очень медленно, несмотря на показания арестованного Провоторова.

Попытки задержать, а потом арестовать Нежданова и Спицу на основании показаний Провоторова не увенчались успехом. Предъявив обвинение Нежданову и Кернову в организации покушения на убийство Транквиллинова и допросив их в качестве обвиняемых, Стукало не смог получить санкцию на их арест у прокурора Голубенко и был вынужден обвиняемых отпустить домой под подписку о невыезде. Ему не помогли и показания Ксении Загорулько, изобличавшие их. Прокурор указал ему, что показания Загорулько были бы весомыми, если бы она была жива. Спорить с Голубенко, отстаивать свою точку зрения было бесполезной тратой времени. Нужно было собирать новые доказательства, изобличающие обвиняемых в совершенных ими преступлениях. Кернов и Нежданов ни в чем не признались, заняв твёрдую позицию все отрицать. Такую тактику поведения они избрали по совету опытных адвокатов, защищавших их интересы на предварительном следствии.

Молодому следователю это сложное уголовное дело уже начинало казаться по своей судебной перспективе безнадёжным, тупиковым.

И вот в такой трудный для Стукало момент к нему явился на приём Махновский. Стукало помнил, что всегда, когда Махновский приходил к нему, делился своей информацией, следствие начинало успешно продвигаться вперёд.

Увидев Махновского в своём кабинете, Стукало с надеждой подумал, что и данный визит гостя может быть не менее продуктивным. Здороваясь за руку с Махновским, как со старым знакомым, Стукало, доброжелательно улыбнувшись, поинтересовался:

— Каким ветром, Александр Георгиевич, вас занесло ко мне?

— Необходимость поговорить с вами.

— Присаживайтесь, поговорим, — показывая на стул, предложил Стукало. После того как посетитель сел, хозяин кабинета сказал: — Я слушаю.

— Откровенный разговор между нами может состояться только в том случае, если полученную от меня информацию вы не будете официально протоколировать и заставлять меня заверять её своей подписью.

— Я же, Александр Георгиевич, государственный служащий, а поэтому у меня со всеми гражданами, приходящими ко мне в кабинет, могут быть только чисто официальные отношения, которые определены нормами Уголовно-процессуального и Уголовного кодексов.

— С одной стороны, это хорошо, с другой — плохо.

— Плохо, что я в работе с вами соблюдаю нормы УПК? — поинтересовался Стукало.

— Плохо то, что нормы УПК не дают вам тех возможностей в проведении следственных действий по Уголовным делам, которые есть у простых граждан. Вы же помните, как к вам пришла для дачи показаний Загорулько. Как к вам совсем недавно явился с повинной Провоторов…

— Не надо перечислять свои заслуги в помощи мне, я их все хорошо помню, — прервав Волчьего Ветра, заметил Стукало.

— Такое стало возможно благодаря тому, что, собирая для вас материал, нам с товарищем пришлось действовать с риском для жизни и даже нарушая закон.

— У вас был какой-то интерес, чтобы идти на такой риск?

— Я работаю в «Евпорбанке» телохранителем генерального директора Транквиллинова. До работы в банке мне случайно удалось спасти ему жизнь, когда группа налётчиков в поезде пыталась его убить. По этому факту у вас заведено уголовное дело. Я у Транквиллинова пользуюсь особым доверием. Он поручил мне найти людей, которые покушались на его жизнь. Мы с товарищем согласились исполнить его задание. Если вы собираете доказательства, соблюдая нормы УПК, то мы свои материалы добываем с помощью подкупа людей, которые могли бы пролить свет на интересующие нас факты. Так, чтобы получить нужные сведения от одного информатора, мне пришлось дать ему двадцать тысяч долларов. С его помощью мне стало известно то, чего не знаете вы. Я не могу быть вами допрошен по изложенному факту, так как не имею права выдавать своего информатора, хотя он такая мразь, которой место только в тюрьме. Более того, будучи доставлен к вам на допрос, он ни за что не подтвердит то, что ранее сообщил мне.