— Я хочу поговорить с ней. Позвонить. Ее телефон недоступен… Можешь дать мне номер ее отца?

Мирон достает из кармана серебристый мобильник в куче царапин и сколов. Ее мобильник. Мужчина избегает моего взгляда, опустив голову.

— Вы сказали ей обо мне? — напираю я. — Сказали, что со мной все нормально?

— Максим, просто забудь о ней и живи дальше, — говорит Мирон и поднимается на ноги.

— Что вы ей наговорили? Что?..

Если бы не обезбол и успокоительное, я бы уже вскочил и дал ему в морду, но сейчас чувствую только, как все больше теряю нить осознанности.

Почему? Почему я не могу пошевелиться?

— Мой номер у тебя есть. Звони, если будет что-то нужно.

— Мирон...

Сука! Сознание меркнет, унося меня куда-то на глубину. Но я не буду лежать здесь вечно. Как только я смогу… Как только…

Темнота накрывает своим мягким одеялом, но на мгновение я вижу ее образ. Белые волосы на воде, прозрачные капли на красивом лице, мокрые губы в широкой улыбке.

Я не смогу ее забыть.

Даже если очень захочу.

Две недели спустя

— Максим, я прошу вас…

— Георгий Львович, Алла мне целое методическое пособие составила.

— Самое главное, никаких…

— Драк, — заканчиваю вместо доктора. — Я понял с первого раза.

— Я бы оставил вас еще на пару недель.

— У вас волшебные руки. Зашили меня накрепко. Даже лучше, чем было, — улыбаюсь, протягивая врачу ладонь, чтобы попрощаться.

— Берегите себя, — он отвечает на рукопожатие.

— И вы тоже.

Вот и все… Покидаю, наконец-то, больницу и чувствую себя… Да, хреново, если честно. Тело потихоньку восстанавливается, а вот душа… Ее мне только разодрали. И зашить такую рану нельзя.

Такси везет меня через незнакомый город к месту, которое стало роковым. Я не уеду отсюда просто так. По телефону от Мирона я ничего не добился, поэтому придется разговаривать лично. Да и с Колей и девчонками нужно попрощаться. Они навещали меня пару раз в свой выходной, но о Еве не было сказано ни слова. Они боялись наступать на мину. В основном шутили и стебали Колю. Все, как всегда. Будто и не было белобрысой ведьмочки. Будто она мне просто причудилась, стала наваждением или иллюзией, а после превратилась в морскую пену.

Телефон жужжит в руке. Наверное, Никитина. Им с Климом пришлось вернуться в горы через пару дней после инцидента из-за работы, но Аня держит руку на моем пульсе до сих пор. Грозится рассказать моей маме о случившемся, если я не буду отвечать на ее сообщения. Шантажистка фигова.

— Вам к главному входу? — спрашивает таксист.

— Да… — отвечаю, глядя на синюю полоску воды за желтым песком.

Глухо стучит сердце в груди, болезненно сжимаясь. Я скучаю.

Как Ева? Где она? Все ли у нее хорошо? Не думал, что это возможно, но я, блять, хочу снова услышать ее голос, полный высокомерия, а после посмотреть в глаза с искрящимся непониманием и смирением, когда я поставлю ее на место парой фраз. Ева, конечно, стерва с психическими отклонениями, но… Она моя стерва. Моя сумасшедшая. Моя!

На территорию меня пропускают после тщательного осмотра. Все такое знакомое и в тоже время ненавистное. Решаю не терять времени и сразу отправляюсь в главный корпус на встречу с Мироном. Но каждый шаг заставляет чувствовать режущую боль. И нет. Это не воспоминание о том вечере, это не ноет шрам, это… Она. Мысли о ебанашке, которая выпрыгивала на меня из-за каждого угла, когда пыталась привлечь внимание. И я жду чего-то подобного и сейчас, а разум кричит, что это невозможно.

Коридор на последнем этаже. Дверь ее номера. Ладонь сама тянется к ручке. Нужно проверить. Заглянуть. Вдруг, Ева все еще здесь.

— Там ее нет.

Поворачиваю голову и вижу Мирона в дверях его кабинета.

— Здравствуй, Максим. Мы могли бы привезти твои вещи и документы. Необязательно было приезжать.

— Ты знаешь, что я приехал не за вещами, — грубо бросаю я.

— Знаю, — вздыхает он и взмахивает рукой в приглашении. — Проходи.

Садимся напротив друг друга. Между нами стол и комок напряжения, из которого сыплются искры.

— Я хочу поговорить с ней, — не расшаркиваюсь, переходя к самому главному.

— Это невозможно.

— Тогда с ее отцом.

— Максим, ты не понимаешь…

— Нет! Это ты не понимаешь! Какое право вы имели так поступить с ней? Со мной?!

— Ева согласилась сама. Ее никто не принуждал.

— Да? Ты уверен? Что вы сказали ей обо мне? Почему не дали даже попрощаться?

— Мы сказали ей правду. Она сама захотела уехать, как можно скорее.

— Я тебе не верю, — мое дыхание такое горячее, что кажется, вот-вот изо рта повалит пламя.

— Ева сама приняла это решение. Она знает, что сделала, и хочет все исправить.

— Могу я услышать это от нее? — давлю я.

— Не думаю.

— Какого?.. — у меня заканчиваются приличные слова.

Яростная дрожь бежит вверх по рукам.

— Максим, послушай. Ева, наконец-то, поняла и приняла, что ей нужна помощь. Да, ситуация ужасная, но она дала тот самый толчок, который был нужен. Из-за тебя все снова может сорваться. Вы знакомы всего пару недель. Просто пожелай ей удачи и забудь. Ты молодой парень, еще встретишь…

Смех вырывается из горла хриплым кашлем.

— Ты сам-то кого-нибудь любил, Мирон? Сколько тебе? Тридцать? Ты вообще знаешь, что это такое?

— Хочешь сказать, что ты ее любишь? — усмехается он в ответ. — Максим, мне тоже было двадцать три когда-то… Все ваши «люблю» до первой телки с голыми сиськами.

— Ты меня не знаешь, — угрожающе наклоняюсь вперед.

— Хорошо. Давай по-другому. Любишь ее? Сильно любишь? Так отпусти. Ей нужно восстановиться. Нужно время, чтобы пережить все…

— И я хочу быть рядом! — твердость моего голоса может расколоть скалу, но не трогает мужчину передо мной, но только лишь первые две секунды.

— Я понимаю. Я, черт возьми, понимаю! Но больше не могу допускать ошибок. Мое желание помочь ей, уберечь, дать возможность самой попытаться выпутаться из сетей прошлого привело к тому, что Ева запуталась еще сильнее.

— Ты сам когда в последний раз говорил с ней?

Мирон достает из ящика стола ее мобильный телефон и кладет передо мной.

— Когда она была еще здесь, — произносит он, болезненно прикрывая глаза.

— И что она сказала? — я готов выдавить из него каждую крупицу, чтобы узнать все.

— Сказала… — у меня перехватывает дыхание, — встретимся в следующей жизни.

Резкий удар сердца, выбивает выдох.

Так себе прощание, но, зная Еву, это может значить, что она собирается вернуться уже без своего багажа. Моя смелая девочка. Я рад, если действительно это ее решение, рад даже, что мой вспоротый живот подтолкнул ее к нему, но… Почему она не захотела увидеть меня? Почему?

— Она не взяла ничего из вещей, — продолжает Мирон. — Просто уехала с отцом.

— А с ним ты говорил?

— Один раз. Через пару дней, после их отъезда.

— И-и-и?

— Они определили ее в клинику за границей. Я теперь у него не на самом хорошем счету, ведь скрывал безумства Евы полтора года. Он попросил меня больше его не беспокоить. И если Ева захочет связаться со мной, то сделает это, когда будет готова.

— Если… — повторяю, глядя в пустоту.

— Думаю, для тебя ответ будет таким же. Отец Евы не самый сговорчивый мужик.

— Но я могу попытаться.

— Я звонил ему после этого еще несколько раз. Номер абонента больше не обслуживается. Если они улетели куда-то, то могли запросто сменить симки.

То есть вот так? Ее просто забрали у меня и все? И я ничего не могу сделать? Ничего?! Ощущаю себя снова прикованным к кровати. Беспомощным. Жалким.

Поднимаюсь со стула. Мне здесь больше нечего делать. Хватаю серебристый побитый жизнью мобильник, даже не спрашивая разрешения, и собираюсь уйти.

— Дай мне знать… — начинаю я, голос не слушается.

— Да. Я обещаю, — перебивает Мирон, догадываясь, о чем я хочу его попросить.