Интересно, снятся ли еще кому-нибудь подобные сны?
Время – ловкий обманщик, перед которым не устоял никто. Оно несет в себе иллюзию перемен, а на самом деле все по-другому. Песчинка за песчинкой перетекает из одного резервуара небесных часов в другой, и наоборот. Есть вещи, которые никогда не меняются – зло, жажда прекрасного, истина, любовь… тоска по вечному…
Есть обеты, данные так давно, что воспоминание о них теряется в глубине памяти. Не каждый способен нырнуть за ними, достать со дна эти обросшие водорослями раковины, раскрыть их и добраться до скрытых там жемчужин – не только белых и розоватых, но и черных. Черный жемчуг – тоже жемчуг, у которого своя цена и своя история.
Человек рождается, взрослеет, живет в окружении близких… и вдруг ощущает потребность что-то понять, отделить свое от чужого, разобраться, зачем он пришел в этот мир. Заблудился? Что-то ищет? Кого-то потерял? Хочет обрести какой-то опыт? Завершить начатое?
На земле сменялись не только царства, религии, королевские династии и поколения за поколениями, канувшие в небытие. Целые пантеоны богов уходили со сцены, уступая место новым претендентам на поклонение. Но разве боги покидают нас навсегда? И где пребывают они, оставив свои Олимпы и Валгаллы?
А может быть, ничто и никто не уходит? Через очки, навязанные нам временем, мы видим искаженное изображение действительности, сидим в нем, как птицы в клетке. Не подозревая, что клетка не заперта! Мы сами обрекаем себя на несвободу.
Что будет, если клетка перевернется? Добро и зло поменяются местами, а истина закроет свое лицо вуалью лжи? Любовь превратится в ненависть, а месть заявит свое право на существование? Где та грань, которую нельзя переступать? Кто ее устанавливал? Где тот, который определил, что можно, а чего нельзя?
От этих вопросов кружилась голова. Жизнь ускользала, как дымка, уносимая ветром. Ветры страны Дильмун… Чем они пахнут? Цветами или кровью? Запах страха перемешался с запахом страсти. Запах золота – с запахом смерти. Картина существования переливается всеми красками, пропитанная слезами счастья и горя. Каждый находит в ней собственный замысловатый или простой узор, добавляет в эту божественную вышивку свои неумелые, корявые стежки…
Боги наблюдают за смертными, смеются. Они постигли игру жизни, устали от нее и соскучились по разреженному воздуху недосягаемых высот. Они поняли всю тщету состязания замыслов и разочаровались. Но люди – не боги. По крайней мере, они так думают.
Где истоки человеческих устремлений? На вершине какой горы бьет сей прозрачный ключ? Как его воды приобретают черный цвет?
И созвала великая царица своих подданных, и сказала: «Я ухожу… Готовы ли вы, служившие мне верой и правдой в этом мире, послужить мне в мире ином? Для вас испросила я у богов позволения сопровождать меня. Вы не жалкие рабы, не безмолвные слуги, и вольны сами сделать свой выбор».
Собрались знатные люди – военачальники, советники и подруги царицы, надели свои лучшие одежды и богатые украшения. И пошли они на жертву добровольно. Для них этот последний ритуал был переходом из одного мира в другой, следом за своей повелительницей, чтобы и там быть с нею рядом, как они были рядом на земле.
Огромная погребальная яма, устланная циновками, вместила всю процессию. Под сладостную музыку каждый выпил поданный жрицей напиток забвения… каждый улегся на отведенное ему место подле ложа мертвой царицы. Драгоценные камни, золото и серебро сверкали на фоне алых и лиловых туник. Воины сжимали в руках свое оружие…
Тонкая, стройная жрица Гулы, с золотой маской собаки на лице, одиноко стояла в стороне, ожидая, пока все уснут последним сном. Потом она медленно обошла погребальную яму, положила лиры и арфы на тела музыкантш, поднялась по лестнице наверх и подала знак. В яму специальным приспособлением обрушили землю… много земли…
– К тебе, о, Гула, взывают алчущие освобождения от земных страданий, – прошептала жрица. – Прими их последнее дыхание, последний толчок сердца… унеси их с собой на Вечные поля страны блаженства…
На сей раз она досмотрела этот сон до конца. Неужели вот так все и происходило? Жуткий погребальный обряд! Но почему сон окончился? И кто была та жрица в маске собаки?
– С чего ты взяла, что Ершов – черный маг? – удивлялся Славка. – Он совершенно не похож на человека, который занимается подобными делами.
Они с Евой прогуливались по набережной, дышали воздухом с реки. В нем чувствовался привкус ила.
– Здесь, наверное, ужасное дно, – пробормотала Ева, свешиваясь с перил и глядя на мутную воду. – Сплошная грязь. И как это люди топятся? Брр-р-ррр… Ты видел утопленников?
– Приходилось. Не уходи от ответа, дорогая! По каким признакам ты определила в Ершове черного мага?
– Какие тебе нужны признаки? – хихикнула Ева. – Рога, что ли? Или копыта? Маги имеют самую обыкновенную внешность.
– И это все? Ершов попал в злодеи благодаря своей обыкновенной внешности?
– Не совсем, – Ева была убеждена в своей правоте. – Понимаешь, он, оказывается, не родной сын Ершовых. Они его из детдома взяли.
Смирнов фыркнул. Неопровержимый довод!
– Ну и что? Детские дома не являются школами магии. Там растут на попечении государства дети-сироты. И то, что человек…
– Он расчищал путь для себя, – горячо перебила сыщика Ева. – Первый, родной ребенок Мавры Ильиничны умер. У-мер! Это тебе о чем-то говорит? И на его место явился Гриша. Потом умирает приемный отец, Александр Ершов. И теперь дошла очередь до приемной матери! Неужели не ясно? Он вырос, заполучил жилье и убирает ненужных свидетелей. Думаешь, легко отправлять магические ритуалы в квартире? Это же всем станет заметно. Письма, восковые фигурки и прочие колдовские атрибуты он подбрасывал матери сам. Она ему не родная, поэтому не жалко. А на Марсике тренировался.
– Шаткая версия, – вздохнул Всеслав. – Неубедительно. Кстати, при чем тут Марсик?
– Это соседкин пес. Женщина уверена, что собаку извели Ершовы. У них глаз нехороший. Сначала Марсик умер, а за ним следом – и приемная мать журналиста. Вот скажи, почему Ершов скрыл, что его взяли из детдома?
– Самолюбивый он. Да и не обязан посвящать каждого встречного в подробности своей личной жизни. Ладно, допустим, ты права. Но зачем Ершову убивать… то есть насылать порчу на других людей? На директрису «Карата», например?
– Тут мотив как на ладони, – заявила Ева. – Корысть! Ему деньги надо зарабатывать? Журналистикой он занимается для отвода глаз. А людей изводит за приличное вознаграждение. Ему говорят, кого желательно сжить со свету, платят, и… остается техническая сторона. Конечно, ему Мавра Ильинична мешала! Видал, сколько она икон в квартире понавешала?
– Что же он теперь не убирает иконы?
Вопрос поставил Еву в тупик. Правда, она быстро нашлась.
– Если Григорий сразу выбросит все вещи покойной матери, это вызовет подозрения! Он потом от них избавится, когда пройдет время.
– С тобой разговаривать – одно удовольствие! – засмеялся сыщик. – За словами в карман ты не лезешь. А чем Ершову мамаша Руднева не угодила? Уж она-то никак не могла быть свидетелем его магических ритуалов. И денег за ее смерть никто платить не стал бы.
– Откуда ты знаешь? Разве ты проверял, существует связь между Ершовым и Рудневой?
– Не смеши меня, – взмолился Смирнов.
Ева обиделась.
– Вот ты хохочешь, а сам понятия не имеешь, как отрабатывать деньги клиента, – сказала она. – Кроме Ершова, у тебя нет ни одного подозреваемого. Сходи в редакцию газеты, где он работает. Наведи справки в детдоме.
– Не творил ли мальчик Гриша чудес? – подхватил ее мысль Славка. – Не было ли у него на теле «числа зверя»? Или родинки в виде пентаграммы?
– Вижу, что твои мысли потекли в правильную сторону, – не осталась в долгу Ева. – Так и действуй.
Смех смехом, а подозреваемых у Всеслава таки не было. Поэтому он отвез Еву на урок испанского, а сам отправился в паспортный стол, изучать факты биографии Григория Ершова. Ничего сверхъестественного сыщик не нашел. Григорий родился в Москве, паспорт получал на фамилию приемных родителей – то есть в документе указывался как Григорий Александрович Ершов. Примерно этого Смирнов и ожидал. А что он ищет? Адрес детского дома, откуда мальчика взяли на воспитание? Зачем? Подобные сведения положено сохранять в тайне, в интересах ребенка и усыновителей.
