Фиона задрожала.

«Может быть, это Аккӱтликс проверяет меня. Он хочет знать, достаточно ли глубока и крепка моя вера».

Эта мысль привела ее в такой ужас, что она чуть не схватила билет и не разорвала его на самом деле. Но ее рука повисла в воздухе.

Фиона хотела поехать — в этом была проблема.

Все время она отчаянно боролась, чтобы именно ей поручили привезти чужака с Фомальхивы на Землю. Ей снились сны, говорящие о его присутствии, наполненные множеством подробных деталей. Прастарая помогала толковать эти сны и выбирать из них главное. Все это время она одобряла ее действия. И вдруг запрещает ей довести дело до конца?

«А если Прастарая просто ревнует? — пришло ей в голову.— Если она вдруг поняла, что человек, владеющий такими же парапсихическими способностями, как и она, может составить ей конкуренцию?»

Фиона бросила испуганный взгляд на дверь спальни. Она пришла в ужас от того, что вообще способна на такое богохульство. Но поток мыслей было не остановить. «Откуда мне знать, что это действительно воля Аккӱтликса — чтобы я не поехала? Может, это как раз Прастарая предает Аккӱтликса и его Церковь. А мои сомнения на самом деле свидетельствуют о том, что сам Аккӱтликс подает знак лично мне! Он говорит, что я не должна ее слушать!»

В отчаянии Фиона запустила руки в волосы. В ее идеально построенный мир вдруг вошел разлад. Она даже представить не могла, как решить все своими силами. Она смотрела на билет, который казался ей теперь бомбой замедленного действия.

«Насколько высоко положение Прастарой в ӧссенской церковной иерархии? Существует ли кто-то еще, к кому я могла бы обратиться? Или кто-то, с кем я могла хотя бы… посоветоваться?»

Она вновь горько усмехнулась.

«Посоветоваться. С кем-нибудь, кто действительно разбирается в ӧссенских делах. Лучше всего с кем-то, кто сам был на Ӧссе. И с кем-то, кто не упадет в обморок от ужаса при мысли о том, что скрывает что-то от медиантов».

Да, она знала подходящего человека. Еще вечером ей пришло в голову, что она могла бы спросить его, но эта мысль была так ужасна, что она просто не решилась. Но время шло, и вылет неминуемо приближался, так что это стало единственной надеждой.

Фиона всегда думала, что Лукас Хильдебрандт ее ненавидит — тем более сейчас, когда Стэффорд отдал ­поручение ей вместо него. Но, может быть, все совсем не так. Может, это она его ненавидит… а ему просто по барабану. Мнение, что этот парень совершенно невыносим, не разделяла ни одна ее коллега. Элис в него по уши втрескалась, Линда — этак четверти на три. Но и те, кто не видел в нем подходящего адресата для валентинок, считали его как минимум порядочным человеком. Расскажи она ему честно, в какой ужасной ситуации оказалась, он бы, наверное, не стал над ней смеяться. Может, это бы встревожило и его.

Она глянула на нетлог: десять минут первого. Уже поздно. Если продолжить мешкать — будет слишком поздно.

«Можно пойти еще немного помедитировать над „Лунной исповедью“»,— подумала она. Но вместо этого открыла дисплей нетлога.

Номер Лукаса Хильдебрандта был у нее еще с тех времен, когда казалось, что они могут начать встречаться. Лучше не думать, почему после того фиаско в кафе, когда Хильдебрандт проявил себя как напыщенный атеист, она не удалила его из контактов. Фиона тут же решила, что себя не покажет, как минимум сначала, потому намеренно не посмотрела в зеркало и не пошла причесаться. Вместо этого она потеряла драгоценные три минуты в размышлениях, стоит ей послать рабочий фон — красный логотип Совета на сером, безопасный, но скучный — или же свой личный — кристалл с аурой в розовых и светло-зеленых тонах, впечатляющая духовная работа практически неизвестного, но талантливого молодого художника Леона Кори. Работу Кори ей хотелось отправить больше, потому что она лучше отражала ее душу, чем рабочий логотип, а Фиона бы хотела поговорить с Лукасом о ней; однако тогда велик риск язвительности с его стороны. Среди этих размышлений она вдруг осо­знала, что и правда решила ему позвонить, чему была искренне удивлена. Затем махнула рукой на мысли о фоне и выбрала логотип Совета.

Она слушала гудки и перебирала варианты, как ему сказать.

— Ошибка. Абонент не существует. Номер не входит в Сеть,— сообщил мелодичный голос.

Фиона прослушала это еще раз. И в третий. Потом повесила трубку.

«Не существует?.. Что за бред?»

Человек получал свой номер нетлога при рождении, и он сопровождал его всю жизнь. Его нельзя аннулировать. Нельзя изменить. Если нетлог был выключен, Сеть все равно могла его локализовать и предоставляла возможность оставить сообщение. И в том случае, если человек находился не на Земле, в Сети оставалась запись и всегда можно было выяснить, возможно ли выйти на связь и с какой временнόй задержкой. Все всегда хранилось в какой-нибудь базе данных! Но чтобы не существовал номер?!.

Сеть говорила это, когда человек был мертв.

Фиона долго сидела, потрясенная до мозга костей. При мысли, что Лукас Хильдебрандт мог умереть, у нее кружилась голова. Это можно понять: каждого из нас обдаст холодом при мысли о смерти в непосредственной близости. Никакого личного интереса. Точно не с ее стороны! Но ей приходилось об этом думать. Она представляла, что могло случиться: все виды катастроф и несчастных случаев.

Или убийство.

Вдруг всплыло воспоминание, как она столкнулась с Хильдебрандтом в коридоре: его вспотевшее, загнанное лицо. Может, ему кто-то угрожал. Может, его преследовали еще до этого, давно, а затем были в его офисе — прямо в тот момент, Рё Аккӱтликс, прямо в тот вечер! Они допрашивали его? Пытали? А она не заметила. Не помогла ему. Ей было все равно.

Фиона уткнулась лицом в ладони. Она вдруг поняла, что даже не сомневается в том, что эти гипотетические они — это ӧссеане. Но кто еще? Они могли знать, что Хильдебрандт собирает информацию о фомальхиванине, но могли не заметить, что Стэффорд в последний момент поручил дело кому-то другому. Или они пытались отговорить его от поездки, как и Прастарая пыталась запретить ей?

Фиона оцепенела. Почему она не поняла этого раньше? Если фомальхиванин так важен для нее и Хильдебрандта, стоило ожидать, что его значимость осознают и они. А теперь, возможно, Лукаса Хильдебрандта из-за этого убили.

Она открыла нетлог. Хотела позвонить в полицию, но быстро передумала. Что бы она сказала? Ведь у нее нет никаких доказательств. Начни она рассказывать какому-нибудь служащему свои теории заговора, он лишь посмеется над ней. И наоборот: ӧссеане, которые, вполне вероятно, прослушивают разговоры, тут же за ней придут. И вообще… кто сказал, что за ней не придут и так?!

Если они избавились от Лукаса Хильдебрандта лишь потому, что он интересовался фомальхиванином, едва ли они остановятся на этом. А следующей в списке будет, несомненно, она.

Фиона бросилась к выключателю. Погасила свет и опустила шторы, чтобы снайперам было не прицелиться. Но затем поняла, как это недальновидно. Они все равно доберутся до нее. Она может забаррикадироваться в квартире, но однажды ей придется выйти. Им стоит лишь подождать.

Нет. Ей нужно уходить сейчас же. Прямо сейчас, заранее, а не за два часа до вылета, как они ожидают. Она проведет ночь в ресторане в аэропорту или на скамейке в зале ожидания. Где угодно — лишь бы охрана была поблизости! Может, они и избавились от Хильдебрандта, но ее им не остановить. А лучшее место, чтобы сбежать,— Деймос.

Ӧссеане уважают фомальхиванина. Он — главная гарантия безопасности.

Лишь в тот момент, когда она бежала за пальто и нечаянно пнула отложенную «Лунную исповедь», к ней пришло осознание, на что она только что решилась.

Рой Стэффорд вещал в Медианете.

София Хильдебрандт положила на стол вилку, которой размешивала травяной маринад, рассеянно обли­зала пальцы и пошла в комнату, где светилась стереостена. В субботу вечером большинство серверов Медианета транслировало концерты и фильмы, но София, когда готовила, включала новости и дискуссионные форумы. Правда, готовила она не так часто, но все равно слышала о Д-альфе более чем достаточно.