В 1961 году, по данным министерства, было совершено более 200 тысяч грабежей, налетов и других уголовных преступлений подобного типа. Это почти в два с лишним раза превышает число преступлений, совершавшихся подростками в довоенное время. Число же злостных преступлений молодежи возросло по сравнению с 1941 годом почти в 15 раз, в том числе убийств – в четыре раза.

В отчете министерства указывается, что наблюдается заметное снижение возраста молодых преступников. Так, если число преступлений, совершаемых юношами, выросло с 1954 года в три с лишним раза, то число преступлений подростков увеличилось в девять раз.

В отчете министерства признается, что одними из главных причин роста преступности молодежи в Японии являются «существование социальной среды, легко толкающей на совершение преступлений», широкое распространение непристойной литературы, гангстерских фильмов и кинокартин, воспевающих убийство.

Токийская встреча с Охара сэнсэй, для которого открылась изнанка того, что сверкает своими красочными фасадами, переливается водопадами бродвеевских неонов, пришла мне на память и позже, в апреле 1964 года, когда автору довелось слушать в Вашингтоне выступление сенатора Фулбрайта, председателя сенатской комиссии по иностранным делам. «Америка, – сказал Фулбрайт, – все больше и больше приобретает физический и культурный уровень притона континентального масштаба… Примеры можно найти повсюду: в бессмысленной тривиальности, которой наполнены телевизионные передачи; в дешевых порнографических книжонках, издание которых стало крупной отраслью экономики; в безвкусной и хаотической архитектуре больших городов и в отвратительных трущобах, которые окружают их».

В этом смысле интересна также статья Поля Джонсона «Америка – больной гигант», опубликованная в английском еженедельнике «Нью стейтсмен» в августе 1964 года, где подчеркивается, что в Америке «… тревожно большой процент ее сынов и дочерей приходят на рынок труда, не имея элементарной общеобразовательной подготовки, необходимой для приобретения специальности. 30 процентов из них – это недоучки, не закончившие среднюю школу. Значительную часть из них можно назвать „практически непригодными“ – по уровню образования их можно сравнить с восьмилетними».

И далее Поль Джонсон указывает, что «… внутренние недостатки американской социальной и экономической системы создали дантов ад, в кругах которого обитают низшие классы, причем каждый последующий класс менее обеспечен и хуже защищен от невзгод, чем предыдущий».

– Невыносимость существования среди вечно нависающих над человеком каменных чудищ Нью-Йорка, – заметил Охара сэнсэй, когда я рассказал ему о статье Джонсона, – лишь усиливается от поразительного зрелища, которое вас неотступно преследует. По публикуемой в газетах статистике, в Нью-Йорке зарегистрировано свыше трех миллионов комнатных собак… Загадкой остаются причины столь необычного увлечения размножением собачьего поголовья в условиях невероятной перенаселенности города, который для животных, как и для людей, остается каменным колодцем. Гуманность к животным относится, конечно, к элементарным нормам для человека. Но в Нью-Йорке обнаруживается нечто патологическое… И природа мстит за то, что животные искусственно отторжены от живой природы, от их естественной среды и ввергнуты в условия железобетонного режима. Это приводит к катастрофическим последствиям – биологическому вырождению, появлению дегенеративных, ненормальных животных, неспособных переносить обычные климатические изменения. В Нью-Йорке собак выводят на прогулку в пластиковых попонах, резиновых капюшонах, в непромокаемой обуви, потому что они моментально хворают даже от капель свежего дождя. Животные отлучены от привычной для них еды. Они находятся на диете, получают специальный рацион, в который входят всякого рода заменители и химические вещества.

Делясь своими американскими впечатлениями, Охара замечает, что истина возникает при столкновении фактов, и это открывает нам путь к углубленному постижению жизненной правды. И в моем сознании возникают трагические сцены виденного: разъяренные полицейские собаки, натравляемые на демонстрацию, с бешеным остервенением набрасываются на негров, вгрызаются в их кровоточащие тела. Стервятники рвут когтями живых людей. Куклуксклановцы Миссисипи и рабовладельцы Алабамы, движимые животной злобой, густопсовой яростью человеконенавистничества, с помощью раскормленных волкодавов обнажили перед миром истинный смысл «гражданских прав», плантаторский образ жизни в сегодняшней Америке, цену западного гуманизма.

– Предприимчивые бизнесмены, – продолжает Охара, – создали для нью-йоркских собак портновские ателье, парикмахерские, салоны, специальные собачьи кафетерии. В Бэверли Хиллз американский образ жизни доведен до предела. Здесь созданы бассейны, где голубеет вода в мраморной оправе, особо предназначенные для комнатных собак… Собакам шьют модные накидки, шубы, головные уборы. Супруга хозяина картин с магазинными ценами возмущалась, что ее знакомые постоянно копировали наряды ее болонки. Она не могла равнодушно примириться с темг что всякие псы наряжались одинаково с ее любимицей. Эта ее глубоко оскорбляло, принижало достоинство ее собаки. Она поэтому вынуждена была заказать уникальный наряд для своей собаки в лучшем салоне Парижа. Теперь самолюбие дамы удовлетворено: ее болонка обеспечена импортным гардеробом. На всех изысканных собачьих нарядах красуются фирменные нашивки лучших французских ателье. Для собак, как для детей, в Нью-Йорке выпускаются особые игрушки. В аптеках продаются витаминные таблетки, гигиеническая вода для полосканья рта собакам, особая парфюмерия… И все это происходит на фоне хронической многомиллионной безработицы в США…

В голосе Охара, который внешне продолжает сохранять невозмутимость, обнаруживается внутреннее волнение, поскольку человек не может безучастно, индифферентно, как нормальное явление, анализировать враждебное ему, злое, уродливое. В его словах отчетливо проявляется чувство протеста, который вызывает в нем нелепая, непристойная, оскорбительная ситуация, очевидцем которой он оказался в дни своего пребывания в чуждой ему национальной и общественной среде.

И Охара с увлечением, по-своему даже умилительно повествует о прекрасном в окружающей нас жизни и естественных, живых цветах, которые щедро произрастают на его родной земле и так облагораживают существование людей.

– У японцев, мне кажется, особенно обострено восприятие живой природы, потребность физического ощущения родного пейзажа, его неистощимых красок, запаха весенних трав, морской влажности прибрежных камней, почти незримого движения песка. В буйстве красок природы, в горящем золоте листьев, в неисчерпаемом многообразии светотеней естественной палитры нас глубоко волнует и восхищает гимн благодарения солнцу и жизни. В брызгах солнца рождается тайна физиологии растений – листьев и трав. Перед нами возникает чудо происходящего в цветах живого процесса фотосинтеза. Все это открывает нам неведомые глубины гения природы, раздвигает горизонты нашего миропонимания, эстетической радости.

И, точно желая оттенить, что в дни своего американского визита его повсюду не покидало чувство контраста, Охара раскрывает американский иллюстрированный журнал и привлекает внимание к одной из его страниц с яркой цветной фотографией.

Изображенная здесь обстановка современной квартиры американца весьма красноречиво демонстрирует не только широко рекламируемый «модный» комфорт, но в определенной степени и взгляды американца на жизнь, его мироощущение, его эстетические идеалы. Здесь обнаруживается философия синтетических эрзацев и металла. Господствующий смысл, которому подчинены остальные соображения об окружающей человека среде, сводится к похвале нержавеющей стали. Именно металл, из которого выполнены главные предметы быта, славится здесь как наиболее целесообразный компонент, отвечающий утилитарным и эстетическим потребностям современного американца. «Обстановка из стали, выполненная с чувством воображения, создает комфорт и стиль, отвечающие самому изысканному вкусу… Да, даже букет цветов выполнен из стали. Их твердая спаянность покоряет грацией аранжировки цветов…» Этот словесный комментарий, весьма напоминающий редкостный парадокс, окончательно убеждает нас в том, что леденящие своей мертвенностью стальные цветы представляются американцам эстетическим апофеозом в нью-йоркских каменных джунглях. Тут от чарующей, сияющей сущности живых растений не осталось и следа. В этом как бы находит выражение эстетика абстракционизма, отвергающего смысл и ценность живой жизни.