Точно так же, как и ранее, становится заметно желание Эмили блевануть, когда приступ тошноты искажает черты ее лица.

— Откуда ты знаешь, что любишь меня? — застенчиво спрашивает она.

Ее большие, как у лани, глаза смотрят на меня, брови обеспокоенно хмурятся. Чего она так боится?

— Откуда я знаю?

— Да. — Эмили смотрит на свои руки и переплетает пальцы. — Откуда ты знаешь наверняка?

Я выдыхаю и выключаю фары, погружая нас в темноту. Не в полную темноту — я все еще вижу контуры ее лица, наклон шеи и изгибы груди. Я замечаю, как меняется ее дыхание в темноте. Оно спокойное и расслабленное — словно больше нет необходимости смотреть мне прямо в глаза, когда она говорит.

— На самом деле, я не думал об этом, — говорю я, почесывая голову, и это напоминает, что мне нужна чертова стрижка. — Я думаю... Короче говоря, мысль о том, чтобы не быть с тобой даже и секунды, заставляет меня чувствовать тяжесть в груди.

Эмили резко поворачивает голову в мою сторону.

— Да ладно?

— О, да.

Эмили сквозь темноту протягивает и кладет свою теплую ладонь в мою. Она влажная, но больше не дрожит и кажется такой крошечной в моей гигантской лапе.

Мне это нравится. Что осмелился рассказать ей всё, что думаю, что чувствую. Зачем останавливаться на достигнутом?

— Я ловлю себя на том, что весь день украдкой смотрю на тебя. Ты такая чертовски милая.

Свободной рукой Эмили прикрывает рот, и я могу только представить, как сильно краснеют ее щечки в эту самую секунду.

— Боже мой. Остановись. Ты так не делаешь!

Если бы только она знала, сколько раз я ловлю себя за тем, что наблюдаю за ней, восхищаюсь ею. Возможно, тогда она не спрашивала бы меня, уверен ли я, что люблю ее.

— Делаю.

— Что, если я ковыряюсь в носу? — спрашивает Эмили. Я слышу в ее голосе шок и отвращение, когда она съеживается.

— Уверен, что ты найдешь милый способ сделать это.

Красивый безудержный смех Эмили заполняет автомобиль, и я добавляю его к своему списку того, что делает меня уверенным, что я люблю ее.

Я разворачиваюсь на своем месте.

— Я знаю, что люблю тебя, потому что мысль о том, чтобы быть с кем-то еще — или что ты с кем-то другим — просто... чертовски сводит меня с ума. — Я сглатываю горечь в горле. — Все это... оно должно что-то да значить.

Наступает тяжелая тишина, и все, о чем я могу думать — это умолять Эмили сказать мне, что она любит меня. Я хочу услышать это больше всего на свете — больше, чем мое желание жить. Я должен знать, что последние несколько лет моей жизни — жизни, что я посвятил поиску брата, которому на все насрать — не были потрачены впустую.

— Я чувствую то же, но... — Эмили вздыхает, откидывая голову на подголовник. — Я никогда не... Господи. Я такая жалкая.

Я отпускаю ее руку, и она прячет лицо в ладонях.

—Ты определенно не жалкая, Котенок.

Она фыркает, шлепая себя ладонями по бедрам.

— Ты когда-нибудь прекратишь называть меня так?

— Не думаю. — Я смеюсь. — Нет.

Я никогда не был любителем милых прозвищ. Честно говоря, эта мысль заставляет меня съежиться, но Эмили, когда я встретил ее, была слишком забавной, чтобы не подразнить, и это прицепилось.

Она — Котенок.

Она ненавидит это прозвище, но мне все равно.

— Я никогда не говорила этих слов прежде, — признается она, и печаль в ее голосе приносит мне невыносимую боль.

Я снова ерзаю на своем месте, наклоняясь к ней всем телом.

— Никогда?

— Я росла без родителей, братьев и сестер. Я избегала любых серьезных отношений и никогда не имела средств, чтобы завести питомца, так что нет... никогда.

Ах, так у нее мандраж «первого раза». Ничего такого, что не смогла бы исправить маленькая попойка. Развернувшись на сидении, я тянусь назад, засовывая руку в карман сидения. Я помню, что видел, как Тэд спрятал там бутылку водки перед отъездом. Нет ничего лучше бутылки русской воды, чтобы развязать язык. Я засовываю руку глубже, и мои пальцы касаются прохладной бутылки. Улыбаясь, я обхватываю пальцами горлышко и вытаскиваю.

— Что мы собираемся с ней сделать?

Я улыбаюсь. Разве это не очевидно?

— Мы собираемся выпить, чтобы твой мандраж «первого раза» исчез.

Эмили выгибает бровь самым шаловливым образом, заставляя мою кровь кипеть. Черт возьми, она красива.

— Знаешь, все это начинает немного походить на десятый класс.

Я выгибаю бровь, подражая ей.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты не пила водку и не трахалась в машине, когда была в старших классах.

Съежившись, Эмили кивает, поднимается со своего места и протискивается в пространство между передними сиденьями. Пыхтя, она падает на заднее сидение.

— В кузове грузовика с главным футболистом Томми Филдом и самой маленькой бутылкой водки, которую когда-либо видела.

Выдохнув, она закидывает ноги на спинку пассажирского кресла.

— Что, не было никаких девушек его возраста?

Она усмехается, похлопывая по месту рядом с собой.

— Видимо, нет.

Чертов ублюдок. С другой стороны, не мне говорить. Если бы мы ходили в одну школу, я бы неустанно следовал за этой девушкой. Я бы заполучил ее, и не на заднем сидении гребаного грузовика.

Сжимая бутылку в руке, я присоединяюсь к Эмили на заднем сидении. Мы молча делим выпивку, наслаждаясь тишиной. Воздух вокруг нас становится теплым и влажным, уговаривая Эмили сбросить куртку, и я снимаю свой свитер. Признаюсь, я был бы более спокоен, если бы знал ответ на вопрос, который горит в моем подсознании. Томми Филд. Кем он был для нее? Я могу себе представить, как он выглядел. Широкие плечи, черные прилизанные волосы, темные глаза и такой же самодовольный взгляд. Ненавижу его, а я ведь даже не знаю этого ублюдка.

Я откашливаюсь.

— Ты и Томми... он был твоим первым?

Эмили проводит идеальными белыми зубами по нижней губе, сдерживая неловкую улыбку.

— Да. Он был моим первым.

Да. Ненавижу его до чертиков. А машину времени уже изобрели? Если да, то сколько мне будет стоить вернуться в прошлое и выбить дерьмо из этого парня?

Я беру бутылку из ее рук и подношу ко рту. У меня кружится голова от алкоголя, и я, стиснув зубы, сглатываю. Потом подношу бутылку к глазам. Когда мы успели ее почти прикончить? Сколько времени мы здесь сидим?

Эмили протягивает руку, и я возвращаю бутылку.

— Как все сложилось потом? — спрашиваю я.

— Потом? — Она делает большой глоток и шипит, передернувшись. — Потом меня для него не стало, и Мистер Квотербэк снова вернулся к своей школьной подружке.

— Долбаный ушлепок.

Официально. Я вернусь назад во времени, чтобы засунуть несмазанный футбольный мяч ему в дырку в члене.

Эмили пожимает плечами.

— Что есть, то есть. Что насчет тебя? Где был твой первый раз и как ее звали?

Я опускаю голову на подголовник. Когда это было? Слишком давно, чтобы помнить фамилию девчонки.

— Ее звали Мелани Как-то-там, и это было на пляже.

Эмили поворачивается на своем месте, вытягивая свои длинные ноги поперек моих. Не в силах сопротивляться, я кладу руку на ее бедро.

— Пляж? Как романтично.

Я закатываю глаза.

— Секс на пляже переоценивают. Это было охренеть как ужасно и совсем не романтично.

— Как так?

Нет ничего, и я имею в виду реально ничего романтичного в трении. Все это испытание было сплошным кошмаром, не говоря уже о том, что он продлился меньше шести минут. Подростковые нервы разрушают жизни.

— Не спрашивай.

Я всматриваюсь в Эмили. Ее глаза широко раскрыты, а лицо озарено весельем и волнением.

— Вы пили? — спрашивает она, вручая мне бутылку.

— Нет. — Я делаю глоток. — Я почти уверен, что каждый подросток хочет помнить, когда он впервые занимался сексом, и каково это было на следующее утро.

Эмили придвигается ближе ко мне, пока ее попка не касается моего бедра.

— Тебе понравилось?

Я моргаю, глядя на нее.

— У меня был секс... с девушкой... впервые в жизни. Естественно, я наслаждался им. — Я сжимаю бутылку в руке. — А Томми, дебильное имя, между прочим, он был хорош? Тебе понравилось?