Вот так, Луцилий.

Благородный Брут,

К нам боги благосклонны; да продлятся

Нам дни до старости средь дружбы мирной!

Но переменчивы дела людские,

И к худшему должны мы быть готовы.

Ведь если мы сраженье проиграем,

То здесь беседуем в последний раз.

Что ты тогда решишься предпринять?

Согласно философии своей

Катона за его самоубийство

Я порицал; и почему, не знаю,

Считаю я и низким и трусливым

Из страха перед тем, что будет, — жизнь

Свою пресечь. Вооружась терпеньем,

Готов я ждать решенья высших сил,

Вершительниц людских судеб.

Так, значит,

Согласен ты, сраженье проиграв,

Идти в триумфе пленником по Риму?

Нет, Кассий, нет. Ты, римлянин, не думай,

Что Брута поведут в оковах в Рим.

Нет, духом он велик. Но этот день

Окончит начатое в иды марта.

Не знаю, встретимся ли мы опять,

Поэтому простимся навсегда.

Прощай же навсегда, навеки, Кассий!

И если встретимся, то улыбнемся;

А нет, — так мы расстались хорошо.

Прощай же навсегда, навеки, Брут!

И если встретимся, то улыбнемся;

А нет, — так мы расстались хорошо.

Так выступай. О, если б знать заране,

Чем кончится сегодня наша битва!

Но хорошо, что будет день окончен,

Тогда конец узнаем. — Эй, вперед!

Уходят.