Возница взял лошадь под уздцы, завел повозку во двор и запер за собой ворота, воспользовавшись для этой цели тяжелым железным брусом и несколькими задвижками. Потом он разбудил гиганта-привратника… Сегодня весь этот церемониал был проделан ради Оливье.

Его бесчувственное тело было извлечено из фургона, где оно соседствовало с трупами старушки со вспоротым животом, младенца, утопленного в колодце, толстой служанки, скончавшейся от апоплексии и какого-то бродяги, которому перерезали горло в одном из закоулков Двора Гробье.

Молодого человека отнесли в дом, в просторную комнату первого этажа, заваленную ящиками и тюками с бирками и надписями…

На рассвете его погрузили в телегу, набросав сверху всякого тряпья. Вокруг него умело расположили тюки — так, чтобы для пленника сохранялся доступ воздуха.

Когда сознание вновь вернулось к Оливье де Сову, он не поверил своим глазам. Помещение, где он находился, напоминало спальню в монастыре: стены были выбелены известкой, но вместо привычных кроватей висели гамаки.

В два круглых окошечка заглядывало солнце, золотое рассветное солнце; а воздух… воздух в комнате был напоен неповторимым запахом моря! Молодой человек в изумлении приподнялся на локте.

— Море… — прошептал он. — Море!

И тут он увидел его: зеленая сверкающая гладь. Но у Оливье не было времени ни для дальнейших наблюдений, ни для размышлений. Внезапно дверь с шумом распахнулась, и громовой голос пророкотал:

— Эй, матросы! Подъем!

Послышались оклики, ворчание, смех, кашель — словом, все то, что обычно сопровождает пробуждение матросов и солдат. Все повиновались команде, и уже через несколько секунд были на ногах. Оливье счел за лучшее последовать общему примеру. Он видел вокруг себя суровых людей с жесткими лицами. Эти морские волки, привыкшие к штормовым ветрам, с руками, огрубевшими от снастей, и с серьгами в ушах удивительно напоминали разбойников с большой дороги.

Никто из них даже не глядел в его сторону, похоже было, что они его попросту не замечают. Одни раскуривали трубки, другие собирались бриться. Третьи, обнажив мощные торсы, умывались, сопя и фыркая, возле расставленных вдоль стены лоханей с водой.

Оливье убедился, что все они были между собой на «ты» и обращались друг к другу исключительно по прозвищам: Железная Рука, Ветрогон, Двухмачтовик, Зоркий Глаз, Камнебой, Проныра и тому подобное.

Поразмыслив, он решил заговорить первым.

— Извини, товарищ, но я хотел бы знать… — вежливо начал он, обращаясь к одному из матросов.

Его собеседник — а это был Проныра — презрительно смерил его взглядом.

— Ты сказал «товарищ»?

— Да, а что тут такого? — удивился дворянин из Пуату.

В ответ поднялась целая буря:

— Сквозь строй его! Выпороть кнутом! Тащите линь[37]!

Но тут, перекрывая этот шум, раздался властный голос:

— Эй вы, тихо!

В помещение вошел высокий человек с гордой осанкой. Оливье понял, что он был здесь главным. Об этом свидетельствовал, в частности, и его костюм, сшитый по последней парижской моде, однако же без лент, бантов и кружев.

Он направился прямо к шевалье де Сову.

— Так это ты новичок, поступивший на службу?

— Поступивший на службу? Какую службу? На службу к кому?

— Не валяй дурака!

— Клянусь, что я совершенно не знаю, почему и где я нахожусь!

— Ладно, и такое бывает. Тогда слушай меня и запоминай. Добровольно ты тут очутился или нет — не имеет ровно никакого значения. Отныне ты корсар, морской разбойник, член Берегового братства. Теперь ты с нами навеки. Если ты окажешься достойным нашей дружбы, то всегда, до самой смерти, сможешь рассчитывать на нашу поддержку. Перед тобой открывается новая жизнь: тебе придется привыкнуть к дисциплине, но зато тебя будут окружать преданные друзья, да и кошелек твой никогда не опустеет. Все зависит от тебя. Захочешь — станешь знаменитым и сказочно богатым… Ну а коли ты окажешься трусом, то со всеобщего согласия тебя вздернут на рее. Мы готовы помогать тебе, но и ты не смеешь предать нас.

У Оливье даже не было времени, чтобы как следует удивиться. Тотчас же в спальню по свистку вбежали еще человек десять, которые молча окружили шевалье плотным кольцом. По ту сторону этого живого круга сгрудились все те, с кем отец Армель проснулся нынче утром в одном помещении. Эти десятеро молодцов были вооружены охотничьими ружьями. По нескольким репликам Оливье понял, что человек, который расспрашивал его и теперь стоял перед ним в центре круга, звался капитан Турмантен.

— Подойди ко мне, — торжественно обратился Турмантен к Оливье, — и будь достоин оказываемой тебе чести. Ты присягнешь на прикладе вот этого ружья, и я сам приму твою присягу!

Оливье подчинился. Пираты еще плотнее сомкнулись вокруг них.

— Будьте вы все свидетелями, — произнес капитан, — да услышит нас Бог!

Левую руку он возложил на голову неофита[38] и, взяв правой рукой ружье, звонко ударил прикладом в пол.

— Как твое имя?

— Оливье де Сов.

— Оливье де Сов, — повторил капитан Турмантен звучным голосом, — я не спрашиваю тебя о твоем прошлом, но отныне ты принадлежишь мне, я принимаю тебя к себе на службу, и вот что отвечает за твое будущее!

И капитан снова яростно ударил в пол прикладом своего охотничьего ружья.

Пока очевидцы этой странной сцены расходились, понимая, что спектакль окончен, капитан Турмантен добавил:

— Теперь ты принят ко мне на службу, ты, если угодно, становишься моим слугой. Твои жизнь и смерть отныне в моих руках, и если ты как следует запомнишь эти мои слова, то сможешь избежать многих неприятностей!

Оливье гордо и бесстрашно смотрел прямо в глаза капитану.

Тогда Турмантен заговорил более мягко:

— Я надеюсь на тебя. Ты не такой, как остальные. Мне кое-что рассказывали про тебя, так что я буду рад, если ты станешь моим помощником. Возможно, мы подружимся…

— Что мне придется делать?

— Увидишь. Теперь довольно вопросов. У нас сначала учатся выполнять чужие команды, а уж потом командуют сами!

После того как Миртиль отдала приказ спустить в «печь» Оливье де Сова, с ней случился нервный припадок. Впрочем, с помощью верной Жертро ей довольно скоро удалось взять себя в руки. Никогда не упускающая собственной выгоды, холодная и расчетливая супруга Годфруа Кокбара быстро одержала победу над влюбленной девицей, лишь на мгновение очнувшейся при виде Оливье, напомнившем ей об их недолгом романе.

— Бабетта, — обратилась она к субретке, — как только вернутся Жоэль де Жюган и Эстафе, прикажи позвать их ко мне!

Субретка сделала книксен и удалилась.

Жертро честно служила своей госпоже, но в душе ненавидела ее, так как та была резка, своенравна и суха. Миртиль невозможно было любить, ибо ее эгоизм, стремление повелевать, ненасытное тщеславие и бессердечность давали о себе знать столь часто, что служанка, находившаяся во власти этой особы, не могла не страдать.

Только мужчины, подобные Эстафе или Жоэлю де Жюгану, попадали в ловушки, расставляемые кокетливой содержательницей «Сосущего теленка».

Всячески обустраивая особняк Сен-Мара и прилегающие к нему дома и приспосабливая их для своих нужд (разнообразные торговые операции, контрабанда и так далее), дочь привратника Ниорского замка сделала гениальное открытие. Если мы считаем кардинала Мазарини изобретателем лифта, ибо он для вящего удобства приказывал поднимать его кресло с помощью веревок и блоков, то почему бы нам не признать, что Миртиль придумала автоматическую телефонную связь? Конечно, это нельзя было назвать настоящим телефоном, но свою задачу — передачу слов на относительно далекое расстояние — изобретение Злой Феи выполняло.

Так что Бабетта, получив приказ хозяйки, передала его в «Сосущий теленок» посредством старых каминных труб. Соединенные между собой, они, по сути, являли единую акустическую систему.