Подхватив на руки несчастную даму, он вынес ее из «Театра Маленькой Королевы», охваченного пламенем и окутанного густыми клубами дыма.

Соседи, а затем и мамаша Туту прибежали на зов Маленького Парижанина.

— Живее! — сказал он им. — Принесите кресло, нюхательную соль или уксус… Поторопитесь!

Вскоре спасенная уже сидела в кресле, и над ней хлопотала добрая Роза Текла. Тем временем целомудренный Анри оттеснял любопытных, восклицая:

— Прошу вас! Нехорошо! Соблюдайте же приличия, черт возьми! Ведь это знатная дама! Сейчас ей расстегнут корсаж… Неужели вы хотите смутить ее? Уходите же, люди добрые!

Просьбы эти подкреплялись увесистыми затрещинами, так что зеваки отступили подальше.

Мальчик не ошибся.

Спасенная им молодая женщина и в самом деле принадлежала к известному богатому роду.

Жанна де Сеньеле была дочерью старшего сына Кольбера, который пошел по стопам отца и стал министром и инспектором флота. Она вышла замуж за графа де Монборона, дворянина из Ниццы, нанявшего на собственные средства целый полк драгун Монборона.

Овдовев два года назад, она поселилась в столице, хотя в Версальском дворце у нее были апартаменты.

Общительная, живая и веселая, она, тем не менее, не пожелала стать придворной дамой, показывалась в Версале редко, только по случаю больших праздников, и многим вскружила голову: трудно было устоять перед обаянием этой красивой, изящной и молодой — ей и было всего-то двадцать шесть лет — женщины.

В этот день внучка Кольбера, приехавшая в Париж, чтобы нанести визиты знакомым и сделать покупки в роскошных магазинах на улице Сен-Оноре, внезапно решила развлечься и приказала везти себя к Новому мосту, дабы полюбоваться искусством канатоходцев.

Услышав уморительные шутки господина Плуфа, увидев прелестную маленькую танцовщицу Армель, изумившись внезапному превращению стройного мальчика в горбуна, графиня почувствовала непреодолимое желание посмотреть это чудесное представление целиком.

Она вошла в театр Розы Текла, не в силах противостоять искушению, хотя мысленно называла себя глупой взбалмошной девчонкой.

Из-за гнусных происков госпожи Миртиль представление едва не кончилось катастрофой.

Теперь графиня де Монборон сидела с закрытыми глазами в старом соломенном кресле; ее виски были смочены уксусом, но она все еще задыхалась. Перед ее глазами проносились картины только что разыгравшейся драмы.

Пламя вспыхнуло внезапно и, казалось, со всех сторон: справа, слева, спереди, сзади, а, главное, из-под ног зрителей вырывались ужасные огненные языки. Возникшую панику в большой мере можно было извинить и оправдать: огонь обжигал ноги людей, одежда на них вспыхивала, а глаза сами собой закрывались от едкого дыма.

Смелая и решительная, графиня хотела спрыгнуть вниз, но соседи стиснули ее со всех сторон, и ей пришлось ждать. Она начала задыхаться. К счастью, пламя подобралось к ней не сразу.

Но когда ее толкнули и сбили с ног, смерть казалась неминуемой, и она, конечно, погибла бы, если бы на помощь к ней не ринулся бесстрашный маленький дьяволенок.

Никогда не забудет она своего спасителя!

Первыми ее словами, обращенными к мамаше Туту, были:

— Кого мне благодарить за счастье остаться в живых?

Обширная грудь Розы Текла заколыхалась: женщина-пушка пожала своими могучими плечами.

— Кого же еще, как не Маленького Парижанина, черт возьми! — ответила она. — Нашего Анри! У него львиное сердце!

— Позовите его! — приказала графиня.

— Только не сейчас! — возразила стыдливая мамаша Туту, залившись румянцем. — Позвольте мне прежде привести в порядок ваш корсаж…

— Вы правы! Позвольте и мне поблагодарить вас, милая, за деликатность и доброту.

Жанна говорила серьезным тоном, изо всех сил стараясь не рассмеяться, чтобы не обидеть мощную повелительницу дрессированных собачек. Помолчав, она спросила:

— Вы владелица этого театра?

— Сгоревшего театра! — горестно уточнила Роза Текла. — Все мое состояние обратилось в дым!

Знатная дама мягко остановила ее движением руки, на которой блеснули бриллиантовые перстни, и решительно произнесла:

— Пусть эта безделица вас не беспокоит. Отныне вы на моем попечении.

Мамаша Туту покачала головой.

— Столько денег! — со вздохом сказала она. — Откуда мы их возьмем, ума не приложу!

— Я графиня де Монборон.

Эти слова прозвучали очень просто, без малейшей напыщенности, но женщина-геркулес едва не упала в обморок.

Колени у нее подогнулись, кончик носа побелел от сильного волнения. Она лихорадочно размышляла: «Неужели это внучка великого министра? И Анри спас ей жизнь? Милосердный Господь! Благодарю Тебя за такое счастье!»

Наконец графиня вновь превратилась в светскую даму с искусно уложенными волосами, пристойно заколотым корсажем и весьма скромным декольте.

Теперь Анри мог предстать перед ней, и он поспешил явиться на зов мамаши Туту.

Кто, спрашивается, научил изысканным манерам мальчика, чье происхождение было окутано тайной?

Он не сделал ни единой ошибки: поздоровался, поклонился, поцеловал графине руку… Все было безупречно.

Удивленная и очарованная, мадам де Монборон не сводила с него глаз, а Роза Текла с гордостью говорила себе: «Экий молодец! Уже умеет нравиться женщинам!»

Это была истинная правда, ибо знатная дама думала:

«Жаль, что он так юн! Еще пять-шесть лет — и он заткнет за пояс самых красивых придворных кавалеров!»

Она даже слегка вздохнула при мысли об этом, ибо вдовела уже два года и была весьма влюбчива. Красота никогда не оставляла ее равнодушной…

— Сударь, позвольте выразить вам мою живейшую признательность. Если бы не ваши мужество и ловкость, я задохнулась бы не столько в дыму пожара, сколько под натиском трусов, потерявших голову от страха.

Мамаша Туту разинула рот.

Молодая, красивая, богатая и знатная дама назвала «сударем» этого бесфамильного сироту, этого гуттаперчевого горбуна с Нового моста, этого Маленького Парижанина, подобранного из милости и получившего приют в «Театре Маленькой Королевы»!

Однако будь достойная подруга клоуна Изидора натурой более тонкой и проницательной, она не меньше удивилась бы тому, с каким естественным видом Анри принял лестное обращение, употребляемое только по отношению к дворянам, ибо даже зажиточного горожанина называли тогда всего лишь «мэтр». Лагардер держался так, как если бы ничего другого и не ожидал.

Графиня сразу почувствовала, что имеет дело с необыкновенным ребенком. Все говорило об этом: и гордая стать, и смелый взгляд, и благородные черты лица.

Дружески улыбнувшись Анри, она спросила:

— Кому обязана я тем, что не покинула сей бренный мир? Чье имя должна я помянуть сегодня в вечерней молитве?

Лицо храброго мальчика омрачилось.

— Сударыня, — ответил он, — не стану от вас скрывать: я не знаю имени моего отца… Однако я чувствую, что унаследовал благородную кровь… что рожден носить шпагу… в этом я мог бы поклясться на алтаре перед ликом Господа, ибо внутренний голос кричит мне это, и обмануть меня он не может! А доказательства… Мне можно только верить!

Его юное лицо пылало румянцем, глаза сверкали, кулаки сжимались…

Графиня, покоренная этим порывом, прошептала:

— Я вам верю, сударь.

Мамаша Туту, вмешавшись в разговор, благодушно произнесла:

— А пока его зовут Лагардером… по названию старого разрушенного дворца, который…

Тут госпожа де Монборон закрыла свои голубые глаза.

— Лагардер? — раздумчиво повторила она. — Лагардер? Это имя мне что-то напоминает… Но что? Лагардер? Да, да… у моего деда, в Версале…

Анри, мертвенно побледнев, вздрогнул.

Неужели тайна будет сейчас раскрыта? И истина явится на свет из этих прекрасных алых губ? Разорвет ли белая рука графини густой покров, скрывающий его имя?

Он вдруг вспомнил, как ускользала от всех вопросов госпожа Бернар… Как сильно она испугалась, когда он стал умолять ее рассказать о родителях… Эти страхи не были наигранными, она действительно была в ужасе.