А затем он осознал, что рядом стоит Роза Текла и не сводит глаз с мадам де Монборон… Она славная, очень славная женщина, эта мамаша Туту, но неисправимая болтунья…

Тогда он обратился к графине, которая вздрогнула от его необычного тона, ибо в нем звучали и приказ, и мольба.

— Сударыня, с вашего разрешения, мы обсудим все это позже, в более благоприятный момент… Кругом люди, и…

— Вы правы, сударь, — сказала графиня, вставая с кресла. — Я совершенно оправилась и смогу дойти до кареты… Она ждет меня в двух шагах отсюда. Но прежде я хочу отдать необходимые распоряжения…

Повернув грациозную головку к Розе Текла, она произнесла, указав на все еще тлеющие останки «Театра Маленькой Королевы»:

— Не печальтесь об этом, просто соберите все, что уцелело и что кажется вам ценным… хотя бы как память. Я живу во дворце Монборон. Это в пригороде Сен-Жермен, на улице Гренель. С сегодняшнего дня мой дом открыт для вас. Вы все будете ужинать и ночевать у меня!

— Как? — растерянно спросила мамаша Туту. — Все? И люди, и животные?

Графиня рассмеялась.

— Знаете, порою животные мне нравятся гораздо больше, чем люди. Вы покажете мне своих ученых собачек. И обязательно скажите вашим друзьям, моя милая, что никто, ни один человек не разорится из-за этого пожара. Я позабочусь обо всех!

— Ах, госпожа графиня! — только и смогла произнести Роза Текла.

Закрыв лицо руками и заливаясь горючими слезами, она убежала, а Жанна де Сеньеле, улыбаясь, смотрела ей вслед.

Затем, снова став серьезной, она обратилась к Анри:

— Прошу вас сопровождать меня, господин де Лагардер. Вы сядете в мою карету.

Подросток изящно поклонился и ответил со своей обычной невозмутимостью:

— Сударыня, превратности судьбы привели меня к этим замечательным людям. Они приютили меня. Мне не хотелось бы выглядеть неблагодарным в их глазах и сразу порывать с ними… Впрочем, есть и еще одна причина. На моем попечении находятся две особы: одна из них — пожилая и больная женщина, госпожа Бернар, вырастившая меня и хранившая в таинственных злоключениях моего детства… а вторая дитя, моя названая сестра Армель де Сов…

Графиня улыбнулась.

— Ваши резоны безупречны. Вас украшает не только смелость, но и доброта, а с ними обеими соперничает ум… Тогда до вечера! Ужинать вы непременно будете со мной!

Поистине, все подвластно тому, кто носит имя Анри де Лагардер!

Вечером, словно по мановению волшебной палочки, свершилось чудесное превращение, которое еще утром показалось бы недостижимым, невозможным, безумным…

В роскошной гостиной, освещенной венецианскими люстрами, Армель де Сов и ее названый брат ужинали за одним столом с графиней де Монборон.

Четверо лакеев в синих ливреях с золотыми галунами застыли за их спинами, готовые исполнить любое приказание.

Ангельски-чистые голубые глаза Жанны де Сеньеле увлажнились. Провидение избрало ее орудием счастья!

Даже легкое облачко не омрачало более чела обоих детей, которым пришлось пережить столько бед. Они чувствовали, что для них восходит новая заря, что их ожидают лучшие дни — быть может, дни борьбы и испытаний, ибо жизнь человеческая проходит в вечных борениях, но зато дни, которые позволят им навсегда забыть, что они были бродячими комедиантами и зарабатывали свой хлеб на ярмарке у Нового моста, в компании мамаши Туту, господина Плуфа и дрессированных собачек.

Сами же эти превосходные люди, которых дочь маркиза де Сеньеле не могла пригласить к своему столу, пировали вместе с веселыми слугами и горничными графини. Никогда не пробовали они таких яств и вин!

Ликованию их не было предела. Графиня отдала распоряжение своему интенданту возместить им потери от пожара, и обещанную сумму они сами в глубине души находили чрезмерной.

Узнав об этой немыслимой щедрости, мамаша Туту и господин Плуф упали друг другу в объятия с преувеличенной и немного комичной восторженностью, которая так свойственна людям театра.

— Изидор!

— Госпожа Роза!

И тут уж хлынули потоки радостных слез.

— Наконец-то мы отдохнем!

— Купим домик в деревне! Я буду ловить рыбу!

— А я вышивать! Это моя мечта! Это счастье, господин Изидор!

— Это любовь, госпожа Роза!

— Мы поженимся! И закатим свадебный пир!

Что до госпожи Бернар, то Анри был спокоен на ее счет, насколько это вообще было возможно. Его приемную мать перенесли во дворец Монборон и уложили в уютной просторной комнате в теплую постель с грелкой. Графиня приставила к ней одну из своих камеристок и послала за врачом, который жил в двух шагах, на улице Бак.

Ученый доктор, тщательно осмотрев больную, удалился со словами:

— Пока ничего нельзя сказать наверняка. Завтра я наведаюсь еще раз.

Вернемся, однако, к счастливым детям, которых графиня усадила ужинать с собой за один стол.

Жанна де Сеньеле смотрела на них с материнским чувством, говоря самой себе: «Как они оба милы и как хорошо держатся! Положительно, это голос крови. Ни единой оплошности — ни в жестах, ни в словах. Можно подумать, что им не раз доводилось ужинать с аристократами!»

Поболтав немного с Армель, графиня стала расспрашивать Анри:

— Вы сказали мне, сударь, что прелестная Армель ваша названая сестра. Неужели она тоже сирота, бедняжка?

— Сударыня, — ответил Маленький Парижанин присущим только ему почтительно-уверенным тоном, — мы с моей милой маленькой подругой не похожи на других детей… не потому, что изумляем публику на ярмарке, а оттого, что судьба наша словно списана с приключенческого романа. Судите сами: если мне неведомо, кто были мои родители, то Армель не знает, где ее отец.

Графиня широко открыла свои голубые глаза, лучившиеся добротой, и в них сверкнули слезы жалости.

— Возможно ли это? Бедная девочка! Такая маленькая, такая беззащитная! Что же случилось с вашим батюшкой?

Армель, едва не расплакавшись, кивнула Анри:

— Объясните вы… я не могу! Мальчик успокоил ее взглядом.

— Мы встретились с мадемуазель де Сов, — сказал он, — в прошлом году… Была безлунная, темная ночь… Два негодяя бросили ее в Сену с Нового моста… Я тут же нырнул за ней…

Так начал он свой печальный рассказ, выслушанный графиней с величайшим вниманием и состраданием.

У прекрасной доброй Жанны де Сеньеле никогда не было детей, о чем она не переставала жалеть. И пока говорил Анри де Лагардер, сердце ее трепетало от неутоленной материнской любви.

Когда Маленький Парижанин умолк, Жанна де Монборон послала Армель воздушный поцелуй и сказала ей:

— Дорогая моя девочка, господин де Лагардер непременно отыщет вашего отца. А пока я стану вашей матерью, если вы ничего не имеете против.

Сердце Армель раскрылось. Она протянула руки к своей благодетельнице и, не в силах более сдерживаться, побежала вдоль длинного стола, уставленного серебряной посудой, хрустальными бокалами, фарфоровыми статуэтками и золотыми подсвечниками, чтобы прильнуть головой к груди графини.

— Я обожаю вас, — пролепетала она.

Анри рассмеялся, пытаясь скрыть волнение, недостойное мужчины.

— Значит, от счастья тоже плачут? Я этого не знал… но я запомню!

— Армель де Сов, — возгласила Жанна дё Монборон, погладив янтарные кудри девочки и поцеловав ее в матовый лоб, — отныне мы не расстанемся! Обещаю вам это. Вы станете моей придворной дамой. Я займусь вашим воспитанием. Не пройдет и трех лет, дорогая моя девочка, как вы будете блистать при дворе короля и самые знатные и богатые дворяне станут домогаться вашей руки. Клянусь вам в этом!

Затем графиня повернулась к Анри.

Очень женственная, проницательная и чуткая, она давно задавалась вопросом: «Что таит в себе это смелое сердце? Он очень юн, но, может быть, уже влюблен в ту, которую называет своей сестрой?»

Однако ей не удалось ничего прочесть на мужественном спокойном лице Лагардера.

Тогда она спросила прямо:

— Надеюсь, вы не будете против и вас не огорчит счастливое замужество Армель?