— У меня на плите готовятся овощи, а в духовке прекрасный пудинг. Может быть, попробуете?

Летти взялась за поводья, лицо ее светилось от теплой улыбки.

— Это так любезно с вашей стороны, но мне непременно нужно ехать.

Женщина слегка кивнула.

— Будьте осторожны, — сказала она подчеркнуто и отошла. Прикрывая глаза ладонью, женщина смотрела вслед Летти, пока та не исчезла из виду.

За фермой дорога пошла по девственному лесу. Огромные башни дубовых и сосновых стволов, серые и черные эвкалипты закрывали небо. Под ними был еще один этаж из деревьев поменьше — кизил, шелковица. Вдоль дороги, где больше света, они были увиты вьюнами, переходящими от дерева к дереву, сплетающимися с кустами и другими вьющимися растениями, создавая непроходимую стену.

Ориентир, который должен привести ее к ручью, открылся неожиданно. Это была открытая площадка у изгиба дороги. Виднелись следы нескольких костров. Здесь останавливались на ночлег или устраивали привал, варили кофе и готовили пищу, используя находившуюся поблизости родниковую воду. Вода в ручье считалась лучшей в этих местах, великое благо для путников, следующих по военной дороге, многие из которых направлялись на запад, в Техас.

Летти остановила коляску в тени и спустилась на землю. Она привязала лошадь, взяла свой обед, завернутый в салфетку, и направилась к едва различимой тропинке между деревьями, которая, похоже, могла привести ее к ручью.

Под пологом деревьев стояла прохлада. Тропинка вилась меж невысоких кустов и была покрыта толстым ковром из листьев и хвои. Она довольно круто спускалась к небольшому ручейку с берегами, поросшими мхом. Воздух пахнул сырой землей и увядшей зеленью. У бегущей вдоль подножия холма воды виднелась полянка, заросшая папоротником мягко-зеленого, словно райского цвета. В чистую гладь ручейка вливались ручейки поменьше, бегущие из маленьких блестящих лужиц по высоким берегам, которые, как лесные зеркала, отражали зелень сходившейся над ними листвы.

Некоторые усилия были предприняты, чтобы самый большой из ключей, пробивающийся меж корней деревьев, стало удобней использовать. В него, наподобие бездонной бочки, был опущен кусок ствола кипариса без сердцевины, чтобы укрепить песчаные берега. На склоненном над ключом побеге кизила на кожаном ремне, продернутом через ручку, висел черпак, сделанный из тыквы. В воде плавали два зеленых листа. На одном из них сидела оранжево-черная бабочка. Больше ничто не нарушало безупречную чистоту воды.

Летти отогнула листки и наполнила водой чашку, которую ей дала Мама Тэсс, и стала жадно пить. Зачерпнув воды еще раз, она намочила носовой платок и стерла дорожную пыль с рук и лица. Затем, отойдя на несколько шагов, расположила среди папоротников свой обед и начала есть.

Она не помнила, чтобы была такой голодной. Было уже далеко за полдень, но она не хотела останавливаться, не добравшись до места. Свежий воздух, возбуждение от предстоящего осуществления давно задуманного, привкус возможной опасности вызвали у нее страшный аппетит. Летти ела так, словно боялась, что вот-вот кто-то вырвет у нее из рук ее хлеб, курицу и торт. Когда был съеден последний кусочек, она облизала пальцы и, торопливо оглядевшись, вытерла их о вафельную салфетку.

Улыбаясь самой себе, она сняла шляпку и отбросила ее в сторону, затем, откинувшись назад, легла среди папоротников. Луч солнечного света, пробивающийся через свод зеленого храма над ее головой, слепил ей глаза. Она закрыла их и тут же почувствовала, что это один из тех редких и мимолетных моментов, когда все чувства обострены, и это было прекрасно. Летти долго лежала без движения, наслаждаясь своими ощущениями.

Солнце скрылось за облаками, и в лесу потемнело. Летти очнулась, почувствовав на шее щекочущее прикосновение травинки. Она села и потянулась за чашкой. Хотелось еще пить. Вода была такая вкусная, лучше самого изысканного шампанского.

Летти стояла у ручья, пила воду и осматривалась вокруг, когда заметила крест. Это было грубое сооружение из двух сучковатых почерневших сосновых палок, сколоченных вместе. Крест стоял на высоком гребне за ручьем, на противоположной стороне от того места, где она оставила коляску. Место вокруг него было расчищено, как будто кто-то попытался придать могиле подобающий вид.

Могила Генри. Летти знала, что она где-то рядом, но не ожидала, что так близко. Ей рассказывали, как какой-то парень, разыскивающий пропавших коров, увидел кружащих над ручьем канюков и пошел посмотреть. Он обнаружил тело Генри почти в воде, как будто кто-то застрелил его, когда он наклонился, чтобы напиться. Убийца Генри забрал его документы, снял верхнюю одежду и оставил его на растерзание диким зверям. Тело похоронили, не опознав. Только потом выяснилось, что это был курьер, который вез денежное содержание солдат из Накитоша.

Летти осторожно поставила чашку. Подхватив юбки, она двинулась вверх по гребню между деревьями и кустами. Она не остановилась ни разу, пока не дошла до креста. Если когда на могиле и существовал холмик, сейчас она была почти плоской, покрытой пучками травы, молодыми побегами сосны и эвкалипта, старыми прошлогодними листьями. В молчаливом одиночестве она нависала над ручьем и поросшей папоротником полянкой.

Летти нежно прикоснулась к грубой поверхности креста. Она смотрела на него сквозь слезы и видела Генри таким, как в их последнюю встречу — смеющимся и немного взволнованным от предстоящего назначения в Луизиану. Когда она провожала его на поезд, он обнял ее. Такое проявление глубокой привязанности между ними было редкостью. А когда поезд тронулся, он высунулся из окна и махал ей, пока не скрылся из виду. Он любил яблочный пирог и клены, старинные книги и грозы. А сейчас он был мертв. Убит. Оставлен лежать в одиночестве в этом забытом Богом месте.

Она ничего не услышала. Она почувствовала спиной. Внезапное первобытное напряжение нервов предупредило ее. Летти подняла голову, смахнув слезы быстрым, почти неуловимым движением руки. Внутренняя тревога нарастала, кровь застыла в жилах. Она всматривалась в деревья по обе стороны от нее.

Потом она увидела его, мужчину в потертом черном костюме. Высокий и неподвижный, он стоял в тени большой сосны, почти сливаясь с ней. На ремне вокруг тонкой талии был револьвер. Черная шляпа низко надвинута на глаза. Его лицо скрыто тенью, но когда он отошел от дерева, стала заметна темная полоска усов.

— Я не убивал его, — сказал он.

— Вы!

Шип. Летти узнала бы этот хрипловатый голос где угодно, и хотя прежде она видела только его высокий силуэт на фоне звездного неба, очертания фигуры были ей знакомы.

— Кого вы думали увидеть, разъезжая так, в одиночестве? Надо ли мне ждать человека, с которым вы должны были встретиться?

— Я ни с кем не встречаюсь. — Отвечая на вопрос, она позволила в своем тоне оттенок пренебрежения, хотя понимала, что было бы лучше сказать, что ждет свидания, чтобы он подумал, будто где-то поблизости у нее есть защитник.

— Совсем одна? Не говорите мне, будто вас не предупреждали, как это опасно для женщины. Или вы и приехали из-за опасности? Может быть, мне считать ваш приезд приглашением?

Его охватил гнев. Рэнсом не удивился этому открытию. Гнев был вызван тем, что она была так чертовски беззащитна и, казалось, не осознавала этого. Тем, что она стояла здесь, такая красивая, и ветерок развевал завитки ее волос у висков, тем, что она не понимала, какое впечатление она производила на мужчин, с которыми он вел битву. Как легко было бы овладеть ей здесь, среди папоротников, как легко было стать таким, за кого она его принимала.

Глаза Летти сузились.

— Приглашением? К чему?

— Как к чему? К еще большей порции прелестей, которых я вкусил, когда мы встречались последний раз.

— Вы, должно быть, сошли с ума! — Румянец, вспыхнувший на ее щеках, был вызван не только возмущением. — Я приехала к могиле моего брата, и ничего больше!