— Это верно.

Она бросила ему лукавый взгляд из-под ресниц и придвинулась на шаг ближе.

— Я знала, что вы согласитесь. Ну, а что касается вашего предложения, вы, конечно, можете воспользоваться… плодами победы прямо здесь, но было бы гораздо удобнее заниматься этим подальше отсюда. Вы так не думаете? В делах такого рода не нужно спешить. Нужно получать наслаждение от каждого прикосновения, медленно и постепенно продвигаясь к тому трепещущему секретному местечку, которое приведет к столь вожделенному вздоху.

Мартин раскраснелся. Его револьвер был нацелен меж ее грудей, но, казалось, он о нем забыл.

— Вы говорите разумно.

— Ну конечно. Вы думали, что северянки холодны, потому что мы сохраняем внешнее впечатление холодности? Как мало вы нас знаете! Но вы узнаете, узнаете, по крайней мере, одну. — Летти приблизилась еще, покачивая бедрами, задерживая дыхание так, чтобы корсет из китового уса поднялся и полные, округлые груди выпятились. В ее глазах было желание, такое сладострастное и живое, какое смогли вызвать те несколько часов на раскачивавшейся палубе парома.

Мартин облизал губы.

— Но я мог бы попробовать то, что вы предлагаете, сейчас, чтобы посмотреть, стоит ли это билета да пароход.

— Конечно, можете, если хотите, — промолвила Летти и рассмеялась похотливо. Она и не знала, что может так. Стараясь изобразить во взгляде нетерпение, она провела пальцами по его свободной руке. Обхватила его кисть, притягивая к себе, как будто чтобы положить его руку к себе на талию. Она сделала еще один шаг и протянула руку, чтобы коснуться его отвисшей челюсти. Летти встала на цыпочки, вытянула губки, прикрыла глаза, но ни на минуту не отвлекалась, ловила каждое его движение. Он нагнул голову. Губы раскрылись. Летти видела его язык. Она продолжала вести пальцем ниже, под подбородок.

И вдруг внезапным и резким толчком она ударила его нижней частью ладони под подбородок. Было слышно, как его зубы щелкнули и прикусили язык. Летти толкнула его что было сил, отбивая руку с револьвером подальше в сторону. Молниеносно и бесшумно вперед бросился Рэнсом. Он схватил Мартина за рубашку и резким ударом слева размазал его губы по зубам. Револьвер отлетел в сторону и упал в траву.

Мартин, выругавшись, нанес Рэнсому удар правой в сердце, но тот вывернулся, и кулак скользнул по ребрам. Рэнсом расставил ноги и ударил Мартина кулаком в живот. В этом ударе было все отвращение, которое он испытывал к предателю. Мартин скорчился и застонал. Рэнсом ударил его снова, свалил с ног.

Мартин вскочил, в руке его был сосновый сук, кусок дерева, покрытый затвердевшей, как сталь, смолой. Он бросился на Рэнсома, взмахнул суком и нанес удар сверху по голове и плечам. У Рэнсома искры посыпались из глаз. Он поднырнул под следующий удар и обрушился на Мартина всем своим весом.

Мартин покачнулся, отпрянул назад и выронил сук. Рэнсом кинулся к нему в холодной ярости, нанося удар за ударом. Мартин отступил к дереву и, оттолкнувшись от него, бросил правую руку вперед, Рэнсому в сердце. Рэнсом охнул от боли, глотая воздух раскрытым ртом. Они сцепились, нанося друг другу удары.

Летти кружила вокруг, бросаясь из стороны в сторону, пытаясь пробраться к револьверу. Они дрались так, что рубашки и на том и на другом были разорваны в клочья. Летти с отвращением смотрела, как плоть ударяется о плоть. Их тяжелое дыхание, лица, избитые в кровь, приводили ее в панику. Она должна была это прекратить, должна!

Рэнсом бросил Мартина через бедро. Тот упал и скользнул по сосновым иголкам. Летти быстро рванулась вперед и была уже почти рядом с револьвером, когда Мартин вскочил на ноги и преградил ей путь.

Рэнсом встал в стойку и размашисто ударил его в лицо сначала слева, потом справа. Глаза у Мартина остекленели, рот, который говорил Летти такие мерзости, превратился в кровавое месиво. Рэнсом бросился вперед, вкладывая в бросок всю силу своего тела, и плечом ударил Мартина в живот. Мартин сложился пополам, взмахнул руками и упал на спину. Потом по инерции перекатился и остался лежать на животе в высокой траве, почти у ног Летти. Его остекленевший взгляд упал на нее, потом на револьвер рядом с ней, не далее чем в трех футах от него. Он пополз, протягивая к револьверу трясущуюся руку со сбитыми в кровь костяшками пальцев.

Летти рванулась вперед и опустилась на волны своих юбок. Ее рука сомкнулась на рукоятке револьвера, палец нащупал курок. Она подняла тяжелый ствол. Навела его Мартину между глаз. Не нужно целиться, не нужно размышлять. Промахнуться невозможно. Она крепче сжала револьвер и глубоко вдохнула.

— Летти, нет!

Это прокричал Рэнсом, одновременно и просьбу, и приказ.

Сурово донесся другой голос. Его Летти уже слышала как-то ночью, но боялась признаться в этом себе самой. Голос был спокойным, но строгим, не допускавшим возражений. .

— Правильно, мисс Летти. Не надо.

Мартин сдавленно вскрикнул. Рэнсом не издал ни звука. Летти посмотрела через плечо. Дыхание ее перехватило, кровь отхлынула от лица. Летти присела, рука с револьвером опустилась. Потом она медленно встала.

Люди в белых простынях тихо появились из леса, как привидения или как бесшумно ступающие охотники, кем большинство из них и были всю жизнь. Угрожающе безмолвно они взяли их троих — Мартина, Рэнсома и Летти — в кольцо и начали сжимать его. В руках у главаря была свернутая кольцами веревка. Потертая и мягкая, она небрежно раскачивалась, конец ее был завязан палаческой петлей.

Рэнсом встал рядом с Летти и обнял ее. Одна ее рука была на рукоятке револьвера, другая под стволом, но она и не пыталась поднять оружие или стрелять.

Стало так тихо, что слышно было легкое потрескивание осоки, сначала примятой ногами, а теперь распрямлявшейся. Летти сдавило грудь, нервы были напряжены, как натянутые струны. Все не могло так закончиться, было бы несправедливо, если бы все завершилось именно так. Рэнсом был Шипом, но не преступником, которого можно вздернуть на ветке. Он наказывал только тех, кто этого заслуживал. Он делал все, что в его силах, чтобы исправить многочисленные несправедливости, с которыми сталкивался, чтобы отладить разболтавшиеся весы Фемиды. Как Рэнни он бросил вызов этим людям, но только защищая свою собственность и своего друга. Ничто из того, что он совершил, не заслуживало такой унизительной и бесславной смерти.

Она шагнула вперед:

— Вы не можете этого сделать!

— Только мы и можем.

— Но это неправильно! Это несправедливо! — повысила она голос, глаза ее жгли слезы.

— А что сейчас вообще справедливо? — Вожак взмахнул веревкой, и двое одетых в простыни его помощников вышли вперед и подтащили к его ногам Мартина. Вожак повернулся к Летти и Рэнсому.

— Вы оба нас обяжете, если уйдете. Теперь мы сами обо всем позаботимся.

Смысл его слов дошел не сразу. Первым его понял Мартин. Он стал ругаться, перешел на крик, начал молить о пощаде.

Рэнсом стоял на своем:

— Мы уйдем, только если Мартин уйдет с нами.

— Убирайся отсюда, сынок. Мы уступили тебе с Брэдли Линкольном, но сейчас этого не будет. Предоставь это нам.

— Правосудию веревки? Давайте я его заберу и сдам военным.

— Чтобы он мог отболтаться? Нет уж. Он подонок. Можешь винить войну, «саквояжников», кого или что угодно, но он все равно подонок.

— Не важно, кто он и что он сделал, его должен судить суд.

— Его и судит суд. Мы — судьи и присяжные заседатели.

— Так вы делаете только хуже для всех. Я не могу этого допустить.

Все напрасно. Их было слишком много, и они очень решительно настроены. Летти понимала это. Она также видела, что Рэнсом попытается их остановить. Таким уж он был человеком. Осознав все это наконец, она ощутила в груди такой прилив любви и гордости, что это почти вытеснило ее страх.

— Тебе до этого не должно быть дела. Ты не можешь этому помешать, — сказал вожак и быстро подал знак. Люди в простынях, у которых были винтовки, навели их на Рэнсома. Со сталью в голосе вожак продолжил: