Василий Никитич Татищев, один из первых русских историографов, тогда начальник горных заводов Урала, первый узнал о приготовлениях башкир к восстанию. Он рассказал о них Кириллову, когда тот был ещё на пути в Уфу.
Кириллов спокойно принял сообщение. Его ничто не беспокоило. Он думал: стоит немножечко припугнуть отсталый, дикий народец и всё утихнет.
С этого и начал.
Под Уфой к нему явилась делегация именитых башкир от Кильмяк-Абыза.
Делегация потребовала не осуществлять намеченных мероприятий, не мешать былой вольности башкир, дарованной прежними русскими государями.
Кириллов приказал подвергнуть пытке делегатов: узнать, от кого исходит столь дерзновенное требование. Делегатов били кнутом. Один из них был замучен до смерти, другие закованы в колодки.
Весть об этом облетела аймаки, коши, тюбы. Тревога нарастала.
Башкирские кузнецы ковали стрелы, копья, топоры. Носилась тревожная молва о Кириллове:
— Шайтан!
— Зломышленный генерал!
В апреле 1735 года Кириллов с многочисленной силой вышел в поход, к устью реки Ори для закладки крепостей.
Позднее из Казани вышел сюда же вологодский полк драгун. Он шёл по гористой, лесной местности. Неожиданно трёхтысячная конница лихих башкир во главе с Кильмяк-Абызом, напала на драгун, смяла их, обратила в бегство. Башкиры рубили драгун, кололи копьями, поражали стрелами.
В руках победителей оказался обоз с провиантом и оружием. Это было сигналом к восстанию. Вскоре восстание охватило почти всю Башкирию. В Зауралье с отрядами повстанцев действуют Сабан и Юсуп. Отряды нападают на русские селенья, разоряют их, предают огню, отгоняют табуны скота, полонят людей.
Кириллов сообщил об этом в сенат. Он требовал жестоких репрессий. Не дожидаясь ответа, приступил к расправе, подвергая Башкирию огню и разгрому.
Кириллов проехал в Уфимский край, а своего подручного мурзу Тевкелева послал на усмирение зауральских башкир.
С карательными отрядами сибирских драгун и служилых «инородцев» Тевкелев прошёлся по зауральской Башкирии. Запылали аулы и коши.
Во время похода отрядами Мурзы Тевкелева было убито свыше двух тысяч башкир, выжжено пятьдесят деревень, захвачено свыше тысячи в плен. Многих из пленных подвергли казни. Женщины и дети были отданы в неволю.
Поздней осенью, в страхе перед расправой тысячи башкир пришли с повинной. Перед кораном приняли присягу на верность. Захваченные обманом вожаки зауральских башкир Юсуп и Сабан, были направлены в Екатеринбург к Татищеву для казни на страх другим.
Восстание глохло. Только у озера Уклы-Карагайского повстанцы держали в осаде второй многочисленный провиантский обоз, следовавший к новопостроенному Оренбургу. Отряд сибирских драгун полковника Арсеньева, поспешивший на выручку обоза был атакован повстанцами и возвратился в Течежское.
Мёрли команды в Оренбурге. Плохо одетые воины замерзали в пути.
1735 год одинаково тяжело кончался и для восставших и для усмирителей.
Кириллов разработал новый проект усмирения башкир, побывал с ним в Санкт-Петербурге. На государственном совете было решено, что все предложения Кириллова достойны высокой похвалы, а автор их — высочайших наград, Кириллов угодил. В его проекте были отражены все основные начала бироновщины.
Возвращался Кириллов довольный, с именными царскими и сенатскими указами, в которых были отражены все его предложения о замирении Башкирии. В Мензелинске у Румянцева состоялось совещание.
Дрожащими руками вскрыл Румянцев пакет и начал читать царское повеление:
«Божею милостью, — начал вполголоса губернатор, — мы, Анна, императрица и самодержица Всероссийская и прочая, и прочая, и прочая».
«Нашему генерал-лейтенанту и Казанскому губернатору Румянцеву…».
«…усмотрено, что Сибирской и Ногайской дорог башкирцы, презирая нашу императорского величества недавно учинённую милость во отпущении всех без казни и разорения, ныне взбунтовав, идущий из Сибири из Теченской слободы к Оренбургу провиантский обоз не пропустили и принудили оному, также полковнику Арсеньеву, отправиться в сикурс, возвратиться, и другие замещения показывают, чего ради указали мы нарядить войск наших…»
В указе на всю страницу шли перечисления частей и полков, наряжённых на усмирение непокорных башкир.
«…Не в одном месте действовать, но разными командами, на воровские жилища посылать, дабы со всех сторон окружить и искоренить и деревни их выжечь, а в нужных местах редуты построить… ища полезных способов, порядочную диспозицию учинить и бунтовщиков всякими мерами искоренять, а пойманных воров, пущих заводчиков, на страх другим казнить смертию, а прочих, по состоянию вин, с жёнами и детьми, ссылать в ссылку: годных в службу — в остзейские полки и во флот, а негодных — в работу в Рочервик, а малолетних ребят женского пола для поселения в русских городах роздать, кто взять пожелает…»
Дальше указывалось: пожитки, хлеб у бунтовщиков отбирать, лошадей за штраф отдавать в драгунские полки, верных башкирцев не обижать, а защищать, только в знак верности взять у них заложников.
«…впрочем во всём полагаемся на ваше рассмотрение и даём полную мочь… Анна, февраля 16 дня 1736 года».
В сенатском указе повелевалось начальникам края оцепить беспокойную Башкирию цепью городков, заселить их охочими людьми, записав прежде в тысячное казачье войско; накрепко запретить башкирам носить оружие, а также иметь кузнецов и засекальщиков. Воеводам накрепко следить, чтоб башкирам не продавались ружья, порох, свинец, панцыри, сабли, копья, луки, стрелы. Нарушителей штрафовать. Ловить вооружённых башкир. Поймавшему — лошадь, ружьё — в казну, а пойманного — в ссылку. Новокрещённых башкир, татар — селить отдельно. Мещерякам, за их верность, отдать в безоброчное пользование башкирские земли. Запрещалось сватовство башкир с татарами без челобитья. За разрешение свадьбы брать лошадь, а с женившихся без позволения — по три, а если повторится, то жениха, невесту, родных — ссылать в ссылку.
А «о строении вновь городков, — говорилось в указе, — для свободного в Оренбург проезду караванов и обозов и лучшего содержания башкирской и бухарской сторон в надлежащем подданстве, чинить вам и статскому советнику Кириллову по своему рассмотрению».
Читали долго. Разбирали по пунктам. Больше судили, те пункты, где говорилось, что предоставляется на усмотрение Румянцева и Кириллова. То были: постройка крепостей для оцепления Башкирии.
Договорились: с Сибирской стороны Башкирии, в Зауралье выстроить ряд крепостей по реке Миассу, у озёр Чебаркуль, Уклы-Карагайского, Иткуль и у других, где явится необходимость. Строить их решено с поспешностью, немедля.
Василий Никитич Татищев торопился с постройкой крепостей в Зауралье. В Теченское, к полковнику Арсеньеву, выслал геодезиста Шишкова с повелением немедленно приступить к постройке крепостей у Чебаркуль-озера и по реке Миассу.
Вспомнили о Степане Кузнецове. Перерыли все бумаги, но следов его на нашли.
Василий Никитич сердился — Кузнецов нужный человек.
Однажды наткнулись на сенатский запрос о постройке русской слободы у Чебаркуль-озера. Из него узнали, что Кузнецов в Тобольске, содержится под стражей до разрешения вопроса о постройке.
Доложили Татищеву. Повеселел Василий Никитич. Повелел: немедля писать в Сибирскую губернскую канцелярию о высылке Кузнецова по самонужнейшему делу… Колодника Степана представили Татищеву.
Василий Никитич посмотрел на Кузнецова.
— Колодки снять… Сводить в баню. Добро покормить. Одёжу сменить на добрую. Потом — ко мне, — распорядился Татищев.
В торговой бане Степан мылся вместе с женщинами. Так заведено. Бойкая молодайка посмеялась над худобой Степана.
— Батюшки-светы! И в чём только душа-то теплится!.. Косточки одни, христовые. Ну и баба же у тебя, вишь, всю кровь-то высосала…
