Афинские стратеги не могли договориться, где встретить врага: в открытом ли бою на поле Марафонском или ждать осады Афин и обороняться у стен города.
Тогда выступил стратег Мильтиад:
— С того времени как существуют Афины, им никогда не угрожала такая опасность, как теперь. Если мы будем ожидать наступления персов, то можем понести поражение. Если же наш город выйдет победителем в этой войне, то он станет первым в ряду городов Эллады.
Решено было встретить врагов в открытом бою. И на другой день утром афиняне заняли позиции в южной части Марафонской равнины, на возвышенности у храма Геракла. Оттуда был виден лагерь противника, боевое расположение его воинов, хорошо просматривалась дорога, ведущая к Афинам. Ее-то и нужно было защищать, чтобы преградить врагам путь к сердцу страны.
В последний момент явилось подкрепление. Граждане Платеи прислали свои военные отряды. Они были не очень многочисленны, но эта неожиданная помощь подняла дух афинян и еще больше укрепила их уверенность в победе.
Персы были ошеломлены. Неожиданное появление афинского войска расстроило их планы. До сих пор, казалось, удавались все их расчеты: греки были застигнуты врасплох, у них не было времени собраться с силами и дать отпор врагам, дорога на Афины открыта. Впрочем, ни Датиса, ни Артафрена не слишком беспокоили эти осложнения.
Неужели малочисленные отряды афинян и платейцев устоят против многотысячной пехоты и конницы войска царя Дария! Сам Гиппий не сомневался в этом, и персидские военачальники были твердо уверены в победе. Они не торопились открывать военные действия.
В греческом лагере спорили, как быть: ожидать ли, пока персы начнут наступление, или самим ринуться в бой и неожиданным ударом оглушить противника.
— Разве такая горсточка людей может разбить огромную армию? Стоит ли рисковать? — говорили одни.
— Только внезапное нападение и решительный удар обеспечат победу, — настаивал Мильтиад.
Десять стратегов было у афинян. Четверо были согласны с Мильтиадом, другие пять возражали ему. Последнее слово оставалось за полемархом[19] Каллимахом. К какому решению он примкнет, то и будет приведено в действие.
И снова зазвучали горячие речи Мильтиада:
— Решай, Каллимах! Теперь или никогда! Если мы не выступим немедленно, великая смута овладеет афинянами. Поднимут голову сторонники Гиппия и отдадут нас во власть персов. Если же мы внезапно нападем на врагов и оглушим их неожиданным ударом, мы можем одержать победу, и наше отечество будет свободно. Берегись, не слушай тех, кто боится открытого сражения.
И Каллимах склонился на сторону Мильтиада.
13 сентября 490 года до н. э. произошла знаменитая в истории Эллады Марафонская битва.
Греками командовал Мильтиад.
Он построил свои войска таким образом, что боевая линия эллинов по длине должна была равняться боевой линии персов. Оба фланга, правый и левый, были надежно укреплены. Ряды войск стояли плотно один за другим, по нескольку в каждом крыле. Но середина была слабой, так как здесь находилось небольшое количество гоплитов[20].
Мильтиад подал сигнал, и эллины беглым маршем устремились на противника.
Этот маневр ошеломил персов. Безумные афиняне шли на верную гибель — без конницы, без стрелков из лука, — одни гоплиты рискнули кинуться на врагов.
Последние сто метров эллины пронеслись вихрем. Мильтиад знал, что персидские стрелы разят на близком расстоянии, поэтому он дал приказ ускорить бег, чтобы избежать потерь.
Но вот наконец сошлись оба войска, и начался жаркий рукопашный бой.
Греческие гоплиты действовали смело и отважно: в таких схватках они были сильнее персов, их копья и мечи разили врагов.
Долго шло Марафонское сражение. Фланги греков стояли намертво, наносили смертельные удары врагам. Но персы прорвали центр и устремились вглубь, преследуя отступавших афинян.
Тогда Мильтиад отдал приказ флангам соединиться, и персы, прорвавшие боевую линию греков, оказались отрезанными. Греки расправились с ними.
И продолжалось сражение на поле Марафонском. Еще много раз наступали эллины, вселяя ужас и панику в ряды персидских воинов. Раньше всего не устояли фланги: там были воины из разных стран, покоренных Дарием. Только в центре находились пехота и конница из самих персов. Они-то и сопротивлялись дольше и упорнее всех. Но после разгрома флангов не выдержали и они.
Афиняне преследовали бегущих до самого моря. И здесь, на берегу, продолжались схватки. Однако персы успели погрузиться на корабли, и только семь персидских судов достались грекам.
Наконец вражеский флот отчалил. Наблюдавшие за этим греки вдруг увидели, что суда взяли курс не на север, а на юг, в обход мыса Суния. Не трудно было догадаться, что они идут в Афины.
Значит, персы не оставили мысли захватить столицу Аттики, очевидно надеясь на помощь сторонников Гиппия.
Тогда Мильтиад приказал идти в Афины — защищать город. Греки совершили стремительный переход и в короткий срок построили оборону у стен родного города.
Когда персидские корабли подошли к афинской гавани Фалеру, Афины уже были под надежной защитой.
Персы постояли некоторое время на рейде, но не рискнули высаживаться на берег на виду у греческого войска. Через некоторое время они снялись с якорей и пошли, взяв курс на север.
И греки перестали бояться персов и верить в их непобедимость, тогда как до этого одно имя персов наводило на них ужас.
В одной братской могиле, тут же на поле Марафонском, были похоронены афиняне, в другой — воины Платеи.
На надгробных плитах высечены имена тех, кто пал с честью в боях. Не забыли афиняне помощи, оказанной им жителями Платеи. Каждый раз во время всенародных празднеств и жертвоприношений, когда афинский жрец молился о даровании благ афинянам, он никогда не забывал упомянуть и платейцев.
В СТОЛИЦЕ У ДАРИЯ
Назначив Ксеркса царем персов, Дарий готов был выступить в поход. Но случилось иначе…
Стол ломился от яств. Сверкало золото кубков. В высокие серебряные кувшины налито прохладное вино. На чеканных блюдах из серебра и золота дымились огромные куски жареного мяса, лежал разрезанный на части, сваренный в котле молодой бычок. Горой возвышались сушеные и свежие фрукты, сладости из меда, всевозможные пряности. Целую толпу можно было накормить всем, что здесь было приготовлено. Но за столом сидело всего человек двадцать. В самом центре, на великолепном троне с позолоченными ручками и спинкой, восседал сам персидский властелин Дарий. Мягко ниспадали складки его длинной одежды из узорной шерстяной ткани с вышитой каймой. И хотя было очень жарко, царь не только не открывал ворота, но даже не снимал с головы тяжелую тиару, богато украшенную золотом. Пир давали в честь прибывшего гостя, и Дарий хотел ослепить его блеском своего богатства и роскошью. По левую руку от Дария сидел его сын, наследник Ксеркс, рядом с ним — брат царя Артабан, а справа, на почетном месте, — грек Демарат.
Он-то и был этим высоким гостем. Впрочем, называть его гостем было не совсем верно. Демарат был одним из двух спартанских царей. Спартанцы были им недовольны, и Демарату пришлось покинуть родной город. Он решил бежать в Персию и искать там защиты у царя Дария.
Демарат не ошибся. Дарий принял его очень ласково, поместил во дворце и в его честь задал пир. Только самые близкие родственники и знатные царедворцы могли принимать участие в этом пиршестве.
Уже было съедено много жирных блюд с острыми приправами, много выпито крепкого виноградного вина.
Демарат устал от обильной еды. Он не привык к таким пирам. У него на родине спартанцы питались очень умеренно. Главным блюдом была знаменитая черная похлебка. И вино он пил не так, как персы, а по обычаю греков — разбавлял его на две трети водой.