И что мне малые напасти
И незадачи на пути,
Когда я знаю это счастье —
Не мимоходом жизнь пройти.
Не мимоездом, стороною
Её увидеть без хлопот.
Но знать горбом и всей спиною
Её крутой и жёсткий пот.
И будто дело молодое —
Всё. Что затеял и слепил,
Считать одной лишь малой долей
Того, что людям должен был.
Зато порукой обоюдной
Любая скрашена страда:
Ещё и впредь мне будет трудно,
Но чтобы страшно —
Никогда.
Друг детства
И дружбы долг, и честь, и совесть
Велят мне в книгу занести
Одной судьбы особой повесть,
Что сердцу встала на пути…
Я не скажу, что в ней отрада,
Что память эта мне легка,
Но мне свое исполнить надо,
Чтоб вдаль глядеть наверняка.
В ней и великой нет заслуги —
Не тем помечена числом…
А речь идет о старом друге,
О лучшем сверстнике моем.
С кем мы пасли скотину в поле,
Палили в залесье костры,
С кем вместе в школе,
В комсомоле
И всюду были до поры.
И врозь по взрослым шли дорогам
С запасом дружбы юных дней.
И я-то знаю: он во многом
Был безупречней и сильней.
Я знаю, если б не случиться
Разлуке, горшей из разлук,
Я мог бы тем одним гордиться,
Что это был мой первый друг.
Но годы целые за мною,
Весь этот жизни лучший срок —
Та дружба числилась виною,
Что мне любой напомнить мог…
Легка ты, мудрость, на помине:
Лес рубят — щепки, мол, летят.
Но за удел такой доныне
Не предусмотрено наград.
А жаль!
Вот, собственно, и повесть,
И не мудрен ее сюжет…
Стояли наш и встречный поезд
В тайге на станции Тайшет.
Два знатных поезда, и каждый
Был полон судеб, срочных дел
И с независимостью важной
На окна встречного глядел.
Один туда, другой обратно.
Равны маршруты и права.
— «Москва — Владивосток»? —
Понятно.
— Так-так: «Владивосток — Москва»…
Я вышел в людный шум перронный,
В минутный вторгнулся поток
Газетой запастись районной,
Весенней клюквы взять кулек.
В толпе размять бока со смаком,
Весь этот обозреть мирок —
До окончаний с твердым знаком
В словах «Багажъ» и «Кипятокъ»…
Да, я люблю тебя душевно
И, сколько еду, все не сыт.
Тобой, дорожный, многодневный,
Простой и в меру быстрый быт;
Вагон и эти остановки
Всего бегущего в окне,
И даже самозаготовки
По среднерыночной цене…
Так, благодушествуя вволю,
Иду. Не скоро ли свисток?
Вдруг точно отзыв давней боли
Внутри во мне прошел, как ток…
Кого я в памяти обычной,
Среди иных потерь своих,
Как за чертою пограничной,
Держал,
он, вот он был,
в живых.
Я не ошибся, хоть и годы
И эта стеганка на нем.
Он!
И меня узнал он, с ходу
Ко мне работает плечом.
И чувство стыдное испуга,
Беды пришло еще на миг,
Но мы уже трясли друг друга
За плечи, за руки…
— Старик!
— Старик!
Взаимной давней клички
Пустое, в сущности, словцо
Явилось вдруг по той привычке,
А я смотрю ему в лицо:
Все тоже в нем, что прежде было,
Но седина, усталость глаз,
Зубов казенных блеск унылый —
Словцо то нынче в самый раз,
Ровесник — друг. А я-то что же?
Хоть не ступал за тот порог,
И я, конечно, не моложе,
Одно, что зубы уберег.
— Старик.
И нет нелепей муки:
Ему ли, мне ль свисток дадут,
И вот семнадцать лет разлуки
И этой встречи пять минут!
И вот они легли меж нами —
Леса, и горы, и моря,
И годы, годы с их мечтами,
Трудами,
войнами,
смертями —
Вся жизнь его,
Вся жизнь моя…
— Ну вот, и свиделись с тобою.
Ну, жив, здоров?
— Как видишь жив.
Хоть непривычно без конвоя,
Но, так ли, сяк ли, пассажир
Заправский: с полкой и билетом…
— Домой?
— Да как сказать, где дом…
— Ах, да! Прости, что я об этом…
— Ну, что там, можно и о том.
Как раз, как в песенке не новой,
Под стать приходятся слова:
