Он целовал губы, грудь, шею Кэти так страстно, словно хотел съесть ее живьем. Это продолжалось до тех пор, пока все ощущения не сошлись воедино. Тело ее молило о развязке.

И когда она поняла, что больше не может, что сойдет с ума, если он не возьмет ее, Адам вдруг заявил:

— Я должен овладеть тобой.

Не хочет, а должен. То есть хочет так сильно, что не может иначе. И то же самое ощущала она.

Когда сильные мужские руки обняли Кэти и прижали ее к его телу, у нее в голове пронеслась мысль: может быть, им не стоит это делать? Но как только Адам вошел в нее, она уже не могла думать. Только чувствовать. Чувствовать его руки, его губы, ритмичные движения его тела. Такого слияния Кэти не могла и представить. Как будто всю жизнь она шла именно к этому. До сих пор ни один мужчина не дарил ей такие ощущения, какие дарил Адам. И когда он замер и опустился на нее, она испугалась, что ей не суждено испытать это еще раз.

Потому что, как ни прекрасно это было, с ней занимался любовью Адам, муж ее покойной сестры. Он — миллиардер, нефтяной магнат, а она — фермерша. Он отправляется на работу в костюме, который стоит тысячи долларов, а она проводит дни в хлеву и на пастбище. И по тому, как он отодвинулся от нее, и по его дыханию Кэти поняла, что то же самое пришло и ему в голову. Он, вероятно, решил, что она безумно в него влюбилась, и прикидывал, как бы избавиться от назойливой родственницы.

Ну, об этом он может не беспокоиться. Кэти всегда принимает реальность такой, какая она есть.

Она вздохнула:

— Несмотря ни на что, это все несерьезно.

Несерьезно?!

Адам лежал рядом с Кэти и пытался отдышаться после лучшего акта любви в его жизни. Если не считать того, что все было слишком быстро.

Неожиданно он похолодел:

— А мы имели на это право?

— Ну, если принять во внимание суть наших отношений.

— Я хочу сказать, это было в списке?

— В списке? — Кэти ничего не понимала.

— В списке того, что ты не должна делать после имплантации.

Она охнула и села:

— Я не знаю.

— Мне кажется, доктор ничего не говорил о сексе, но, готов поклясться, что-то такое там указано.

Почему он не подумал об этом раньше? Наверное, его мозг отключился, когда Кэти поцеловала его.

— Где список? — спросила она. — По-моему, я оставила его здесь.

— Вероятно, Селия отнесла его ко мне в кабинет.

Она попыталась встать, но Адам удержал ее:

— Тебе надо лежать. Я схожу.

Кэти подумала, что это глупо — ведь то, что они сделали, может быть гораздо вреднее. Однако она подчинилась, в душе надеясь, что все обойдется.

Адам включил свет, нашел на полу свои брюки и надел их. Потом оглянулся и увидел, что Кэти сидит на кровати нагая и ищет под одеялом свою пижаму. Он остановился, хотел вернуться, но удержался. Конечно, они не должны были спать вместе. Но это было мгновенное умопомрачение. Однако повторение станет уже осознанным актом, началом отношений, а он этого не хотел.

Не важно, что это была лучшая ночь в его жизни. Больше такое не повторится.

Адам оставил Кэти сражаться с пижамой и пошел в кабинет. Список лежал под кипой других бумаг. Он схватил его и помчался обратно.

Кэти сидела на кровати, уже в пижаме. Лицо ее было тревожным.

— Вот он! — Адам присел рядом с ней.

— Что там написано? — спросила она, наклоняясь к нему.

Он нашел то, что искал, на нижней строчке страницы:

— Никаких соитий и оргазма.

Она закрыла глаза и вздохнула:

— И что это значит?

— Наверное, эмбрион может не прижиться.

— А если приживется? Мы могли навредить ребенку?

— Не знаю. Не думаю. Нам придется подождать, потом спросить у врача.

— Извини меня, — пробормотала она жалобно. — Это я во всем виновата.

— Да нет.

— Я начала. Я поцеловала тебя…

Он хотел было выяснить, почему она так поступила, но заподозрил, что знает и сам. Да и какое это имеет значение? Что сделано, то сделано.

— Я мог тебя остановить. И не остановил.

Она закрыла лицо руками:

— Как я могла!

— Это были напряженные дни для нас обоих. Мы совершили ошибку.

— Мы ни в коем случае не должны делать это в дальнейшем.

— Согласен.

— То есть это было прекрасно, но… ты знаешь.

Минуты две они сидели в мрачном молчании.

— Наверное, мне стоит уйти, чтобы ты отдохнула, — предположил наконец Адам.

Кэти помяла уголок одеяла:

— Мне завтра предстоит долгий путь.

Он встал и поднял с пола рубашку.

— Постарайся успокоиться. Если ничего не выйдет, мы попробуем опять.

— А этим мы никогда не будем заниматься. — Она кивнула на измятую постель.

— Как ты сказала, это несерьезно. Так уж получилось, и больше не получится.

Адам не понял, что испытывает Кэти — облегчение или разочарование, — и, если честно, не хотел понимать.

Следующие десять дней были самыми долгими в жизни Кэти. Она старалась занять себя работой, но даже расчет ежеквартальных налогов не мог отвлечь ее от мысли, что, возможно, по ее вине у них не осталось шансов на зачатие. Не важно, что говорит Адам. Он никогда бы не начал первым.

При родителях она старалась держаться, но они видели, что дочь чем-то расстроена. Она не стала объяснять им причину своего беспокойства. «Кстати, папа, мама, я говорила вам, что соблазнила Адама и провела ночь с мужем моей покойной сестры?» Они бы никогда ее не простили. Да и она сама едва ли сможет простить себя.

Кэти попробовала пообщаться с матерью, хотела доказать, что Адам не такой, таким они его представляют, но мать заявила:

— Ну вот, Кэти опять влюбилась.

И девушка оставила попытки. Ей стыдно было признать, что мать права. А по тому, с какой готовностью Адам согласился, что они совершили ошибку, было ясно, что он-то не влюбился.

И тем не менее Кэти думала только о нем. Теперь она не возражала бы, если бы Адам беспрестанно звонил ей и заваливал ее электронными письмами, но он, видимо, счел, что лучше держаться в стороне. Он только пару раз написал ей, интересуясь ее самочувствием.

А Кэти ждала какого-нибудь знака, возвещающего о беременности.

— Я сразу все понимала, — рассказывала Мисси, ее лучшая подруга, одной рукой прижимая бутылочку к губкам трехмесячного младенца, лежащего у нее на коленях, другой качая коляску, в которой засыпал годовалый малыш, и одновременно отмахиваясь от еще двух своих отпрысков, трех и пяти лет. У меня менялось настроение, волосы начинали выпадать. Я не лысела, конечно, — торопливо добавила она, заметив ужас в глазах Кэти. — Но волосы у меня редели.

— Я ничего не чувствую, — вздохнула Кэти.

— Ах, дорогая, — сочувственно прокудахтала Мисси. — Я уверена, все сработает. А если не сработает, ты попробуешь еще раз. Доктора — не волшебники. Но ты должна верить, что твой организм справится с задачей.

А она предала свой организм, не дала ему возможности сделать все, что надо. После разговора с Мисси Кэти почувствовала себя еще хуже. У Адама есть эмбрионы еще на одну попытку, а потом последнее, что осталось от ее сестры, исчезнет навсегда. Как она будет жить, зная, что все погубила?

Насколько все было проще, пока она недолюбливала Адама и считала его злым, самовлюбленным эгоистом.

Утром того дня, когда они должны были снова явиться в клинику, Кэти по дороге в Эль-Пасо чувствовала себя так, будто у нее на сердце лежал огромный камень. Если бы имплантация, была успешной, она бы уже заметила какие-нибудь легкие изменения. Но ничего не было. Ни подташнивания, ни слабости по утрам. Она даже не хотела ехать, но это был ее единственный шанс увидеть Адама еще хотя бы раз, когда будет сделана последняя попытка. А если и она окажется неудачной? Что ж, тогда они расстанутся навсегда. И так будет лучше.

От этих мыслей Кэти пришла в такое нервозное состояние, что, войдя в вестибюль клиники и увидев Адама, который ждал ее у лифта, тут же расплакалась, повернулась и выбежала на улицу.