Я усмехнулся.

— Да, они довольно тихие по сравнению с дневными сменами. Надо быть благодарным.

— Я слышал, ты на той неделе работал в блоке смертников?

— Да.

— Каково это? — он скрестил руки и прислонился к стене неподалеку, выглядя слишком удобно устроившимся, будто приготовился долго болтать и убить время.

Мне меньше всего хотелось задерживаться. Бишоп разговорился, и мне надо узнать остаток его истории.

— Честно говоря, депрессивно.

— Люди говорят? Ты слышал их ужасные истории? Их признания?

Деррик слишком рвался впитать кошмары других людей, а я не готов был делиться.

— Я не вправе пересказывать, приятель. Прости.

Его плечи опустились, но он отшутился.

— Не беспокойся. Уверен, что скоро и мне доведется там поработать. Так откуда ты? Я слышал, ты не так давно перевелся откуда-то с севера?

Я посмотрел вверх по лестницам, затем обратно на Деррика.

— Знаешь, я бы с удовольствием поболтал, но как раз решал кое-какую проблему наверху, и мне типа надо вернуться.

— О, — Деррик выпрямился и глянул в сторону верхнего уровня. — Что-то случилось? Помощь нужна?

— Все хорошо. Ничего серьезного.

На лице Деррика отразилось разочарование, и он кивнул.

— Ладно. Ну, скоро увидимся.

— Ага.

Я подождал, пока он уйдет, затем направился обратно вверх, к камере Бишопа. Он сидел на краю кровати, листая книгу, которую я ему послал.

— Если ты предпочтешь почитать, я могу перестать донимать тебя.

Он приподнял подбородок, и на его лице отразилась улыбка.

— Почитать я могу в любое время, но мне нечасто выпадает удовольствие пообщаться с хорошим собеседником.

Он снова подошел к двери и глянул вдоль ряда, насколько ему позволяло окошко

— Остальные спят?

— По большей части. Хуан в дальнем конце не спит, но он нас не слышит.

Бишоп кивнул и облизнул губы. Его взгляд обратился внутрь, дрейфуя в прошлое.

— Ты уверен, что хочешь все это слышать, босс? Это не самая красивая история.

— Уверен.

Он кивнул и продолжал.

— Аянне пришлось непросто. Родители выгнали ее после рождения ребенка, ей не хватало денег, и она жила в дерьмовых квартирах, пытаясь заработать несколько баксов в местном супермаркете. У меня денег тоже не было, так что я не мог помочь. Когда стало слишком тяжело, она поступила так, как считала правильным для себя и ребенка, хотя я предупреждал не делать этого. Умолял не делать этого. Она пошла к Исайе, пригрозила сделать тест на отцовство и рассказать всем о ночи, когда он ее изнасиловал, если он не поможет ей и своему сыну.

— Почему у меня складывается ощущение, что это была плохая идея?

— Потому что так и было. Попытки шантажировать шантажиста обернулись против нее. Я так и говорил. Исайя не лучшим образом воспринял эти угрозы. Позвонив ему, она вернула его насилие в свою жизнь. Какое-то время он платил и помогал, но не просто так. Он поколачивал ее, награждал новыми синяками, и пусть она не признавалась, но я подозревал, что он снова и снова насиловал ее. После этого она уже не была прежней. В ее глазах вечно стояло то отсутствующее выражение.

— Она звонила мне, плачущая и напуганная. Она была важна для меня. Я не мог быть с ней в отношениях, но я любил ее, и происходившее разбивало мне сердце. Я чувствовал себя таким беспомощным. Я думал, что могу защитить ее. Мне надо было пойти в полицию, но я боялся почти не меньше ее самой.

Бишоп шумно выдохнул и потер ладонью бритую голову.

— Дошло до того, что я начал давать отпор. Она звонила мне, потому что он был там или направлялся туда, и я не мог терпеть. Мы с Исайей несколько раз сцеплялись. Мне не стыдно признать, что я заставил его почувствовать себя на ее месте. Знатно поколотил его. Но... папаша был рейнджером, и Исайя несколько раз засаживал меня за решетку.

— Тебя обвиняли в нападении с отягчающими. Я читал в твоем досье.

— Ага. В итоге отсидел пять месяцев. Должно быть два года, но мне только исполнилось восемнадцать, так что судья сжалился надо мной и урезал срок.

— Ты не рассказал им правду? Ты не сказал, почему напал на него?

Бишоп прищурился и наградил меня жестким взглядом.

— Еще как сказал, и как думаешь, кому они поверили? Черному парню без родителей, родом из бедного квартала, с репутацией распускающего руки, или же межрасовому парню, чей белый папа был техасским рейнджером, а мама заседала в совете?

Я поджал губы, потому что понимал, как работала наша система, и с какой несправедливостью люди вроде Бишопа имели дело каждый день из-за цвета кожи или нехватки денег на семейном банковском счету.

Когда я ничего не сказал, он добавил:

— Вот именно. Неважно, что я говорил. Пока я был за решеткой, у моего дедули нашли рак печени IV стадии, и он умер. Джален начал хулиганить в школе, а бабуля одна переживала потерю мужа. Все стало еще хуже, и когда я вышел, Аянна стала такой отстраненной и напуганной, что я не знал, как ей помочь. Я не мог быть с ней рядом так, как мне хотелось. Я по возможности навещал ее, говорил с ней по телефону. Она была на грани отчаяния. Я это видел. Она начала снова угрожать Исайе.

— Проклятье.

— Ему надоело, что она доит из него деньги и пользуется Кеоном против него. Исайя учился в колледже, изучал охрану правопорядка. Все в его жизни шло по плану, не считая того, что она его постоянно донимала.

— Однажды ночью Исайя заявился к Аянне домой, и они поссорились. Тогда он оставил на ее лице и руках особенно знатные синяки. Она сумела сбежать в ванную и позвонила мне. Я хотел вызвать копов. Я хотел, чтобы они пришли в ее квартиру и своими глазами увидели правду, но знал, что не мог бросить ее одну наедине с Исайей. Так что я сделал и то, и другое. Я позвонил в полицию и побежал со всех ног к ней. Она жила недалеко, и добравшись, я услышал внутри крики. Дверь была заперта, так что я вышиб ее до приезда копов. Я схватил Исайю, швырнул его в стену и знатно отделал, пока Аянна плакала в углу. Сломал ему нос. Выбил несколько зубов.

Частицы пазла встали на место.

— И тебя арестовали за взлом с проникновением.

— Ага. К тому же накидали еще обвинений за нападение. У меня уже была судимость, и возможности отвертеться не было. Никто не слушал. Это был билетик прямиком в тюрьму.

— Аянна не рассказала правду?

— Сначала пыталась, но она была в истерике. Забавно, как власти могут при желании исказить трактовку. После нападения она была не в лучшем психическом состоянии, и потому путала детали. Исайя вступился и сыграл героя, перекроив всю историю. Сказал, что это я оставил на Аянне те синяки.

— Хрень собачья.

— Это было слушание в духе «он сказал, она сказала». В итоге я остался виноватым. Мне выписали запретительный ордер, не разрешавший приближаться к ним обоим, и сказали больше не подходить к ней.

— А что Исайя? Как он объяснил, что находился там?

Бишоп рассмеялся, но в этом звуке не было веселья.

— Он сказал своему папочке, что Аянна — его новая девушка, а я — взбешенный и распускающий руки бывший, который не мог ее отпустить. Он сказал, что я хотел заполучить ее себе.

— И дай угадаю, Аянна это подтвердила.

— Синдром избиваемой женщины. Она слишком боялась бороться за меня и забрала свои прежние слова назад. Исайя с каждым днем становился все более агрессивным. Она боялась за свою жизнь.

Я знал, к чему идет эта история, и понимал, кто ответственен за те два убийства много лет назад. Мое нутро сжалось, пока я смотрел, как на лице Бишопа отражаются эмоции.

— Это он убил их, да?

Кадык Бишопа приподнялся и опустился от тяжелого глотка. Он несколько раз моргнул, затем кивнул.

— Я не смог его остановить. Я опоздал.

Он поднес кулак ко рту, и ему потребовалась минутка, чтобы вновь обрести возможность говорить.

— Бабуля внесла за меня залог. Мое дело еще не рассматривалось в суде, но мне не разрешалось приближаться к Аянне или Исайе. Однажды ночью она позвонила мне в истерике. Сказала, что даст Исайе решительный отпор, потому что ей надоело плясать под его дудку, и что он несправедливо обошелся со мной. Я уже слышал все это ранее. Она годами говорила мне одно и то же. Он ответственен за то, что наша дружба испортилась, из-за него я возвращался в тюрьму, так что я сказал, что не верю ей.