— Прости, приятель, не могу.

— Не проблема, спасибо.

Со вторым офицером тоже не повезло. Он ответил прямым отказом. Посмотрев расписание, я проверил, кто стоял в утренних и послеобеденных сменах в той секции на следующей неделе. Это запасной вариант. Мое внимание привлекло имя Хавьера.

— Раз плюнуть.

Я послал Хавьеру сообщение, попросив позвонить мне в обеденный перерыв.

Мой телефон зазвонил ближе к часу. Я снова с головой ушел в изучение дела Бишопа и не осознавал, как поздно.

— Ты вообще спишь? — сказал Хавьер вместо приветствия.

— Отосплюсь после смерти. Хочу попросить об одолжении.

— Что такое?

— Можешь поменяться со мной сменами на следующей неделе?

Последовала пауза, и я представлял, как Хавьер мысленно представляет свое расписание на неделю.

— Поменяться хочешь? Да, почему бы и... Погоди минутку. Серьезно, бл*ть? Это его секция. Ты что творишь, чувак? У тебя будут проблемы.

— Зачем? Из-за чего? Какая разница?

— Энсон, — его голос понизился. — Что бы ты ни делал, прекрати. Ничего не получится. Он за решеткой, ты на свободе. Пойми ты это. Он в отсеке смертников. Это не изменится, брат. Его не выпустят. Это тебе не мелодрама и не мыльная опера. Вы не сможете уехать в закат к счастливой любви. Его казнят. Смирись с этим, пока не навлек на себя проблемы.

— Ты засранец, знаешь, да? Я не тешу себя иллюзиями. Я не идиот. Я знаю ставки. Я прошу тебя всего лишь поменяться со мной сменами. Позволь мне разобраться с этим. Это мое дело, а не твое.

Прошло целых тридцать секунд просто дыхания в трубку, затем:

— Он тебе реально нравится, да? Это не какое-то очарование или любопытство к его преступлениям. Он зацепил тебя, задел за живое.

Я не ответил. Да и как тут ответишь? Признаться даже самому себе в растущих чувствах к Бишопу было непросто. Сказать это вслух просто невозможно.

— Энсон? Слушай, я твой друг. Я волнуюсь, что это большая ошибка.

— Я читал материалы по его делу. Все. В моем сознании не осталось сомнений, что он невиновен. Это классический пример того, как раса, экономический статус и политика объединились и сработали против него. У него не было шанса. Его лучшая надежда — общественный защитник, а ты знаешь, как они работают и переживают за подопечных. У них слишком много работы за слишком мизерную зарплату. Им плевать. И ты прав, если ничего не изменится, он умрет, — я помедлил, позволяя переварить эту информацию, и прошептал: — И я не уверен, что это сделает со мной.

Хавьер ничего не говорил. Его ровные вдохи и выдохи были единственными звуками на линии.

— Ты можешь мне помочь? Просто... позволь мне провести время с ним. Не осуждай меня за это.

В телефоне раздался протяжный обреченный вздох.

— Это вызовет подозрения. Ты третью неделю подряд будешь работать в том блоке. Такие вещи замечают, — Хавьер помедлил. — Поменяйся с кем-нибудь из трансфера. Ты все равно его увидишь, но это не привлечет их внимание.

Об этом я не подумал. Сопровождение — не идеальный вариант, но лучше, чем ничего.

— Ладно, так и сделаю. Спасибо.

— И Энсон?

— Да.

— Мы с тобой собираемся на этих выходных. Пиво. Барбекю. Выходные для мальчиков. Чтоб немножко перестать думать об этом месте.

— Звучит здорово.

— Я серьезно.

— Знаю.

***

— Ты себе не представляешь, как я рад тебя видеть. Я забеспокоился, увидев расписание. До меня доходили слухи о том парне. Ты его знаешь? Он правда такой мудак, как говорят?

Деррик следовал за мной по пятам как брошенный щеночек, жаждущий внимания, пока мы проходили через зарешеченные двери к месту следующего трансфера. Надо было отвести к врачу парня, который оправлялся от серьезной пневмонии, едва не убившей его.

— Я с ним сталкивался, — с Эзрой. — Мне не нравится осуждать, но у него нестандартные методы, и он явно не в числе моих любимчиков.

— Ты такой дипломат. «У него нестандартные методы», — передразнил он и рассмеялся. — Так и скажи, что он мудак.

— Ладно, он мудак. Доволен?

Деррик хлопнул меня по плечу и хрюкнул. Я сумел убедить Эзру поменяться со мной его неделей в сопровождении. Альтернативой было меняться с Дерриком, что означало неделю работы с Эзрой. Я не был уверен, что переживу целую неделю такого дерьма, так что спорил с ним по телефону, пока не уговорил поменяться.

Деррик был неплохой компанией, но он разговорчивый и почти на десять лет моложе меня, так что я все утро страдал от его проблем с девушками и слушал истории про пьянки. А еще он оказался сплетником, как и половина других сотрудников тюрьмы.

— Я слышал, он уже висит на ниточке. Рей отстранит его, если он хоть чихнет в ту сторону. Ты слышал, что случилось при обыске несколько недель назад?

— Я там был.

— Да ладно! Ты видел, как на него плюнули? Я слышал, он брызнул спреем в того парня, и это не было оправданным.

— А что, на тебя никогда не плевали? — я выгнул бровь, широко улыбаясь, пока мы поднимались по лестнице на второй уровень в отсеке Г.

— Нет. Никогда. Я всего месяц проработал в колонии общего режима и перевелся сюда. Весной закончил колледж.

— Такой молоденький и зеленый.

— Это распространено? На тебя плевали?

— Столько раз, что и не сосчитать. Это как боевое крещение, если ты работаешь в тюрьме, друг мой. Вот погоди немножко.

— Бл*ть, это мерзко.

Мы пришли к камере для трансфера и встретились с ответственными надзирателями, после чего сверились с центром, чтобы получить добро на трансфер. Деррик провел заключенного через все стадии досмотра — ему нравился контроль, а мне было все равно.

Я проверил комбинезон мужчины, и как только все было готово, мы надели на него наручники и повели к лазарету.

Заключенный много раз кашлял, не разжимая губ, и его грудь сотрясали-таки приступы кашля, что даже я догадывался — пневмония вовсе не отступила, а ведь я далеко не доктор. Он выглядел бледным и вялым, несколько раз спотыкался в ножных оковах и замедлял нас.

— Ты нормально себя чувствуешь, приятель? — спросил я, когда нам пришлось помедлить, чтобы он справился с ожесточенным приступом кашля.

Он согнулся пополам, едва не выкашливая свои легкие, но нам приходилось сохранять бдительность, поскольку заключенные славились умением быстро напасть и использовать ситуацию себе на руку, если думали, что мы расслабились.

— Чувствую себя дерьмом. Может, если бы они не тянули так долго с лекарствами, мне бы не было так плохо.

Жалобы о болезнях заключенных нередко игнорировались. Многие притворялись, чтобы получить ненужный визит в лазарет. Чаще всего заключенному надо было находиться на пороге смерти, чтобы его услышали и отвели к доктору. Еще один изъян системы. Еще один пример дурного обращения с людьми за решетками.

Многие умирали из-за того, что их болезни вроде пневмонии или рака не лечили, хотя им можно было помочь.

Мы пошли дальше, довели пациента до доктора и стояли на страже, пока у скованного заключенного взяли несколько анализов и осмотрели. Ожидалось, что мы отведем его обратно в камеру после осмотра.

— Мне придется на какое-то время оставить его здесь, джентльмены. Ему нужна капельница с антибиотиками.

Мы помогли с трансфером в охраняемое крыло лазарета и приковали переведенного пациента к кровати. Его серый цвет кожи и впалые щеки не прибавляли его образу опасности, но даже с физическими признаками его ослабленного состояния мы сохраняли бдительность.

В лазарете имелась своя смена надзирателей, так что как только мужчина был перемещен и прикован, мы оставили его на их попечение.

Деррик доложил по рации о завершенном трансфере и нашем местоположении. Мы ждали возле лазарета, когда нам дадут новое задание.

— Где ты учился? В Мичигане, верно? Там хороший колледж?

— Да, неплохой. Ничего особенного.

— Там холодно, да? Зимой. Куча снега. Я никогда не был в Мичигане. Да нигде не был, если честно. В колледже познакомился с одной девушкой, она хотела путешествовать по свету. Сказала, что мне стоит поехать с ней. Почти поехал, но тогда мой диплом уже устарел бы, понимаешь? Мне она нравилась. Черт, в постели была такой горячей, — он усмехнулся и покачал головой, улыбаясь как дурак. — Ох, на какие жертвы только не пойдешь.