Внимательно изучая материалы прессы, Садыков видел, что «Милли истиклал» во главе с Мустафой Чокаевым также считала себя заинтересованной в создании независимых государств Восточного Туркестана. Через журналы, газеты и брошюры «Милли истиклал» приветствовала новую республику, будоража националистические чувства среднеазиатских эмигрантов, и посылала в Восточный Туркестан своих «представителей» для оказания «помощи».
Мирза, который после отъезда Сурайя Бека начал, как мы помним, с особым вниманием следить за событиями в Синьцзяне, получил из Берлина один из последних номеров «Ёш Туркестан». В журнале была напечатана пространная статья Мустафы Чокаева в поддержку самостоятельного национального государства, созданного в Восточном Туркестане. Чокаев заканчивал статью призывом:
«Восточный Туркестан стал независимым. Теперь очередь за Западным Туркестаном!»
Печать эмигрантов-националистов вовсю кричала:
«От Алтая и до Хатана власть перешла в руки тюрков. В Восточном Туркестане создано национальное правительство и объявлена республика!»
Вслед за Сурайя Беком и Мухаммед Беком в Восточный Туркестан было отправлено еще несколько агентов.
В сентябре 1933 года в Кашгар был послан представитель «Общества объединения молодежи Туркестана» в Турции доктор Аджетдин Ахмед Делалбек.
Но, видимо, назрела необходимость и в отправке туда такого опытного шпиона, как муфтий. Хозяева не могли не послать Садретдинхана в край, где три четверти населения было мусульманским. К такому выводу Мирза пришел в результате своих наблюдений.
Своими мыслями он поделился с Хамадани.
Доктор, как всегда, внимательно выслушал его. Анализ событий в Кашгаре, сделанный Садыковым, показался ему детальным и глубоким.
— Ваши предположения очень вески и важны, — сказал он. — О них я сообщу в Москву. В соответствии с тем, как начнут развертываться события, вы будете планировать свои дальнейшие действия. Пока же, согласно первоначальному заданию Центра, главное, что от вас требуется, — выбить почву из-под ног муфтия, отдалить его от своих приверженцев и таким образом лишить поддержки. Продолжайте восстанавливать против него обманутых эмигрантов-мусульман.
— Я тоже так думаю. Но заслуживают особого внимания и события в Кашгаре, — повторил Мирза, — они сейчас больше всего занимают муфтия. Желательно поскорее получить указания Центра.
— В ближайшее время мы их получим… — успокоил Хамадани.
МАСКАРАД
Обрежешь ослу уши — арабского скакуна из него все равно не выйдет.
Тихий осенний рассвет. Едва скользнули первые лучи солнца по стенам мечети, как муфтий появился на пороге своей худжры. Усевшись на суфе, он задумался.
Было о чем подумать… События в Кашгаре, новый порядок в Германии. Да и свои дела все больше беспокоили его: жить в Мешхеде становилось трудно.
Не было прежнего благополучия в мечети. Люди стали реже посещать ее. Если раньше бедные эмигранты, идя на утренний намаз, заполняли подобно потоку предрассветные улицы, то теперь они текли в мечеть словно дождевые струйки. Проем ее ворот, как пасть огромного чудовища, сейчас легко заглатывал их. И знаменитый имам Садретдинхан вынужден охотиться за последователями и приверженцами, готовить из них «борцов за веру», пуская в ход все свое красноречие. Но как готовить, если прихожан становится все меньше и меньше!
Особенную неуверенность вселила сегодняшняя утренняя молитва. Число слушателей опять резко сократилось. Мечеть почти пустовала.
На это были свои причины. Эмигрантам — узбекам и туркменам — все более ясной становилась цена обещаний, которые муфтий сыпал от имени веры и нации. Люди узнавали, как попавшиеся в ловушку муфтия простаки засылались через границу и пропадали без вести. Такая деятельность «святого человека» вызывала возмущение. Многие, кто ранее с благоговением относился к муфтию, теперь боялись и сторонились его.
Но изменилось отношение к Садретдинхану не только со стороны эмигрантов. Дело в том, что, ведя подрывную деятельность против Советского Союза, муфтий постоянно разжигал межнациональную вражду и в самом Иране. Он и его предшественники под прикрытием религиозных догм восстанавливали туркмен против местных властей.
— До каких пор вы будете под игом персов? — заявлял Садретдинхан. — Неужели вам безразлична борьба туркмен за национальную независимость!
Но интриги обернулись в первую очередь против самого муфтия. С одной стороны, от него отвернулись поддавшееся его проповедям туркмены, потерявшие все свое имущество; с другой, местные власти, до сих пор сквозь пальцы взиравшие на проделки «святого человека», усилили полицейский надзор, и муфтий это скоро почувствовал.
…Да, было о чем подумать имаму под утренними лучами осеннего солнца!
«В столь тяжелый для меня момент так некстати уехал близкий друг!» — с досадой размышлял он.
В самом деле, его друг, посол Турции в Тегеране Мамдух Шавкат Эсандал, выдавший муфтия за турецкого подданного и защищавший его, был в это время переведен в Кабул. Хотя новый турецкий посол Хисровбек и оказывал Садретдинхану поддержку, но уже не такую значительную.
Ожидая новых событий, муфтий надеялся на изменения в обстановке.
Однако продолжать свою деятельность в Мешхеде он уже не имел возможности: пришло возмездие за его деятельность в интересах Турции, интриги среди иранцев, за попытки восстановить эмигрантов туркмен против местных властей. Правительство Ирана приняло решение о выселении его из города. Садретдинхан не находил себе места и лихорадочно искал выхода.
«Прежде всего нужно встретиться и переговорить с близкими друзьями…» — решил он.
Но близкие «друзья» Хан Казы, Кульджан Ишан и другие ничем помочь не могли. Тогда он обратился к Хайдар Хадже.
— Сколько лет работаем вместе. И вот… Положение вашего покорного слуги известно. Так неужели вы не сможете чем-либо помочь мне?
— Я и мой друг Грумницкий долго ломали головы, но к сожалению… — Хайдар Хаджа развел руками. — Власти твердо стоят на своем.
Муфтий хорошо знал, что положение руководителей белогвардейской эмиграции тоже не прочно, но все же надеялся: а вдруг они с помощью покровителей из английского консульства сделают что-либо…
Однако никому не хотелось портить отношения с иранским правительством.
Не сумев добиться чего-либо с помощью своих друзей, муфтий, наконец, обратился к генерал-губернатору Мешхеда, уверяя его, что предъявленные ему обвинения необоснованны и неправомерны. Не помогло. Тогда Садретдинхан пошел на крайнюю меру — явился к своему главному покровителю майору Хамберу.
— Пока мы здесь, вам нечего бояться, — успокоил его майор. — Ни запугиваний, ни окриков. Мы не допустим, чтобы вас обидели. Я подумаю. Уверен, что результат будет известен на этой же неделе…
— Несказанно польщен и обрадован… — поклонился муфтий.
Но и Хамбер был на этот раз бессилен, И не только потому, что муфтий изрядно насолил иранским властям. Им, конечно, была известна и суть его антисоветской деятельности, несовместимой, по мнению правительства, с обязательствами Ирана в отношении Советской страны. Ведь это русская революция дала Ирану независимость, это Советская власть порвала кабальные царские договоры…
Хамбер злобно стиснул зубы. Нет, муфтия нужно отправлять с заданием в другое место…
После полуденной молитвы в худжру муфтия вошел Джаббар-ага. Нашедший пристанище в английском консульстве в Мешхеде, этот туркменский националист, как Садретдинхан и Хайдар Хаджа, вел подрывную работу против Советского Туркменистана. На этот раз он пришел с небольшим, но странным поручением.
— Меня послал сам мистер Хамбер. — Джаббар-ага развел руками. — Не знаю, для чего, но ему на два-три дня понадобились бухарский шелковый халат, чалма и тюбетейка.
