Ленька лежал на нарах и мрачно смотрел в потолок. Дела складывались плохо. Кинокамера не работает, а вокруг столько интересного! Вдобавок стала ворчать на него Светка, он ведь не хотел объяснять, кого и зачем снимал скрытой камерой. В «скрытый метод» она не очень поверила и, судя по всему, имела на этот счет свои соображения. К тому же последние три дня к старателям не приходили машины и уехать в город было не на чем.

— М-да… — Ленька вздохнул и в сотый раз подумал: получилось что на пленке или нет? Если получилось, пленка поможет разоблачить Жмакина.

От мрачных мыслей разболелась голова. Он посмотрел в окошко: сыпал снег. Начиналась настоящая летняя чукотская метель, буйные космы ее завихрялись, кружились.

Светка ушла к старателям смотреть, как промывают золото. Она целыми днями что-то записывала в блокнот, выспрашивала старателей обо всем. А Леньке было тошно — вокруг кадры, кадры, и какие — великолепные! Эх!

Кто-то вошел, стал шумно отряхивать снег с одежды.

— До чего тесная Чукотка стала — везде знакомые, — сказал вошедший.

Ленька так и подскочил. Это был шофер Шастун. Он засмеялся, и Ленька тоже.

— Как вы сюда попали?

— Ну, мне легче, я с товарищем.

Ленька хотел было спросить, с каким товарищем, но вовремя спохватился, вспомнив, какой у Шастуна товарищ.

— Привез, понимаешь, топлива старателям. Значит, куда теперь везти вас?

— В город! — Ленька соскочил с нар.

— Как раз туда еду, — Шастун смахнул кепку на нос и принялся скрести затылок. — Ладно, поедем. Зови свою приятельницу.

Через час они выехали. Машина долго прыгала по ухабам, пока не выехала на основную трассу. Метель разгулялась. Дворники работали вовсю, но стекла тут же затягивались белой пеленой.

— Вот и трасса! — Шастун свирепо крутанул баранку. — И что за сумасшедший скачет на мотоцикле? Эге, да их двое!

При выезде на трассу мотоцикл и бензовоз разминулись. Лейтенант Гусятников не разглядел быстро промелькнувших лиц за туманным лобовым стеклом. Дрововоз был наглухо закутан в тулуп и закрыт пологом коляски.

— А тот, в коляске, совсем замуровался! — хихикнула Светка.

— Видать, снег больно хлещет в лицо, — посочувствовал шофер.

В кабине было тепло и уютно. Мягко, успокаивающе гудел мотор. Вскоре Ленька ощутил какую-то тяжесть. Скосил глаза и увидел, что Светка, уронив голову на его плечо, заснула. От толчка на выбоине окатили Ленькину куртку густые русые волосы.

Он одеревенел, боясь пошевелиться и разбудить ее.

И опять низко над льдинами бреющим полетом идет ледовый разведчик. Теперь его курс лежит на восток.

Ксаныч отдышался, его накормили, напоили чаем, и он стал рассказывать ребятам о себе.

Так бы и сидеть ему в Черском, если бы не приземлился большой транспортный самолет, который вез на полярную станцию оборудование и продовольствие. Приземлился он здесь случайно — необходима была дозаправка.

Ксаныч, услышав об этом, загорелся: редкий случай попасть к полярникам, отснять там сюжеты для фильма. Он и про свои неудачи забыл. Подошел сразу к командиру. Отрекомендовался, попросил взять на борт.

Смуглый, красивый, со щегольскими, усиками командир пренебрежительно окинул его взглядом, но когда куртка Ксаныча распахнулась и на груди блеснул значок парашютиста с цифрой «300», пилот приветливо заулыбался. Однако тут же сделал озабоченный вид.

— Возьму, дорогой, но при одном условии, — он многозначительно поднял палец.

— Каком? — Ксаныч насторожился.

— Поймай мне четырех собак в поселке.

— Вы что, смеетесь надо мной?

— Разве над таким человеком можно смеяться? — командир кивнул на его значок. — Не только у меня самого безвыходное положение. Без собак улететь не могу, а ловить некому, все люди заняты по горло.

— Да зачем вам собаки?

— Не мне, а полярникам. Белые медведи их зимой одолевают. Продукты таскают, оборудование, приборы портят, на самих покушаются. Им собаки позарез нужны. Понимаешь?

В поселке собак было видимо-невидимо — полудиких, свирепого вида, лохматых, ростом с теленка. Они носились целыми сворами, грызлись друг с другом, но людей не трогали и сторонились. Они зорко следили за каждым человеком и, как только тот приближался, проворно отбегали в сторону.

Часа два гонялся Ксаныч по поселку за собаками, но безрезультатно. Тогда он купил в магазине оленью ногу и стал их подманивать. Собаки стояли в отдалении, облизывались, глядя на мясо, но не подходили.

Странные действия Ксаныча заинтересовали участкового инспектора милиции. Он подошел, взял под козырек:

— Чем занимаетесь, гражданин?

— Собак ловлю, — ответил тот.

— Вижу, что собак, а не людей. А для чего, для какой надобности? Предъявите документы.

Ксаныч предъявил документы и все чистосердечно объяснил. Милиционер сразу подобрел.

— Для полярников? Это другое дело. Надо было сразу ко мне обратиться, а вы тут устроили гонки с окороком… Пройдемте.

Он привел его в избушку под сопкой. На стук вышел старик с коричневым морщинистым, продубленным морозом лицом, в зеленом стройотрядовском костюме. На ногах его были короткие мягкие сапожки из кожи.

— Здравствуйте, Фома Парфентьевич, — уважительно поздоровался с ним инспектор. — Тут у товарища затруднение. Собачки для полярников требуются.

Старик выслушал его молча, присел на корточки, закурил. Инспектор и Ксаныч с оленьей ногой на плече стояли молча рядом.

Покурив, старик ушел в дом, вернулся с пучком веревочек, ремешков, неторопливо разобрал их, рассортировал по одним ему знакомым признакам и ушел в поселок.

— Известный охотник, — уважительно сказал инспектор, глядя ему вслед. — Уж он-то не подведет.

Действительно, минут через двадцать Фома Парфентьевич вернулся, ведя на поводу четырех самого жуткого и свирепого вида псов. Они смирно трусили следом за ним, Ксаныч поежился, но храбро протянул руку к веревке. Псы хрипло заворчали.

— Погоди, — старик отвел его руку. Он взял с плеча Ксаныча окорок, длинным острым ножом отрезал от него четыре полоски мяса. — Покорми их.

Ксаныч каждому псу кинул по куску мяса. Щелкнули устрашающие челюсти — такими зубами можно растерзать среднего африканского льва, и мясо было мгновенно проглочено.

— Теперь бери, — старик протянул веревку. Собаки уже не ворчали.

Ксаныч долго благодарил инспектора и Фому Парфентьевича. Охотнику он оставил оленью ногу. Тот с достоинством принял ее, подвесил в сенях на крючке. Сказал:

— Эти медведя отгонят.

У самолета командир пожал Ксанычу руку:

— Раз тебя собаки любят, ты хороший человек! Милости прошу!

Так Ксаныч оказался на острове. Жил на полярной станции, снял много интересных кадров, услышал огромное количество захватывающих историй, но ему не давали покоя мысли о питомцах. Теперь наконец-то они все вместе.

— А где остальные? В городе? — спросил он.

— Наверное, — Эдька отвел глаза.

— Как это — наверное? — насторожился Ксаныч. — Что ты имеешь в виду?

— Ничего я не имею, — спохватился тот. — Просто поехали на разные съемки.

И тут же постарался перевести разговор на другую тему.

— Откуда у вас удостоверение «Пионерки»? Вы нам ничего не говорили.

— Потому что раньше его у меня не было, — ответил Ксаныч.

— А я подумал, что вы нарочно так сказали, — подал голос Василек. — И тут Елисеев… Ну, думаю…

— Ну, думаешь, попался ваш руководитель, — подхватил Ксаныч. — Вот сейчас краснеть будет. А? Так подумал?

— Н-нет… — смутился Василек.

— Разве ты забыл, что я учил вас не врать, — Ксаныч нахмурился. — Врут, обманывают только слабые, неуверенные в себе, трусливые люди. Ведь ложь — это та же трусость.

Ребята потупились. Они искоса посмотрели: где Миша? Только бы он не слышал, не видел их позора. Ведь Ксаныч явно намекал на их бегство…

К счастью, Миша стоял далеко — у блистера.