От столь наглого поступка Луи бандит опешил, но, сообразив, что с Виселицей лучше жить в дружбе, подобострастно захихикал, явив свои редкие желтые зубы.

— Сегодня вечером отправляемся убивать итальянца, — ответил он, проводя рукой по горлу слева направо.

С виду Луи хранил спокойствие, но внутри у него все кипело. С грохотом поставив стакан на стол, он произнес:

— Вот это по мне! Я тоже не люблю итальянцев. Ну а чего вы его раньше не ухлопали?

— Да пробовали уже, — ответил тщедушный разбойник. — На этот раз будем ждать его в Лувре. Сегодня в девять… раз-два, и готово!

— А не слишком ли рискованно лезть прямо в Лувр? — спросил Луи, исподлобья взглянув на собеседника.

Тот благодушно покачал головой:

— Нет, Бофор нам все объяснит. А там мы все спрячемся в тени. Когда карета сицилийца будет выезжать из дворца, мы дадим залп и всех перебьем. И дельце в шляпе!

Луи одобрительно кивнул и отошел в темный угол.

Как предупредить Мазарини? Сам он выйти незамеченным не мог. Оставалось ждать и надеяться на случай. Разбойники пели и орали. Около восьми часов прибыли Бофор и Фонтрай, одетые с неподражаемой элегантностью. Желая остаться незамеченным, Луи еще глубже забился в угол.

— Друзья мои, — воскликнул Бофор, — сегодня вечером все решится. Эшафот поведет вас к Лувру, на мост, где вы и спрячетесь. Следите за третьим от реки окном на втором этаже дворца. Если лампа трижды погаснет и зажжется, действуйте, как только покажется карета. В противном случае не двигайтесь. А теперь — всем вина!

Канальи завопили «ура!», и Луи вместе с ними; кажется, ему удалось перекричать многих.

Спустя час Луи уже стоял за огромной чугунной тумбой, рядом с Луврским мостом. Про себя он решил, что, как только появится карета, он бросится наперерез и предупредит Мазарини. Возможно, кучер сумеет свернуть в сторону, и министр сможет бежать.

Ожидание казалось бесконечным. Временами Луи различал своих новых приятелей, прятавшихся под портиками и за углами близлежащих домов. Он также видел окно, откуда должны были подать сигнал. Иногда ему даже казалось, что он различает тени в окнах дворца. Бофор? Фонтрай? Вандом? Увы, разглядеть, кто из заговорщиков готовится подать сигнал, не представлялось никакой возможности.

Из ворот одна за другой выезжали кареты. Неожиданно послышался удивленный шепот: показалась карета кардинала, все узнали ее по гербам на дверцах, однако сигнала к нападению не последовало. Просидев в засаде еще час, они, повинуясь приказу, вернулись в «Два ангела». Покушение сорвалось. Но почему?

В полночь, когда бандиты, собравшиеся в кабачке, возмущенными криками выражали свое недовольство, появился Анри де Кампион, правая рука Бофора.

— Что скажешь? — подскочил к нему Эшафот. — Зачем ты заставил нас потерять уйму времени? Поверишь ли, нам есть чем заняться! За этот вечер мы вполне могли взять несколько домов! Из-за тебя мы потеряли деньги!

Одетый в мундир офицера королевской гвардии, Кампион небрежно извлек из кармана кошелек и швырнул его бандиту.

— В воскресенье придется повторить, — произнес он. — Завтра приедет Бофор и скажет, что потребуется от вас. А сегодня план пришлось изменить в последнюю минуту: когда Мазарини садился в карету, к нему подошел Принц и выразил желание поехать вместе с ним. Бофор не захотел, чтобы его дядюшка погиб в стычке, и предпочел отменить операцию. Но у Мазарини по-прежнему нет шансов.

Луи все слышал. Отлично! Значит, завтра покушения не будет. Он продолжит играть свою роль, а в воскресенье ему будет проще предупредить Гастона. И он вернулся ночевать на Смердящую улицу.

Субботним вечером двадцать девятого августа Луи занял свое место за столиком трактира «Два ангела»; вскоре к нему присоединились его новые приятели. Вино быстро развязало языки, и проклятия в адрес кардинала становились все более громкими и угрожающими. Угрозы сменились куплетами, а так как уличные поэты усердствовали в сочинении сатир на Мазарини, то никто не повторялся. Постепенно пьяное пение переросло в беспорядочный гвалт.

Когда совсем стемнело, в сопровождении трех дворян в масках явился маркиз де Фонтрай. В одном из спутников маркиза Фронсак по светлым волосам и высокому росту узнал Бофора; приглядевшись, он узнал и Кампиона. Опознать последнего ему не удалось; позднее он выяснил, что это был офицер королевской гвардии Бопюи.

Вместе с Эшафотом и двумя его помощниками дворяне прошли в отдельную комнату и заперли за собой дверь. Сидя в самом темном углу, Луи на всякий случай подпер рукой подбородок и как бы случайно прикрыл ладонью лицо. Полумрак, царивший в зале, освещенном огарками сальных свечей, являлся его союзником. Вряд ли важные посетители станут пристально рассматривать каждого бандита, хотя, конечно, подозрительный Фонтрай мог и учинить досмотр своему войску.

Прошел час.

Одни головорезы напились и заснули прямо на столах, другие вместе с девицами из таверны поднялись на второй этаж. Фронсак уже вознамерился покинуть трактир, как группа заговорщиков наконец завершила совещание, и дворяне отбыли, провожаемые почтительными поклонами Эшафота. Обхватив голову руками, Луи сделал вид, что спит. С отвращением обозрев свою банду, Эшафот в сердцах заорал:

— Эй, вы, шайка отбросов! Операция назначается на завтра. И я хочу видеть вас всех здесь в шесть вечера, протрезвевших и вооруженных.

Луи выругался, встал, цепляясь обеими руками за стол, и, пошатываясь, направился к двери. Эшафот схватил его за рукав:

— Эй, как там наш Фронсак? Ничего нового?

Луи пробормотал нечто невнятное, более всего похожее на «нет». Эшафот с досадой оттолкнул его, но удерживать не стал, и Луи беспрепятственно вышел на улицу. По дороге к своей берлоге, где уже видели десятый сон Эврар и его отец, он лихорадочно соображал, как ему завтра предупредить Мазарини. Когда же он, наконец, добрался до дома на Смердящей улице, у него в голове окончательно сложился план действий, и он с чистой совестью рухнул на вонючий тюфяк, кишевший насекомыми, и заснул сном праведника.

Наступило воскресное утро. Когда Вальдрен и его сын еще спали, Луи, спавший в одежде, а потому не потративший времени на одевание, тихо спустился вниз; умыться, к несчастью, не удалось. Что ж, еще несколько часов придется потерпеть блох и прочих кровососов. Уверенный, что больше не увидит своего гостеприимного хозяина, он оставил на столе десяток оставшихся у него золотых монет.

День только начинался, и Смердящая улица еще не заполнилась людьми, кроме, разумеется, тех, кто с вечера устроился спать на обочине. Перешагивая через спящих, Луи направился к церкви Сен-Жермен-л'Оксеруа.

Расторопные торговцы уже расставляли перед входом в церковь свои прилавки, хотя ночь еще цеплялась за тучи. Зная привычки Гастона, Луи был уверен, что тот, как обычно, явится к девятичасовой службе; впрочем, иногда комиссар приходил и раньше, желая проверить, все ли в порядке на подходах к церкви. Если ему казалось, что вокруг слишком много попрошаек, он приказывал разогнать их, ибо эту церковь посещали самые знатные семейства королевства.

Сев на землю рядом с нищим, покрытым язвами, Луи надвинул на лоб свою бесформенную шляпу. В такой позе его точно никто не узнает. Ждать пришлось почти час. Наконец, заслышав стук копыт, он поднял голову и увидел Гастона де Тийи, направлявшегося в Гран-Шатле; за Гастоном, беспечно оглядываясь по сторонам, ехали полицейские стражники. Фронсак встал и, шатаясь, направился навстречу комиссару. Приблизившись, он неожиданно вцепился в гриву его коня и тихо, чтобы услышал только всадник, прошептал:

— Гастон, это я, Луи…

Лицо Гастона перекосилось при виде странного оборванного субъекта.

— Я это, я, можешь мне поверить! Только сделай вид, что ты меня не узнал, и прикажи своим людям схватить меня и доставить к тебе в кабинет.