— Будь здоров, Черныш! — крикнул ему лесник.

За осинником пересекли огромный заливной луг, потом по дороге через пшеничное поле снова выехали к лесу. Еле заметная дорога вилась по самой лесной опушке. Чуть в стороне, слева, тянулись кусты тальника, камыши, а дальше лежало кочковатое болото.

Здесь лесник спрыгнул с телеги и за повод подвёл Груню к одинокой берёзке.

— Слезайте, приехали, — сказал он, привязывая лошадь к дереву. — Не шумите только.

Василий Алексеевич, шагая между редкими берёзками, направился к лесу. Пошли и Захарка с Шевчуком следом. В лесу было сыро и прохладно. Когда под ногами у Шевчука или Захарки трещала сухая валежина, лесник оборачивался к ним и, осуждающе качая головой, шептал:

— Тс-сс!

Вдруг лесник остановился и поднял руку. Остановились и Шевчук с Захаркой. Стояли и слушали тишину. И тут до их слуха донеслись странные звуки, непонятные голоса и какие-то удары. Будто кто-то шлёпал по воде рукой.

— Что это? — спросил Захарка шёпотом.

— Сейчас увидишь! — Лесник рукой велел им пригнуться, потом сам опустился на четвереньки и так, на четвереньках, двинулся вперёд. Шевчук с Захаркой, едва дыша, поползли за ним.

Вдруг впереди открылся огромный солнечный простор. Лес кончился, дальше раскинулось поле. Теперь яснее слышны птичьи голоса и непонятные хлопки. Облако пыли клубилось над полем. Василий Алексеевич прилёг у толстой берёзы за её корявыми, узловатыми корнями. Махнул рукой:

— Ползите сюда!

Юрий Николаевич с Захаркой тоже устроились рядом. Перед ними лежало вспаханное поле, а над пахотой поднималась пыль и оттуда доносились хлопанье и крики.

— Смотрите, как парятся, — тихо сказал лесник и хитровато подмигнул Захарке. — Вовремя приехали. Банный день у них сегодня.

— Ничего не вижу, — мотнул головой Шевчук.

— Вон, гляди, тетёрка. А вон ещё одна, ещё… — Захарка уже разглядел серых крупных птиц. Скоро и Шевчук заметил на чёрном поле тетеревов. Их было десятка полтора. Птицы от удовольствия покрякивали и хлопали себя крыльями, перевёртывались на спину, вытягивали лохматые ноги, обсыпались пылью. Солнце стояло высоко, было жарко и душно.

— Настоящая баня, — удивился Захарка. — Только воды нет и веников.

Они смотрели долго, наверное, целый час. Лежали молча, боясь вспугнуть птиц. А тетерева, поднимая клубы пыли, порхали и, будто вениками, колотили себя крыльями.

— Пора ехать — вдруг сказал лесник и поднялся на ноги. — Хорошего понемногу. В другой раз ещё поглядим.

Поднялись и Шевчук с Захаркой. Тетерева, заметив людей, медленно, нехотя взлетали с земли и скрывались в соседнем леске.

Пока Василий Алексеевич ходил за лошадью, Шевчук с Захаркой осмотрели поле. На опушке леса, на самом солнцепёке, оно всё было в перьях и лунках. Здесь и находилась главная тетеревиная баня.

— А я и не знал, что у тетеревов бывают бани, — радовался Захарка. — А золу вы для тетеревов привезли?

— Для них, — кивнул Шевчук. — Зола для птиц — всё равно что мыло для человека. Понял?

Подъехал лесник, остановил Груню на пахоте и сказал Шевчуку:

— Помоги разгрузить бочки. Пусть косачи в золе попурхают.

— Вы как дедушка Мазай? — вдруг спросил лесника Захарка.

— А разве плохо быть Мазаем? — Василий Алексеевич лукаво посмотрел на Захарку.

— Я, когда вырасту, тоже буду дедом Мазаем, — твёрдо сказал Захарка.

Разгрузив бочки, разровняли золу и поехали осматривать другие лесные угодья.

В воскресенье собрался Шевчук на рыбалку. Встал рано, на дворе темно ещё. Тишина, даже петухи не поют. Постоял у ворот Зотовых — спят люди. Слышно, как в деннике корова тяжело вздыхает, жвачку жуёт. Подумал, подумал и пошёл на реку.

Отвязал лодку лесника и поплыл. Долго плыл, чтобы забраться подальше от деревни. Остановился посреди реки, якорь выбросил. Сидит, удочки перебрасывает. А клёва нет как нет. Вот и солнце взошло — огромное, оранжевое. Засветилась вода, красным пламенем вспыхнула. То тихо было, а тут враз стали просыпаться насекомые и птицы.

Конечно, первыми загудели комары. Они пикировали Шевчуку на лицо, на шею и руки. Кусали крепко, пока он отпугивающей мазью не смазался. Утихли комары — заквакали у берега лягушки. Где-то на болоте проснулись журавли, начали курлыкать. А тут и коростель — дергач свою песенку затянул. Дыр-дыр-рр! Дыр-рр! — неслось с луга. Все солнце приветствовали.

Посмотрел Юрий Николаевич на берег, а он высокий, крутой — ни одной травинки на нём, и весь в круглых дырках, будто кто нарочно палкой густо истыкал. Колония ласточек-береговушек поселилась.

И вдруг весь берег тоже ожил, запищал, защебетал на разные голоса: это из норок вылетели стремительные птички. У береговушек, оказывается, уже были птенцы, за ночь они проголодались и теперь просили, требовали есть. Птички-родители так и мелькали у Шевчука перед глазами. С раскрытыми клювиками они проносились над самой водой, мелькали над травой на берегу, собирая мошек.

Юрий Николаевич сидел в лодке и любовался полётом этих быстрых неугомонных птичек. Береговушки охотились, кормились сами и носили еду голодным птенцам. Шевчук даже пожалел, что не разбудил Захарку: мальчик был бы рад посмотреть на птиц. Сколько же надо пролететь за день, чтобы подкрепиться и накормить вечно голодных, быстро растущих птенцов?

Солнце поднялось выше, стало жарче. Клёв был слабый, и Шевчук уже думал плыть домой, как вдруг услышал детские голоса.

По берегу шли трое мальчишек. На плечах удочки, в руках ведёрки. Издали трудно было разобрать кто. Ребята нашли удобное место, спустились к воде и остановились рядом с колонией береговушек. Шевчук видел, как двое стали разматывать удочки, а третий, положив свои снасти на землю, полез на отвесный берег «Что это он?» — удивился Юрий Николаевич.

Ласточки — береговушки забеспокоились и всей стаей налетели на мальчишку. Они подняли такой шум, хоть уши затыкай. Но мальчишка не обращал внимания на птиц, лез на обрыв, соскальзывал с отвесной стены и снова лез.

— Ты что там делаешь? — окликнул его один из рыболовов. По голосу Шевчук и узнал его: это кричал Захарка.

— Идите сюда! У них птенцы! — Мальчишка уже добрался до норки и засунул в неё руку.

— Нельзя их трогать! — закричал Захарка сердито. — Слазь!

— Не шуми, Парашютист. Тут их много.

— Нельзя береговушек разорять! — Захарка подбежал к товарищу и потянул его за штанину. — Слазь, тебе говорят!

— А тебе что? — рассердился мальчишка. — Хочу — и разоряю. Тоже мне защитник! — Он извивался, стараясь просунуть руку дальше, но до гнезда, видно, достать не мог.

— Не дам разорять! — вспылил Захарка и дёрнул приятеля изо всех сил за штанину.

Шевчук увидел, как мальчишка сорвался со стены, и они с Захаркой кубарем покатились вниз, к воде. Быстро выдернув якорь, Юрий Николаевич взмахнул веслом и лодка его понеслась к месту происшествия.

— Прекратите! — Шевчук выскочил из лодки, кинулся к ребятам. Ведь они могли свалиться в воду, а у отвесного берега, как правило, глубоко. Те тузили друг друга, как рассерженные молодые петушки, третий мальчишка растерянно стоял рядом.

— Встать! — крикнул Шевчук строго.

Ребятишки вскочили на ноги, тяжело переводя дыхание.

— Тебя как звать? — спросил Шевчук провинившегося.

— Фролов. — Мальчишка рукавом вытер нос.

— Так вот, Фролов, чтобы я твоего духу здесь не видел. Если узнаю, что ты разоряешь гнёзда, накажу. — Шевчук повернул мальчишку лицом к посёлку. — Бегом марш!

Фролов схватил свои снасти и, выбравшись на берег, оглянулся.

— Иди, иди! — крикнул ему Шевчук. Потом повернулся к Захарке. Куртка и брюки на нём были в глине, лицо и руки измазаны грязью.

— Хотел тебя утром разбудить, да постеснялся. Строгая у тебя бабушка. Теперь, конечно, тебе от неё достанется, — осмотрел он грязную Захаркину одежду.

— Зато Фролов ни одной береговушки не разорил. Он ведь сильней меня, а вот я не дал, — не без гордости сказал Захарка.