Я не считаю себя отважным человеком.

Напротив, гораздо чаще в моей натуре проявляются черты труса и нерешительного слизняка. Другой бы назвал это разумной осторожностью, прозорливостью и желанием отвечать за свои поступки, но я-то знаю истинную цену своему характеру.

Не способен я на отчаянный шаг, плетусь в хвосте, на поводу у более сильных и цельных личностей. А если и делаю что-нибудь достойное, то исключительно с перепугу.

Например, как я ударил огнем по стуканцу, убившему Этлена. А причиной тому – испуг, отчаянье и желание спастись любой ценой.

Когда мы начали поиск пути из застенка, в моем сердце был только страх. Страх и отчаянье. Сжимая левой рукой маленькую, холодную ладошку Гелки, я думал об одном: проскочить бы, успеть бы удрать до того, как стража обнаружит пропажу и поднимет тревогу. Гораздо больше чем за себя, я боялся за дочку. Я что? Никчемный человек. Помру, никто не заплачет. А ей жить и жить. Может, замуж выйдет за достойного мужчину, детей нарожает. Станет уважаемой матроной.

За первой дверью оказалась караулка – обиталище толстого тюремщика. Он коротал время на табурете в углу, клюя носом, а на столе, поигрывая связкой ключей и болтая ногами, обутыми в высокие кавалерийские сапоги со шпорами, сидел гвардеец. Обычный для конной гвардии Ард’э’Клуэна бело-зеленый наряд, кудрявая голова, выбритый подбородок, и черная щетка усов над верхней губой. Скорее всего, уроженец одного из городков на побережье океана далеко на западе. На рукаве – нашивки. Красный, вытянутый вниз клин. Десятник? А может, полусотенник?

Как бы то ни было, нас он увидеть не ожидал, тем более столь эффектного появления: ударилась о стену незапертая дверь, задребезжал замок, и в проеме возникли держащиеся за руки люди.

– Ах ты, сука! – воскликнул гвардеец и попытался спрыгнуть со стола.

Не успел.

Пригорянка ударила чем-то несильным, скорее всего, молнией.

И хвала Сущему Вовне, что несильно ударила.

Посланная ею вспышка бело-голубого пламени ударилась изнутри о сплетенный мной Щит Воздуха и разлетелась каскадом искр.

Все мы на какой-то миг ослепли.

Ничего не разбирая сквозь зажмуренные веки, я слышал, как рычит в бешенстве гвардеец и шипит разъяренной кошкой пригорянка.

Кто же мог подумать?!

А вот надо было…

Добро бы, когда б тебя, балбеса, с первого года обучения выперли бы, а так должен знать. Щит Воздуха защищает с обеих сторон. Его ни снаружи не пробьешь – ну, разве что очень сильной магией, когда атакующий чародей ранга на три-четыре превосходит защищающегося, – ни изнутри. Если бы Бейона применила что-нибудь вроде Огненного Шара, быть нам поджаренными, как цыплята на угольях – до золотистой корочки.

Я толкнул вперед воздушный щит. Услышал, как выругался по-черному гвардеец, как захрипел, забулькал тюремщик. Спеленать бы их, да некогда…

Еще нажим!

Еще сильнее!!

– Хватит, Молчун! – охнула Гелка, дергая меня за руку. – Расплющишь!

Я открыл глаза. Раз она видит, значит, и я смогу.

Рой цветных и угольно-черных искорок плыл перед моим лицом, мешая разглядеть картину во всех подробностях. Но и того, что я увидал, оказалось довольно. Свалившийся с табурета надзиратель не подавал признаков жизни. Уткнулся носом в немытый пол, только лысина посверкивает в свете факела, закрепленного в стене. Гвардеец еще боролся. Его прижало к стене – ни пошевелиться, ни меча вытащить. Но он все-таки пытался вырваться, напрягая покрасневшую шею, перевитую синими трубочками жил, выпучив налитые кровью глаза. Поморяне, они упрямые – страх.

Еще чуть-чуть… Самый легкий нажим, чтоб не покалечить.

Глаза егеря остекленели, короткие толстые пальцы, стиснувшие эфес, разжались.

Я тут же убрал Щит, не доводя до смертоубийства. Одно дело вывести врага из строя, а совсем другое – отнимать жизнь.

Бейона выглядела малость обескураженной. Еще бы! На ее месте я бы тоже не находил места от стыда. Изображать опытную, знающую чародейку и так опростоволоситься.

– Куда дальше? – спросил я у нее. Когда меня вели в подземелье, как-то не было настроения оглядываться и запоминать обратную дорогу. Все равно был уверен, что живым не выберусь. Впрочем, Молчун, не зарекайся. Может, еще и не выберешься.

Женщина ответила совсем не о том, о чем ее спрашивали. Видно, сама себе ответила:

– Никогда не была сильна в боевой магии…

Да уж, наверняка. Пригорянам нужды в боевой магии нет. С их-то боевым искусством?

Я хорошо помнил, как расправлялся с дружинниками капитана Эвана Сотник. Помнил стремительные, подчас неуловимые движения страшного и вместе с тем прекрасного танца со смертью.

– Незачем сожалеть, – я попытался ее утешить. – Боевая магия и в Храме слабо развита. Жрецы предпочитают действовать миром и убеждением.

– Может быть, – она кивнула, поправила выбившуюся прядь. – Ты учился в Храмовой Школе?

Это ж надо! Или все женщины такие? Дашь ноготь, оттяпают руку по локоть. Дашь палец – по плечо.

– Когда-то давно. Очень давно. Я ушел из Школы.

Она глянула на меня с интересом:

– Так и знала. Мне твое лицо и манера говорить напоминают… – Бейона не договорила, словно встрепенулась, стряхнула оцепенение. – Идем дальше!

И демонстративно выпустила ладонь Гелки. Колдуй, дескать, сам, раз такой грамотный.

Мы перепрыгнули через расплывшегося безвольной грудой тюремщика. Бейона чуть задержалась. Думала, не взять ли меч. Но, видно, сочла оружие егеря чересчур тяжелым для женской руки.

Следующую дверь я открывал уже аккуратно. Потихоньку. Петли не скрипнули. Чего-чего, а за состоянием запоров в королевской темнице следили. Это заметно было по отсутствию ржавчины, исправно смазанным засовам, петлям, замочным скважинам.

Королевский замок в Фан-Белле состоял из трех каменных башен, связанных меж собой крытыми переходами-галереями. Причем если в обычном замке талуна или барона одна башня стоит посреди замкового двора – называется она донжоном, а остальные – по углам внешней крепостной стены или над воротами, то в замке Экхарда три внутренние башни образовывали как бы тройной донжон. Та, что в середке, чуть повыше правой и левой. Из оставшихся правая – приземистая, широкая. Именно под ней, в подземелье, находилась королевская темница.

Выход из подземной темницы приходился в сторожку, где отдыхала вольная от несения службы часть караула. Здесь же неподалеку, как объяснила Бейона, располагались оружейные комнаты.

На наше счастье, охранников в караулке не оказалось. Сохранились лишь следы их недавнего пребывания – разбросанные по столу карты, еще теплый котелок с кашей, щедро заправленной поджаренным салом. Длинная лавка валялась ножками вверх, опрокинутая, когда воины выбежали. По тревоге или по собственному желанию.

– Бунт, – сокрушенно покачала головой Бейона. – Переворот.

– И что теперь? – вырвалось у меня. Более глупый вопрос в сложившейся ситуации придумать не просто.

– Откуда ж я знаю. Прорвемся в «Курочку», а там видно будет. Давайте за мной.

Она открыла дверь, ведущую из караульного помещения в коридор. Из-за поворота доносился приглушенный расстоянием лязг металла. Где-то в замке шел бой.

– Бегом!

Повинуясь Бейоне, мы выбрались на крыльцо.

Слева у внешней стены притулились словно приплюснутые сверху постройки королевских конюшен. Об этом я догадался по кучам навоза неподалеку и скирде соломы. Дальше, за конюшнями, метались факелы, слышались выкрики.

– Ворота, – прошептала Бейона. – Нам туда.

До ворот, по самым скромным прикидкам, шагов пятьдесят нужно бежать по открытому пространству. С учетом моей везучести, занятие безнадежное.

– Эх, плащи не взяли, – вздохнула женщина.

Кто о чем. Я думаю, как бы спастись, выбраться и уцелеть, а ей дождь помешал. Хотя, в самом деле, морось препротивнейшая. Я-то ладно, а вот Гелка простудиться может, если вымокнет.

– Как нам лучше выбираться? Калиточки там нет потайной около ворот? – Я с надеждой глянул в темноту.