За конницей, разрывая звенящие от натуги постромки, мчались ихэренские колесницы.

Но довольно отвлекаться…

А что же Квартул?

Я только успел заметить, как Мак Кехта, загребая левой рукой, зашла в воду уже по пояс. Расчет верный – должен, должен ее самострел достать ненавистного врага. Одного она не учла. Брод-то не такой широкий, и шагах в сорока ниже по течению уже с головой будет, пожалуй. Да дно илистое. Такое за ноги схватит, не враз отпустит.

Скорее всего, феанни поняла, что дальше зайти ей не удастся. Остановилась, вскинула приклад к плечу.

Ослепительная вспышка, уходящая росчерком к небесам, окутала ее на краткий миг – какая-то доля удара сердца – и исчезла.

Сида обмякла, словно из нее вынули все кости, и завалилась навзничь.

Грязная, взбаламученная вода медленно сомкнулась над ее запрокинутым лицом.

Как же так!!!

Гелка задохнулась беззвучным криком и едва не вырвала руку из моей ладони.

Нет, нельзя мне Силу упускать. Не сейчас, по крайней мере.

Я выгнул Щит, как во время схватки с покойным Терциелом. Теперь это не щит, а ловушка. Верша. Снасть на крупную рыбу…

Когда Квартул увидел накрывающую его сверху воронку, он запаниковал. Схватил один амулет. Бросил. Схватил другой…

Закрутил тугой жгут Воздуха. Попытался остановить напор моего Щита.

Это ему почти удалось.

Вынужден признать, Терциел по мощи создаваемых потоков и в подметки ему не годился. Засиделся парень в Квартулах, засиделся.

Одного у него не было – бесконечного источника. Гелки. Моего живого оберега и смысла существования.

С трудом – и не стыжусь в том признаться – преодолевая сопротивление чародея, я начал сжимать тугие, прозрачные стены ловушки. Никто, кроме меня и его, не видели противоборства стихий. С чего бы это два мужика на вершинах холмов кряхтели, закусив губы, сдували заливающий глаза пот? А у нас дрожали коленки от напряжения.

А потом начали лопаться, один за другим, рассыпаясь в мелкую каменную и костяную крошку, многочисленные амулеты, увешивающие Квартула, как цветные ленты Белен-Тейдовский столб. Жрец исчерпал Силу, наполнявшую их, до последней капли.

Исчезли струи Воздуха, препятствовавшие моему Щиту. Я поспешил расширить его, чтобы не расплющить человека, спалившего мой дом и только что убившего на моих глазах феанни Мак Кехту, с которой я делил тяготы и лишения дальних странствий больше полугода.

Маг попытался сбежать. Сгорбился, развернулся, но неловко оступился на осыпи и припал на колено.

Врешь, не уйдешь!

Мой Бич Воздуха свистнул, целя Квартулу по ногам. Но видно, гнев, застилавший мне глаза, оказался слишком силен. Разум утратил власть над чувствами. От удара Бичом чародей взлетел почти на сажень и, раскорячившись черной фигуркой, грянулся о склон холма.

Неужели убил? Или покалечил?

Нужно немедленно проверить. Помочь, если понадобится.

– Коня! – крикнул я, сбегая с холма. Подумать только, заправским конником сделался.

Сотник и Кейлин проводили меня долгими взглядами, когда я проскакал, наклонившись к холке гнедого мерина, спокойного и надежного, мимо них.

Похоже, разбитых петельщиков никто уже не преследовал. Мельком я успел заметить однорукого Лабона, лежащего с залитым кровью лицом. Живой ли?

А вот еще знакомое лицо. Если бы не табард петельщика, руку отдал бы, что Рогоз – старый знакомец по Красной Лошади. Пронзенный несколькими стрелами конь придавил ему ногу. Представляю, что там с костью делается! И все равно, увидев меня, он взмахнул кулаком, словно продолжал сжимать меч. Точно Рогоз! И за что он на меня взъелся?

Ладно!

Потом будем лечить всех. Потом.

Вот и правый холм западного берега.

Я спрыгнул на землю, бросил повод. Его подхватила Гелка. А я и не заметил, что она мчалась за мной по пятам.

Вверх, вверх по склону…

Вот и он. С первого взгляда я понял, что лекарская помощь Квартулу больше не понадобится. Таких глаз, неподвижных и пустых, у живых людей не бывает. Алая струйка крови сбегала из уголка рта. Рука вывернута и согнута гораздо выше локтя, а рукав серого гамбезона взмок и потемнел. Открытый перелом, не иначе.

Я наклонился над убитым. Зарекался не отнимать жизнь, дарованную Сущим, а вот на тебе. Судьба вновь по-своему распорядилась.

Квартул выглядел совсем молоденьким. Мальчишка. Светло-русые волосы, чистое лицо – ни грязи, ни крови, за исключением измаранного подбородка.

На шее его я заметил черный засаленный шнур, выглядывающий из-за ворота стеганой куртки. Неужели один амулет остался цел? Потянул осторожно, освобождая диковинную фигурку. Темное дерево, отполированное с годами. Человечек. Вырезан неумело, но догадаться, что не конь и не коза, можно. Руки и ноги едва намечены, круглая голова: две дырки – глаза, две дырки – нос, одна, побольше, рот…

Загрызи меня стрыгай!

Да это же…

Диний?

Диний!

Как же так…

Белый день померк перед моими глазами, словно на голову в одночасье накинули багряный платок. И только издалека, издалека, с другого берега океана, донесся пронзительный, испуганный визг Гелки:

– Молчу-у-у-у-н!!!

А после пала тьма.

Легкий предсумеречный ветерок сорвался с верхушек холмов и полетел, трепеща прозрачными стрекозьими крылышками, над рощами и пажитями; погнал волну по золотым, налитым солнцем и земными соками колосьям; зашелестел причудливо вырезанной листвой виноградников; тронул шаловливыми пальцами бока недозревшего инжира, стыдливо прячущегося в глянцевитых темно-зеленых шатрах. Подлетая к беленым стенам господской усадьбы, он уже вобрал в себя и басовитое гудение пчел над ульями, и свирель пастуха, гонящего стадо на ночлег, и визг плещущихся в пруду после жаркого рабочего дня подростков.

Вольноотпущенник Клеон, приставленный по причине врожденной лени и благоприобретенной дряхлости к хозяйской голубятне, сыпанул горсть проса в кормушку. Избегая шумно захлопавших крыльями птиц, проковылял в сторонку и уселся на парапете, блаженно подставляя морщинистое лицо свежему ароматному дуновению. Какое счастье на склоне лет ощущать дыхание жизни, надеясь, что – хвала Сущему Вовне – нынешний день не последний.

– А скажи, почтенный, – сипловатый голос вырвал Клеона из состояния блаженной неги. – Не здесь ли усадьба легата Сестора Ларра?

– Бывшего легата, – машинально поправил старик и лишь после открыл глаза.

Сидящему на темно-гнедом ширококостном мерине мужчине можно было дать и сорок, и пятьдесят лет. Внимательный взгляд вольноотпущенника различил глубокие морщины в уголках глаз и у крыльев носа, густую седину на висках и в подстриженной на трегетренский манер бороде. Слегка сутулящийся всадник не производил впечатления человека, родившегося в седле, да и в крепких пальцах с шишковатыми суставами уместнее смотрелся бы не плетеный ременный повод, а грубая рукоять мотыги или кайла.

– Это так важно? – удивился незнакомец. – Ну, хорошо, бывшего легата…

– Здесь, господин, – Клеон слегка поклонился (так, на всякий случай). – Ворота во-он там.

– Спасибо, я знаю, – всадник тронул каблуком коня, который, тряхнув головой, зашагал дальше, твердо ставя широкие копыта в кремовую пыль.

Тут только вольноотпущенник обратил внимание на двух спутников собеседника – веснушчатую девчонку лет шестнадцати в мужских штанах – что за варварская манера одеваться?! – и красных сапожках, подбитых серебряными гвоздиками, а рядом сухощавого воина с белой, на вид льняной, повязкой поперек лица и полоской черных усов. Бегло скользнув взглядом по девушке – всего и отличий от местных, что рыжая да конопатая, – голубятник вернулся к одноглазому. Вот уж кто зовет Смерть сестренкой. Плевать, что рукоять меча в добротных черных ножнах демонстративно охвачена кожаным ремешком и опечатана красно-коричневой сургучной лепешкой. Такой убьет голыми руками, прежде чем вспомнишь, как звали твою маму. Можно смело ставить тельца против яйца – настоящий пригорянин. Головорез и прирожденный убийца.