– У-у, трупоед… – Бейона шагнула к лежащему без сознания Терциелу. В ее опущенной руке, скрываясь в складках юбки, мелькнул корд.
Я бросился вперед. Схватил ее за руку. Богатырем я никогда не был, но восемь лет кайлом в забое отмахал, а это что-то да значит. Пригорянка дернулась, но вырваться не смогла.
– Ты чего, Молчун?
– Стой! Погоди! Ты кровь остановить сможешь?
– Да не лечила я никогда.
– Ну, попробуй!
– А сам?
– Да я ж без Силы…
– Амулеты поищи, – вмешался Сотник. – Могли на пол свалиться.
Гуня сорвал со стены факел, посветил.
Ага, как же. Откуда там амулетам взяться? Сам я и постарался. Все в пыль развеялись.
– Стрыгай мне в печенку! – Бейона с силой вогнала корд в ножку стола. Спасибо, что не под ребро кому-нибудь. Терциелу, например.
Терциелу!
Вот полноправный жрец. Хорошо обученный, опытный. Уверен, и в лечении толк знает.
Я схватил его за грудки, приподнял. Хотел ровно усадить и поговорить как подобает. Но жрец завалился на бок, отирая спиной стену.
– Ну, ты и врезал, – услышал я за спиной голос пригорянки. – Не убил хоть?
И виноватый бас Лыгора:
– Дык, кто его знает-то. От души приложил.
– Живой он, живой, – отрывисто бросил я, не оборачиваясь. – В обмороке, похоже.
Бейона, кажется, раньше других догадалась, зачем мне нужен Терциел.
– По щекам его похлопай, – посоветовала она.
Что по щекам? Водой бы его окатить холодной. Да воду пока принесешь, дочка кровью изойдет. Тем не менее я пошлепал чародея по щекам. Вначале легонько, потом сильнее, а потом и вовсе «от души», почти как «речной ястреб».
Сущий Вовне! Сотвори чудо! Я же тебя никогда ни о чем не просил.
И чудо свершилось. Терциел открыл глаза. Охнул. Попытался снова опустить веки.
Этой возможности я ему не дал. Встряхнул, забирая в кулак побольше светло-коричневой ткани. Подтянул поближе и, глядя в серые, какие-то блеклые глаза, яростно прошипел:
– Иди и лечи…
Он непонимающе заморгал, и тогда я швырнул его, как куль с пенькою, на середину разгромленного кабинета, туда, где Глан, стоя на коленях, придерживал в ладонях Гелкину голову.
– Ну, видишь, что сотворил? Лечи!
Терциел подполз на четвереньках к раненой девчонке. Притронулся кончиками пальцев к напитавшейся кровью овчине. Прохрипел:
– Амулет!
– Нет амулетов, – жестко произнесла Бейона.
– Мне нужен амулет, – повторил жрец.
– Нету, лечи так. – Я почувствовал, как в груди закипает глухое бешенство. Как калечить, так ему амулеты без надобности, а как лечить – подавай.
– Я не могу без амулетов, – неожиданно твердо заявил Терциел. – Она умрет.
И тут меня прорвало. Знаю ведь, безоружных пленных бить нехорошо, а не удержался. Носок моего сапога врезался чародею в бок, под ребра. Он согнулся и перекатился на спину. А я ударил еще раз, стараясь попасть по зубам. Терциел немножко отвернул голову, и подошва только мазанула по подбородку.
– Если она умрет, – заорал я, не помня себя от гнева, – ты ее не переживешь! И я обещаю тебе все круги Преисподней! Лечи! Ну!
Я еще занес ногу, но бить не стал. Почувствовал вдруг отвращение. Будто в кучу гнилой капусты тычу сапогами. А следом пришли презрение и жалость к растрепанному человеку, корчащемуся на полу в измаранном жреческом балахоне, с побагровевшим от удара Гуни ухом, с обреченностью в глазах, достойной больше барана, над горлом которого занесли нож.
– Ладно! Пошел вон, мразь.
Почему никто не остановил меня? Стояли и равнодушно смотрели, как я бью его. Бью человека, который ответить мне не может, даже боится заслониться локтем от пинков. Я махнул рукой:
– Уползай, убийца.
И сплюнул. Кажется, попал на подол мантии.
Терциел, натужно кряхтя, сел. Посмотрел на меня снизу вверх.
– Кто она тебе, дикарь?
– Дочка! Тебе-то что за…
– Я буду лечить ее.
Вначале я не поверил ушам. С чего бы это он так раздобрился? Но потом подозрения отступили. Не до них стало.
Первым делом Терциел провел ладонью Гелке по лицу, погружая в сон. Вцепился в черенок бельта и рывком вытащил его из раны.
Хлынула кровь. Я испугался, что ее не остановить, но жрец справился. Зажал рану ладонью, напряженный и сосредоточенный. Ему тоже приходилось нелегко. По своему опыту знаю, одновременно собирать Силу из Мирового Аэра, концентрировать ее в себе, а не в амулете, накапливать достаточное количество и тут же преобразовывать в стихийную и использовать – это не гарнец сушеного винограда умолотить. Не всякий сумеет. Но Терциел, видимо, не зря носил светло-коричневую мантию.
Вода и Земля – стихии, наиболее подходящие для лечения. Земля – кости и плоть мира, а ручьи и реки, озера и моря – суть кровь мира. А подобное лечится подобным. Иногда, правда, чародеи-лекари добавляют немного Воздуха. Правильно, воздух – душа мира. Но с болезнями духа бороться очень тяжело. Сломать разум человека легче, чем после вылечить, восстановить утраченное.
Жрец шевелил губами, не открывая плотно сжатых век. Сейчас ему зрение не нужно и даже вредно. Он пользуется внутренним зрением. Находит разорванные кровеносные сосуды, плотно соединяет их стенки и дает толчок волокнам – срастайтесь! Трудная работа, очень кропотливая, требующая полного сосредоточения.
– Ты глянь-то! Он же сам на себя не похож, – прошептал над моей головой Лыгор.
Точно!
Работа с Силой напрямую далась Терциелу тяжело. Его кожа на щеках и лбу посерела и производила впечатление неживой, подобно старому пергаменту. Нос заострился, как клюв ворона. Как будто он вливал в Гелку собственную жизнь, каплю за каплей.
Вдруг жрец дернулся и едва не упал.
– Держись! – я схватил его под мышки, прижимая к груди, как родного брата. – Держись…
Он еле заметно кивнул и продолжал лечение.
В воцарившейся тишине я слышал, как гулко высморкался кто-то в коридоре, как взволнованно сопит Гуня, как снаружи, во дворе замка, звонко заржал конь.
– Все… – Терциел отнял ладони от спины Гелки и обмяк у меня на руках.
– Как она? – наклонилась Бейона, но жрец не ответил. Он впал в странное полузабытье. Глаза открыты, но взор начисто лишен человеческого понимания. Так осоловело смотрит откормленный к празднику гусь, который уже даже глотать не может, не то что ходить или летать. И сам как тряпка – будто из спины вынули хребет.
Я растерялся, не зная, что с ним делать. Уложить бы…
– В порядке, – Сотник движением опытного воина, умеющего не только отнимать жизнь у врагов, но и сберегать ее остатки у соратников, коснулся живчика на шее Гелки. – Слабенько, но ровно. И дышит без натуги. – Он осторожно стер кровяной след в уголке рта девочки.
– Дай мне, – Гуня наклонился, перехватывая у меня безжизненное тело Терциела. – Куда его теперь?
Бейона промолчала. Враг-то он ей враг, но ведь такое дело вышло…
– Оставь пока тут, – распорядился Глан. – Молчун, ты с Гелкой побудешь?
– Да, конечно, – я закивал так, что едва голова не оторвалась.
– Тогда пошли, – он вскочил и стремительно вышел. Речники потянулись следом. Похоже, Глан после победы над Киселем стал их признанным кумиром.
А я остался в комнате с изувеченной мебелью. Рядом лежали, едва дыша, два человека. Гелка, которая вошла в мою жизнь меньше года тому назад, но уже успела стать самым дорогим на свете существом. И жрец, уроженец моей далекой родины, бывший совсем недавно злейшим врагом, стремившимся убить меня. И ведь он едва не преуспел в этом деле. А потом искупил вину, отдав всего себя, почти без остатка, исцелению.
Я понял, что не только не дам казнить Терциела, но даже не допущу малейшего наказания, какими бы злодеяниями против короны Ард’э’Клуэна он ни замарался.
