А позади него, держа рыжего и каракового скакунов ноздря в ноздрю, скакали Вейте – раскрасневшаяся, улыбающаяся, рыжевато-русая прядь выбилась из-под легкого шлема с посеребренной бармицей – и весь затянутый в черную кожу Глан – туча тучей, черная повязка перечеркивала лицо, закрывая левый глаз, а правый метал молнии. Неужели что-то пошло не так и он рассердился?

– Сотник! – не выдержала Гелка. Крикнула и сама испугалась, зажала рот ладошкой.

Но нас уже заметили.

Кейлин так резко развернул коня, что Иллирий охнул, опасаясь за целость губ несчастного животного.

У Торкена аж глаза на лоб полезли. Забыть о его рыцарях, увидев каких-то бродяг! Но принц на ходу бросил меч в ножны и поравнялся со мной.

– Вернулись! – вовсе не вопросительным тоном, а, напротив, утверждая очевидное, воскликнул он. – Рад вас видеть! И тебя, Молчун, и тебя, Гелка, и тебя, высокородная феанни! Мак Тетба передавал, а впрочем, после… Получилось?

Я хотел ответить, но не смог. Спазм перехватил горло. Радовались бы так искренне и от души, если бы я вздумал вернуться домой, повидать отца, мать и брата? Или все-таки мой дом здесь, на Севере? Среди этих суровых и беспощадных воинов, способных на великую вражду и великую дружбу?

В плечо мне ткнулся кулак Сотника. Для пригорянина – высшее проявление чувств. Все равно как поцелуй для моего соотечественника, уроженца Империи. А Вейте уже обнимала Гелку и, кажется, расцеловала в обе щеки. Вот, похоже, и подружка у моей белочки появилась. Да не какая-то там, а благородная талесса, хозяйка и владычица обширнейшей области Ард’э’Клуэна.

– А говорил, не тот Молчун, – пробурчал за спиной обиженный голос Лемака.

И его я тоже готов был обнять, и каждого из рыцарей недоуменно озирающегося маркграфа, и каждое дерево, застывшее в розовых лучах стремительно спешащего к закату солнца.

Утренняя свежесть холодными пальцами забиралась за шиворот. Шаловливая, как полугодовалый котенок клыкана. К обеду, само собой, потеплеет, солнце пригреет молодую травку, но пока хотелось потуже затянуть у ворота завязки рубахи.

От деревеньки со смешным названием Козий Брод – почему Козий? – до реки мы добрались быстро. Вышли с рассветом, а едва солнечный диск утратил алый оттенок, пехота уже стояла на берегу. Брод и вправду здесь был. Нельзя сказать, чтоб козий, но все же не слишком глубокий – до середины бедра пешему.

На той стороне реки лежала дорога, стесненная двумя холмами с крутыми, обрывистыми склонами. На нашем берегу один холм, на том – два. И все это я видел во сне. В ту ночь, когда Желвак попытался убить Мак Кехту. Давным-давно. И все это время тайно надеялся, чтоб увиденное оказалось неправдой.

Наивный.

Здесь, у брода Кейлин решил дать решающий бой войску Валлана.

Пару дней тому назад гонец на взмыленной лошади – один из веселинов, ходивших еще в шайке, где принца знали как Живолома, – принес весть. Маркграф Торкен Залесский опрокинул верных Селине баронов в трех дневных переходах южнее Трегетройма. Теперь рыцари Восточной марки шли напролом, прямо к столице. Но, к сожалению, все, что могла сделать рыцарская конница, – обложить столицу, как барсука в норе. Штурмовать самую мощную на севере твердыню без поддержки пехоты смерти подобно. Покажите мне того барона, что потащит на своем горбу осадную лестницу или, прикрываясь щитом-корзиной, станет долбить тараном ворота вражьей крепости.

Это осознавали и Кейлин с Сотником, и, нельзя не отдать ему должное, Валлан, восьмой барон Берсан, а ныне кронпринц Трегетрена. Поэтому он и пошел в решающую атаку на повстанческую армию. Решил одним ударом раздавить командование и выполнить сорвавшийся благодаря счастливому вмешательству ватаги Бессона замысел. Нет Кейлина – нет и угрозы правлению Селины.

Принц без труда разгадал его намерения. «Я изменился, – сказал Кейлин. – А Валлан – нет. Поэтому я вижу его насквозь, а он будет делать ошибку за ошибкой. Раньше, еще год назад, я пошел бы ему навстречу. Теперь я научился ждать».

И мы ждали. В деревушке под названием Козий Брод. Ежедневно рассылали гонцов во все стороны. И принимали обратно с донесениями. С юга, с севера, с запада и с востока. Кейлин дергал за нити, словно паук, вынуждая армию сестры размазаться, растечься по стране. Сотня – туда, две сотни – сюда. Против повстанцев юга, против веселинов на закате. На усмирение рудокопов Железных гор. Защитить столицу, прикрыть торговые города Клещец и Греттон, дающие львиную долю в коронных податях.

Таким образом, вышло, что Валлан рвался на север, к форту Турий Рог, ставшему резиденцией претендента на корону, лишь с несколькими сотнями петельщиков. Разведка давала противоречивые сведения – от трех сотен до десяти. В последнее, правда, верилось с трудом. Ну, не было в Трегетрене и в лучшие времена столько гвардейцев. А с ними поспешали груженные на телеги лучники, числом не более двухсот. Этих парней вербовали по разоренным веселинами деревням и факториям в западных баронствах страны и в Спорных землях. Потеряв все, они служили за гроши и сносили любые лишения.

Кейлин мог противопоставить этой силе в основном пехоту. На нашей стороне насчитывалось полных десять сотен щитоносцев и три сотни отлично обученных лучников. Большинство перешли на сторону повстанцев прямо из рядов действующей армии, а значит, прошли хорошую муштру. Малую толику новобранцев натаскивали Берк Прищуренный – вечно кашляющий трейг, некогда учивший рекрутов в столице Трегетрена, и мой старый знакомец, Хвост.

Это же надо! Не одного меня горячие ветры, дувшие все лето из Северной пустоши, сорвали с насиженного места и погнали в путь по лесам и полям. Следует заметить, Хвост отнесся ко мне без малейших признаков приязни. Разве что в морду не плюнул. Но это, я думаю, только из-за моего положения, приближенного к принцу и его коннетаблю. Иначе вряд ли он сдерживался бы. Ничего, после боя найду его обязательно, а там поговорим по душам. Если чем-то обидел – извинюсь. Если нет – придется ему извиняться.

Теперь щитоносцы и стрелки выстроились у самой воды по «нашу» сторону брода. Командиры прикидывали на глаз силу и направление ветра. Кто-то подбрасывал пучки сена или соломы, кто-то строгал деревяшки, наблюдая за полетом желтоватых завитков.

Глан прохаживался вдоль рядов, отдавая последние наставления сотникам и десятникам. То и дело хлопал кого-нибудь из новичков по плечу – ободрял. Для каждого у него находилось доброе слово и шутка, способная отогнать противную дрожь в коленках. Ведь у многих предстоящий бой будет первым серьезным сражением. Схваткой не на жизнь, а на смерть. Тут уж лучше сложить голову, чем выжить и угодить в плен. Из доходивших слухов о Валлане и его методах борьбы с инакомыслящими я понял – быстрая смерть в бою куда лучше мучительного угасания на кресте или на колу.

За холмом прятались до поры до времени полсотни конников и десяток колесниц – отряд, призванный решить исход боя или поколебать чашу весов в случае необходимости. Верховые на четверть веселины. Многих из них я знал по именам. Добрец, ради которого Кейлин явился в Фан-Белл в златолисте. Щербак, пожилой следопыт, всегда и обо всем имеющий собственное мнение. Гуляйка, непревзойденный разведчик, несмотря на молодость. Жила, Некрас, Долян… Эти ватажники помнили еще не принца Кейлина, а разбойника Живолома. Остальная часть отряда – несколько петельщиков, перешедших на сторону принца у деревни Щучий Плес, когда Кейлин открыл свое имя и открыто объявил о намерении бороться за отцовский престол. Колесничные бойцы прибыли из Ихэрена, вместе с Вейте. Говорят, еще в яблочнике ее тал мог выставить пять десятков колесниц. Но война в Ард’э’Клуэне многое изменила. Помоги Сущий ихэренцам оправиться от разрухи хотя бы лет за десять-пятнадцать…

Арданы и веселины косились друг на друга. Еще бы! Не часто им приходилось сражаться бок о бок. Далек Весеград от Фан-Белла, говорят в народе. Верно. Далек. Даже верхом месяца два добираться.