Поодаль к стене жался Фитц с швейными принадлежностями наготове — вдруг платье Фионны в последнюю минуту потребует починки. На Лиз и Бобо он посматривал со смесью благоговейного любопытства и панического страха. Лиз улыбнулась ему — как сама надеялась, ободряюще. Рука Фитца нырнула в карман. Лиз, чье шестое чувство — экстрасенсорное чутье — бдительно отслеживало обстановку, различила в его кулаке тусклый сгусток энергии. Наверное, талисман, охраняющий от неведомого зла.

М-да, чтобы продержаться в этот вечер, им понадобятся все ресурсы — возможно, даже этот жалкий талисман. Лиз и сама, прежде чем войти в «Супердоум», до предела подзарядила свои магические аккумуляторы энергией Матери-Земли. Как досадно, что они не нашли Робби. Столько вопросов осталось без ответов. Робби действует сама по себе или по чужой указке? Если да, по чьей? Каковы ее мотивы? Ревность? Или неодобрение творчества и взглядов Фионны? Но ведь в них ничего крамольного нет — наоборот, «Изумруд в огне» призывает к миру и терпимости…

Еле переставляя ноги, в гримерку вошел Найджел Питерс. Усталость не помешала ему подскочить к Фионне и вырвать у нее сигарету.

— Отдай! — жалостно взвыла она. — Я без них сейчас сдохну!

— Голубка, от табака диапазон голоса сокращается, — пояснил он и сунул ей вместо сигареты бокал. Фионна жадно выпила таинственный напиток. Тут же ее перехватила Лора Мэннинг и ловко подновила слой ярко-оранжевой помады на губах певицы. Та, впрочем, вообще ничего не заметила, занятая своими мыслями.

— Вы на что это вылупились, мисс Мэйфильд, мэм? — воскликнула Фионна с внезапно прорезавшимся простонародно-ирландским акцентом.

— Я… — Лиз хотела было дать подруге отповедь, но вовремя осеклась. Нельзя проявлять излишнюю фамильярность при стольких свидетелях. — Я что-то не понимаю. Вы же сыграли сотни концертов. Сегодня даже не самый масштабный по количеству публики. Не может быть, чтобы вы боялись выходить на сцену.

— Тут другое. — Даже толстый слой макияжа не скрыл внезапной бледности Фионны. Она избегала смотреть на Лиз.

— Не дури, — шепотом заявила Лиз, преградив подруге дорогу. — Ты доказала, что на тебя действительно ополчились злые колдуны. Тут все взаправду.

— Ну спасибо! Ну ты меня утешила! — взорвалась Фионна, испепелив Лиз взглядом. Но гнев пошел ей на пользу — она даже на время забыла о всех своих страхах. Будь проклята Элизабет Мэйфильд и ее америкашка… это пугало огородное… Слишком уж часто они бывают правы.

Тем временем пугало огородное тоже решило кое-что добавить.

— Если уж выбирать, чего бояться, то лучше страшиться реальных вещей, мисс Кенмар, — заявил он, уставив на нее свои бездонные синие глаза. — Против них можно принять реальные меры, да? А сейчас ваше дело — показать публике класс, как вы умеете. Сыграйте великий концерт. Стоит вам выйти на сцену, как все наладится.

— Фу-ты ну-ты! Да много ли вы знаете о том, каково стоять на сцене? — возопила Фионна, смерив обоих агентов ненавистным взглядом.

— Ничего, если не считать ролей «Кушать подано» в школьных спектаклях, — беспечно парировала Лиз. — Зато вы, госпожа Кенмар, стреляный волк. В зале ваши поклонники. Они вас любят. Все, что от вас требуется, — это выйти к ним и… э-э… обворожить их своим обаянием. Неужели вам такое в новинку?!

— Сегодня, — прошипела Фионна, поджав губы, — мы впервые за два года играем концерт без спецэффектов.

— Понимаю, — произнесла Лиз. И действительно поняла. Сегодня Фионне придется взять на себя функции, от которых она уже успела отвыкнуть. В стародавние времена Феба Кендал вместе с Лиз играла в вышеупомянутых школьных спектаклях — и даже в этих примитивных любительских постановках пленяла всех своим врожденным актерским талантом. Потом она занялась музыкой. «Изумруд в огне» выступал в барах и маленьких клубах. Наверное, харизма Фионны-Фебы и привлекла к ним внимание какого-то искателя талантов из солидной компании звукозаписи. Когда же группа вырвалась на большую сцену, получила возможность пользоваться спецэффектами и так далее и тому подобное, Фионна начала прятаться за этой красивой оберткой. «Она забыла, что ее талант тоже кой-чего стоит», — сочувственно подумала Лиз. Ей захотелось поделиться всеми этими соображениями с певицей, но такая речь странно прозвучала бы из уст сотрудницы спецслужб, которая якобы не была знакома с Фионной прежде. Да и Фи вряд ли обрадуется. Ллойд скептически сощурился.

— Ах вот за что они вам платят зарплату из моих честных налогов? За глаженье по головке?

— И за это тоже, если ситуация требует, — отрезала Лиз. — А теперь, если вы мне позволите, я должна сосредоточиться.

И отошла в угол гримерки, чтобы вдали от чужих глаз раскрыть сумочку и приготовить к бою свой арсенал. Лиз успела прихватить из отеля свежие припасы — да и Бобо поделился содержимым своих бездонных карманов. Лиз перебрала пакетики и узелки — «пятнадцать», «шестнадцать», «семнадцать»… В общей сложности восемнадцать плюс все известные ей заклинания, для которых материальные ингредиенты не нужны. Нужнее всего здесь, вероятно, окажутся выученные ею назубок заклинания-обереги. Лиз начала бормотать их под нос, чтобы в нужный момент обвить Фионну защитным коконом. Как жаль, что они с Бобо не смогли отыскать девушку. И осмотреть стадион до концерта тоже не успели. Остается только сосредоточить все внимание на человеке, против которого были направлены все атаки.

Фи вновь начала вышагивать по гримерке. Чертов паркет! Попробуй не наступать на стыки половиц. А наступить — беду накликать. Вот ведь не везет! Теперь Фионне хотелось уже не выбежать к зрителям голяком, а найти маленькую укромную норку, забиться в нее и переждать, пока все не кончится. До концерта десять минут. Восемь. Шесть.

Глядя, как Фи, ступая по узким половицам, выворачивает ноги, Лиз догадалась: она боится преступить суеверную примету. Что ж, такими мелочами делу не поможешь — во всяком случае, на стадионе, где плещутся буйные энергетические волны. Фи не зря нервничает. Ощущение пьянящего, нехорошего возбуждения, которое Лиз почуяла еще раньше, усиливалось по мере того, как «Супердоум» наполнялся веселыми, предвкушающими концерт людьми.

В дверях гримерки возник помреж.

— Пятиминутная готовность, мисс Кенмар. Вы подниметесь с нами или вас еще подождать?

— Час пробил, ребята, — возгласил Найджел Питерс. И, ласково сжав руки Фионны, повлек ее к двери. Фитц, подхватив шлейф ее зеленого платья, побрел вслед, точно королевский паж. За ним потянулись остальные.

На сцену вел темный туннель. Его освещали только крохотные лазерные фонарики в руках незримых рабочих сцены. Но ментальным зрением Лиз отлично различала там, на стадионе, тысячи зрителей, нетерпеливо ожидающих начала шоу. Участники действа и вспомогательный персонал тоже внутренне напружинились от напряженного ожидания. Дрожащие красные огоньки благополучно довели группу до задрапированных тканью кулис в северной части сцены, позади огромных колонок. Там, скрытые мраком, уже стояли остальные музыканты и бэк-вокалистки. Зажглись прожектора — Лиз показалось, что их лучи неуверенно дергаются. Где-то среди видеомониторов, выстроенных кольцом в кулисах, затаился Хью Бэнкс. Лиз услышала его ровный голос:

— Три, два, один, МАРШ!

Невидимая толпа громоподобно взревела, когда группа начала выходить на сцену. Возглавлял процессию Майкл в переливающихся белых шелках, прекрасный, как ангел. Как только музыкант занимал свое место, его подсвечивали отдельным прожектором. Казалось, стоят на сцене не люди, а длинные венчальные свечи. Майкл высоко занес руку над головой и, когда остальные приготовились, извлек из своей гитары оглушительный аккорд. Барабанщик задал ритм, и музыка понеслась широкой рекой, хлынула в уши Лиз, отозвалась ритмичным эхом в ее грудной клетке.

Лиз, как и Фионна, замялась поодаль, на лестнице, ведущей к сцене. Сама поверхность сцены была у нее на уровне глаз. На втором плане Лиз увидела что-то вроде мозаики из округлых, тускло светящихся точек. Это были лица. Тысячи лиц. И все пришли увидеть «Изумруд в огне», увидеть Фионну. Все кресла были заняты, стоячий партер — набит до отказа. И лишь туннель у них за спиной, точно аварийный трос, соединяет музыкантов с пустым пространством за сценой. Лиз отлично понимала, почему Фионну раздирают противоречивые чувства, почему певицу одновременно тянет вырваться на сцену и, развернувшись, удрать прочь.