Я бы показал, но ханд-таймер на моем запястье лишь молчаливо отсчитывал секунды. Они бежали, складываясь в минуты и часы, струились из прошлого в будущее, но никаких вестей от Джинна не приносили. Мой Чеширский кот еще трудился.

Мы уселись за стол с неизменными кофе и вафлями и заговорили о грядущем. Я, под впечатлением последних дум, твердил, что будет оно радостным и светлым, исполненным любви, а также красоты и гуманизма. Но Глеб Кириллычу это представлялось бредом и заблуждением незрелого ума – точно, как во сне! Какой гуманизм, бубнил он, какая красота? Фиг вам, прекрасный сэр! Откуда гуманизм, если гуманоидов не будет, а все превратятся, мон шер ами, в сплошных киборгов! Жить-то хочется, компроне ву? А жить с насосом вместо сердца и осмотическим фильтром в печени куда надежнее – ни тебе цирроза, ни инфаркта… Ешь, что хочешь, а главное – пей! Тут он стал басовито хихикать и просвещать меня, как у киборгов с половым вопросом и что в их понятиях эротика, а что – порнография.

Я улыбался, внимая этим занимательным речам, но слушал не только Михалева. Перекрытия в его старинном доме были массивными, толстыми, не пропускающими скрипов и шорохов сверху и снизу, но все же мне чудилось, что я различаю легкую поступь Захры и ее смех – даже звуки плавной музыкальной речи. О чем они с Ахметом толковали? Наверняка не о киборгах… Может быть, он говорил про повелителя джиннов, грезившего о встрече с ней? О человеке, для которого она была прекрасней и желанней всех девушек Земли? Может, надо распрощаться с Глеб Кириллычем, пойти к ее дверям и сказать, когда откроют: видеть тебя – счастье, мечтать о тебе – радость!

Но я отправился не к Захре, а домой, и по дороге, заглушая тоску, раздумывал о теориях Михалева. Нет, не верилось мне, что люди преобразуются в киборгов! Слишком тривиальный, примитивный путь – фаршировать себя железками, а в задницу воткнуть аккумулятор! Человек по природе жаден, а потому не захочет расстаться с уже достигнутым в процессе эволюции, с великолепным телом, печенью, желудком и остальными органами, источником удовольствий и наслаждений. Усовершенствовать их – вот достойная задача! Однако не механическим способом, а более тонким, на уровне физиологии и генетики. Дольше жить, не знать недугов, преодолеть болезни старости, сделаться еще сильней, еще прекраснее… Все сохранить, сберечь свои сокровища, а к сбереженному добавить… Будет ли так? Осуществятся ли эти мечты? Что ж, еще немного, и узнаю…

В комнате сгущались сумерки, и только тришкин экран с изображением Белладонны рассеивал тьму наступавшего вечера. Тяжкое предчувствие вдруг охватило меня – Джинн не улыбался, а выглядел каким-то виноватым, напоминая кошку, сбежавшую от мыши. То ли кошка струсила, то ли мышь вдруг обратилась в крысу размером с волкодава… Не справился с задачей? – подумал я, усаживаясь в кресло.

– Ты здесь, Теплая Капля.

Это был не вопрос, а утверждение. Джинн видел и ощущал меня с помощью десятков датчиков так, как не под силу человеку; он мог узнать мой пульс, определить давление крови и уловить тепло – быть может, каждый квант моей живой энергии.

– Я здесь, дружище. И я рад, что ты опять со мной.

Пауза. Потом:

– Мне удалось решить проблему, но выводы неоднозначны. Я разработал семнадцать моделей и отобрал из них три. Какая-то из них, первая, вторая или третья, реализуется с вероятностью 0,96. И все они…

Он замолчал, и это молчание было таким, с каким провожают гроб в. могилу.

– Все они?… – переспросил я, чувствуя, как замирает сердце.

– Все они кончаются гибелью, Теплая Капля. Примерно к восьмидесятым годам текущего столетия. Возобладают центробежные процессы, цивилизация падет, и на Земле не останется ни одного живого человека. Среда обитания будет разрушена, вы все умрете, а вместе с вами погибну и я.

Мне не хватало воздуха. Я судорожно вздохнул и повторил, не в силах поверить в ужасное:

– Все?

– Да. Это глобальный процесс. Возможна гибель всех живых существ, от насекомых до высших млекопитающих. Всей фауны и флоры. Жизнь сохранится только на микробиологическом уровне.

Я отдышался. Руки у меня тряслись, и, чтобы унять их дрожь, пришлось вцепиться в подлокотники кресла.

– Ты говоришь о трех первых вариантах? Да.

– А остальные четырнадцать? Я понимаю, их доля невелика, но все же четыре процента… Значит, надежда есть?

– Не обольщайся, Теплая Капля. Эти модели также гибельны. Только…

– Что?

– Причины фатального исхода менее вероятны. Не ядерная зима, не вирусная пандемия, а нечто экзотическое. Есть много видов насильственной смерти, но чаще ее причина – авария на транспорте или пожар, а не падение метеорита. – Он смолк, затем в колонках раздался странный шелест, подобный вздоху ветра, и до меня донеслось: – Я сожалею, Теплая Капля. Я очень сожалею…

Я был владыкой мироздания, обреченного на гибель.

Прошло какое-то время, необходимое, чтоб эта мысль укоренилась, окрепла и расцвела словно черный тюльпан на могиле усопшего человечества. Нет, я не смирился с ней! Но я отчетливо понимал, что сделанный прогноз есть истина – истина в последней инстанции. Джинн не лгал мне, и он, разумеется, мог ошибаться, но вероятность ошибки была такой же малой, как концентрация золота в капельке морской воды. Люди тоже прогнозируют, но этот процесс отчасти подобен гаданию на кофейной гуще, отчасти заказному роману с концовкой в стиле «хеппи-энд». Если прогноз касается вещей серьезных, определяемых миллионами факторов, которые мы не в состоянии учесть, приходится делать селекцию, отбрасывать то, что кажется неважным, и оставлять один параметр из тысячи. С подобным выбором компьютеру не справиться, это неалгоритмизируемая процедура, доступная лишь человеку, а человек – увы! – необъективен. Над ним довлеют приязнь и антипатия, преданность неким идеям, догмам и вождям, вера в одни авторитеты и неприятие других. Такова людская природа, и ее не изменишь! А значит, принцип «нравится – не нравится», «верю – не верю» влияет на отбор – ну а каков отбор, таковы и результаты. Компьютер в данном случае – отвертка: повернешь направо – затянешь адский болт, повернешь налево, выйдет райское послабление.

Прогнозы Джинна были иными, возведенными на почве реальности.

Он не отбрасывал ничего и ничего не выбирал, он мог учесть не миллионы, а миллиарды факторов, тенденций, направлений, мог разобраться в их взаимосвязи, вычленить главное и протянуть цепочку из причин и следствий в завтра. В то недалекое завтра, где Земля была пустынной, без людей, зверей, растений и даже без киборгов… Двадцать первый век был не полуденной прелюдией и не преддверием светлой мечты, а мрачной эпохой заката.

Все напрасно, думал я. Миллиарды канувших в прошлое жизней, муки и радости, подвиги, злодейства, великие деяния, самоотверженность, любовь и героизм… Сражение у Фермопил, походы Цезаря, открытие Америки, полотна Леонардо и Эль Греко, битвы под Ватерлоо и Сталинградом, первый автомобиль и первый аэроплан, теории Луи де Бройля и Эйнштейна, полеты в космос… Все зря! Зря я повстречал Захру, зря убили Алика… И зря я убил Салудо…

Напиться, что ли, с горя?

Я позвонил Сашке. Не с помощью Джинна, а самым обычным способом.

– Рем Квадрига, доктор гонорис кауза?

– Гонорис, – подтвердил он. – Очень даже гонорис, в силу заслуг перед историей и успехов в языкознании. Я, Серый, у инков моих такое откопал, такое вычитал! Ты не поверишь, но они…