Дункан пожал плечами.

— Ты согласен? — настойчиво повторила она.

— Да, согласен. — Голос его резал слух. — И ты ответила, так?

— Ответила ли я страстью на страсть? Он коротко кивнул.

— О да, — промолвила Эмбер. — Я была охвачена страстью…

Рот Дункана превратился в плоскую щель.

— …если полагать, что ярость и отвращение — это страсть, — насмешливо продолжала она. — Я выхватила кинжал, вонзила его в руку, шарившую у меня под юбкой, и бросилась бежать. Потом меня так вывернуло наизнанку, что я не в силах была сделать глоток воды.

— Кто были эти скоты? — требовательно спросил Дункан.

— В третий раз, — продолжала Эмбер, словно не слыша его вопроса, — рука какого-то незнакомца запуталась у меня в волосах, и сладкий озноб удовольствия растекся по всему телу.

— Что за незнакомец? — Ты.

— Не понимаю, — сказал Дункан.

— И я не понимаю, но это правда. Когда я впервые коснулась тебя, то испытала наслаждение столь острое, что даже вскрикнула.

— Тогда ты почувствовала не свое, а мое желание.

— В то время ты был без сознания, — возразила Эмбер.

Глаза Дункана округлились. Отразившаяся в них вспышка пламени свечи сделала их почти такими же золотистыми, как у Эмбер.

— Что ты сказала? — прошептал он.

— Я дотронулась до тебя, я узнала тебя, и я хотела тебя. Ты лежал без чувств, ничего не ведая, ничего не помня, и огонь заструился у меня по телу, когда я провела руками по твоей груди.

Вырвавшийся у Дункана звук мог быть именем Эмбер, или тихим стоном страсти, или и тем и другим одновременно.

— Я была создана для тебя, — сказала Эмбер, расстегивая свой плащ. — Для тебя одного и ни для кого больше. Возьми же то, что принадлежит тебе, и дай мне то, что принадлежит мне.

— И что же это такое? — спросил Дункан.

Но его улыбка и хрипотца в голосе сказали Эмбер, что ему это прекрасно известно.

— Мы соединены душами, — тихо проговорила она. — Как же не соединиться и нашим телам?

— Повернись спиной, бесценная Эмбер.

Она неуверенно повернулась спиной к Дункану. Ощутив, как его руки тронули шнуровку, она испытала вспышку желания и в то же время почувствовала облегчение.

Некоторое время не было слышно ничего, кроме шепота пламени свечей и шелеста одежд, бережно спускаемых вниз по теплому телу и падающих яркими пятнами на пол. Наконец Эмбер осталась одетой лишь в собственное тело и отблески огня, играющие на ее коже.

Палец Дункана прошелся по всей длине ее спины — от шеи до затененной впадины у основания позвоночника. Она затаила дыхание.

— Тебе это приятно? — спросил он. — Да.

Кончик его пальца снова повел черту, медленно скользя вниз, вниз, пока ему не пришлось остановиться, чтобы не оказаться зажатым между обольстительными выпуклостями. Охватившая Эмбер дрожь и ее прерывистое дыхание говорили Дункану, что ей на самом деле приятна эта ласка.

— Потому что это приятно мне? — спросил Дункан. — Чье это удовольствие — твое или мое — заставляет твое дыхание дрожать?

— И твое, и мое вместе, — ответила Эмбер чуть охрипшим голосом.

И Дункан опять стал обводить женственную линию спины и бедер, скользнув еще глубже в эту тень, которая мучительно искушала его. Он знал, что если пойдет дальше по этой темной излучине, то найдет место, которое мягче, чем его сны, и горячее, чем его желание.

— Хотел бы и я это почувствовать, — пробормотал Дункан.

— Что почувствовать? Он слегка усмехнулся.

— Мое желание и твое вместе.

— Тогда прими в дар мое тело и подари мне свое в обмен.

— Ты остаешься в проигрыше.

— Только потому, что я раздета, а ты одет. Сочетание колкости и страсти в голосе Эмбер заставило Дункана тихонько рассмеяться.

— Я хочу еще немного остаться одетым, — сказал он.

— Почему?

— Потому что тогда мне, может быть, удастся не поступить с тобой так, словно я — зеленый оруженосец, который не в состоянии удержать свое семя подольше, чтобы доставить подружке удовольствие.

Эмбер испуганно вскрикнула, когда Дункан наклонился и поднял ее на руки, словно ребенка. На один обжигающий миг она ощутила всю глубину его желания. Следующим ее ощущением была шелковистая прохлада мехового покрывала, принявшего ее обнаженное тело, и то, что Дункан уже не держит ее.

Когда Дункан вытянулся на ложе рядом с ней, он постарался сделать так, чтобы их тела не соприкасались. Но огонь у него в глазах заставил сердце Эмбер перевернуться у нее в груди. Она с пронзительной отчетливостью поняла, что ее нагота видится ему прекрасной.

— Я перед тобой в невыгодном положении, — тихо сказал Дункан.

— Почему же? Ты одет, а я раздета.

— Да, но когда ты прикасаешься ко мне, то узнаешь, что я чувствую. Когда я прикасаюсь к тебе, то узнаю только то, что чувствую я сам.

Он протянул руку. Кончиком пальца очертил круг на одной груди Эмбер как раз в том месте, где гладкая белая кожа переходит в бархатисто-розовую. Кожа на груди натянулась, огненные струи побежали от нее к низу живота и дальше.

Дункан с улыбкой смотрел, как меняется тело Эмбер от его прикосновения, как ее сосок стягивается в бутончик столь же соблазнительный, как ягода лесной земляники.

— Я знаю, как это действует на меня, но не знаю, что чувствуешь при этом ты.

Единственным ответом Эмбер была дрожь наслаждения.

— Скажи мне, золотая колдунья. Скажи мне, что делает с тобой мое прикосновение.

— Оно накидывает на меня огненную сеть.

— Значит, тебе больно?

— Только когда ты смотришь на меня и я знаю, чего мы оба хотим, а ты в этом отказываешь и себе, и мне, — ответила Эмбер.

— И чего же мы оба хотим? — спросил Дункан. — Этого?

Он наклонился вперед, так что его усы почти коснулись тугого узелка на ее груди. Почти, но не совсем.

Ответом была молния желания, пронзившая все тело Эмбер.

— Почему ты так мучаешь меня? — прошептала она.

— Когда я прикасаюсь к тебе, ты чувствуешь мое желание. Если я не дотрагиваюсь до тебя, то ты должна будешь испытывать лишь свое собственное желание.

Теплое дыхание Дункана овеяло нежную кожу Эмбер. Она выгнулась навстречу ему, но он отстранился.

— Лежи спокойно, бесценная Эмбер. А не то я поступлю с тобой так же, как когда-то поступила со мной ты.

— Как это?

— Привяжу тебя веревками, чтобы ты не могла двигаться.

— Ты этого не сделаешь.

Улыбка Дункана была загадочной и чуть волчьей.

— Я твой муж. По закону Божьему и человеческому я могу делать с тобой все, что пожелаю.

— И ты желаешь меня помучить, — еле слышно сказала Эмбер.

— Да, очень нежно, — согласился он. — Но как следует, до конца.

Эмбер с улыбкой снова откинулась на меховое покрывало. Сдерживаемая страсть в глазах мужа возбуждала ее любопытство, как и обостренное ощущение собственного тела.

Дункан молча взял в горсть прядь длинных волос Эмбер. Дав им свободно свисать подобно шарфу, он стал водить ими по ее грудям, пока оба соска не стянулись в тугие бутоны.

— Они прекрасны, — тихо сказал он. — Я очень хочу, попробовать их на вкус, почувствовать, как они меняются с каждым движением моего языка. Ты помнишь, как это было раньше?

Острые огненные спицы пронзили Эмбер. Она беспокойно пошевелилась, желая большего, чем слова Дункана и эти мучительно-дразнящие ласки, которые были не совсем то, что живое прикосновение тела Дункана к ее телу.

— Ты помнишь? — еще раз спросил Дункан.

— Помню, — прошептала Эмбер. — Это как огонь и теплый дождь в одно и то же время.

Волосы скользили, гладили и дразнили груди Эмбер, пока она не начала тихо стонать при каждом вдохе. Улыбаясь, Дункан перенес эту ласку на срединную линию ее тела и двигался вниз, пока длинные золотые пряди не встретились с более темными волосами, охранявшими, подобно теплой чаще, скрытый в ее глубине хрупкий цветок.

Когда ласка спустилась еще ниже и волосы защекотали светлую кожу на изгибах ее бедер, пальцы Эмбер вцепились в мех" покрывала. По телу прошла волна дрожи, за ней еще одна и еще, пока она непроизвольно не согнула одно колено.