Майор выразил мне нечто вроде сочувствия.

— Да, — сказал он, явно неудовлетворённый. — Вы подтверждаете наши предположения, хотя я надеялся, что вы знаете больше конкретики, какие-то фамилии…

— В общем-то иногда я видела фамилии, но не обращала на них внимания. Однажды я зашла к нему без предупреждения, просто по пути, а на столе лежал лист бумаги со списком. Такой смятый и затем разглаженный, и одну я там заметила, самую первую.

Пустынко. Я её запомнила, так как она неизвестно почему ассоциировалась у меня с розой пустыни.

Больше я ничего не успела разобрать: он сразу же спрятал листок. Ну, и ещё тот самый Мариуш Влечоны. А! Ещё была женщина, она срочно разыскивала его по телефону и позвонила мне, как же её…

Вспомнила! Кая Пешт. Так она представилась.

— Как давно это было?

— Примерно за год до того, как мы расстались.

Лет пять-шесть назад.

— А тот человек, который ушёл из ресторана…

Вы могли бы его описать?

— Едва ли, — с раскаянием призналась я. — Помню, что он производил приятное впечатление. Короткая стрижка, симпатичное лицо, мягкие черты, ничего резкого. Среднего роста.., сантиметров этак на пять выше метрдотеля. Не толстый и не худой, возраст.., где-то около сорока. А вот поведение противоречило внешнему облику.

— Что вы хотите этим сказать?

— Он казался симпатичным и хорошо воспитанным, а повернулся и ушёл как-то так.., чуть ли не по-хамски. Может быть, я преувеличиваю, но в этом явно что-то было, если я до сих пор помню, можно сказать, эта картина так и стоит у меня перед глазами.

— Доходы, — вырвалось у поручика.

— Правильно, — согласился с ним майор. — Вы знаете источники доходов пана Доминика?

— Догадываюсь, — с горечью сказала я. — И тоже на основе умозаключений и предположений. Наверное, сейчас мне придётся чернить покойника. Хотя предупреждаю, что я могу ошибаться…

Я изо всех сил старалась сдерживаться, но образ Доминика все равно получился не слишком привлекательным. Я опередила очередной вопрос майора.

— Хочу сразу же объяснить, почему я столько лет с ним выдержала, так как вижу, что вас это удивляет.

По глупости. Влюбилась в него и поверила в его совершенство, а он окружал меня заботой. По крайней мере, так мне казалось. И я ни о чем не догадывалась, подавляя в зародыше все подозрения… Так что кое-какое время на это понадобилось. А потом он сам мне подставился, прямо заявив, что должна же я приносить ему хоть какую-то пользу. И стал приводить мне в пример папи Колек, благодаря чему великая любовь окончательно сдохла. И тогда у меня наконец-то словно пелена спала с глаз, а мысли выбрались на свободу. Если вы не в состоянии этого понять, посоветуйтесь с какой-нибудь женщиной, возможно с женой. По части чувств все мы невероятны глупы.

— Да нет, я все понимаю, — с неожиданным смущением сказал майор. — То есть, конечно, скорее так, поверхностно, не изнутри…

— Изнутри! — фыркнула я. — Да ни один мужчина не может чувствовать ничего подобного, иначе какой же он мужчина!

— Очень правильное замечание. Ну, а что с пани Колек? О ней вы тоже не все сказали.

— И сейчас тоже не хочу говорить, потому что противно. Но если нужно, скажу. Понятия не имею, откуда он её взял, но… Секундочку, я вообще не знаю, правда ли это, потому что мне это сказал Доминик, а он мог соврать. Я не проверяла. Вроде бы она была женой какого-то партийного руководителя, тот на ней женился, когда она ещё была молоденькой девушкой, в конце прошлого общественного строя…

Если вы все это записываете, то как джентльмен и человек чести все мои личные признания вы сотрёте…

— Коль скоро они не понадобятся для следствия, можете быть спокойны. Если бы мы разглашали частные проблемы невинных людей, никто бы не захотел с нами разговаривать.

— И так не хотят, — пробормотал поручик.

— Я хочу, — решительно возразила я. — Правда, с оглядкой.

— Оглядку я могу вам гарантировать. Доверительные и ненужные вещи идут ad acta (в дело, то есть закрываются — лат.), в архив…

— В архив! — вырвалось у меня издевательское замечание. — Ха, ха, ха! Интересно, а откуда же пани Колек вытаскивала для Доминика самые разные документы? Из железнодорожного расписания, что ли?

Вроде бы супруг всячески помыкал этой молодой девушкой, заставляя её оказывать услуги другим руководителям, как своим друзьям, так и врагам, а те ею пользовались, странно как-то, потому что…

Впрочем, не странно, в давние времена прислугу тоже за людей не считали, панам и в голову бы не при" шло, что у прислуги есть и глаза, и уши, и языки. Nihil novi sub lovi (Ничто не ново под Луной, буквально — под Юпитером — лат.), ибо точно так же, как мне кажется, относились и к пани Колек, которая к тому же прекрасно разбиралась в их взаимоотношениях, превышая меня в этой области на целых семнадцать этажей. Благодаря чему она и сохранила тесные связи, установленные четверть века назад, а в переломные времена сумела раздобыть различные архивные и строго секретные материалы, сберегла их и передала своему новому властелину. То есть оказалась полезной. Именно это я и сообразила из намёков Доминика, поскольку он никогда и ничего не говорил прямо, и я даже не знаю, сколько во всем этом правды. Он давал мне понять, что она для него — нечто вроде верного слуги, а вообще-то она появилась, вначале туманно, затем явно, лишь в последние два года нашей с ним связи. Возможно, он знал её с рождения, я не в курсе. Кажется, она распространяла обо мне какие-то сплетни, однако они были настолько дурацкие, что я их даже не запомнила…

— Ни одной?

Я на некоторое время задумалась, пытаясь вспомнить невероятно идиотские вещи, с помощью которых Доминик пытался на меня давить.

— Сейчас, минуточку. Была у меня страшно сложная корректура, по такая прелестная, об археологии, перевод с английского, я должна была по просьбе автора провести сопоставление с оригиналом, английский я знаю. Дважды.., нет, извините, три раза — один из них случайно и в частном порядке — автор подвозил меня домой со всем этим барахлом, бумага ведь штука тяжёлая… После чего я узнала, что у меня есть любовник, который компрометирует Доминика.

Крайний идиотизм. А один раз я якобы по пьянке учинила скандал в кабаке под названием «Лотос» — где, черт побери, находится этот «Лотос»? — выкрикивая какие-то обидные вещи в адрес пани Колек и Доминика. Причём эти упрёки он высказывал мне весьма любезно, не обращая внимания на то, что я ничего не понимаю, чем и заморочил мне голову до основания. Кажется, это была работа пани Колек, но не могла же я относиться к подобным глупостям всерьёз. Что-то ещё мне брезжит: будто бы я кому-то выдавала какие-то его секреты, но тут я уж вообще не знаю, какие и кому. Должна вам признаться, что уже четыре года все это вообще перестало меня трогать.

— А вы ненавидели пани Колек?

Я аж задохнулась от изумления.

— У вас с головой все в порядке? Извините, я не хотела быть невежливой. Вы действительно считаете, что мне больше нечего делать, как заниматься какими-то взаимоотношениями с пани Колек?

— Но, возможно, без неё вы не расстались бы с паном Домиником?

— А какое она ко всему этому имела отношение?

Я бы и так с ним рассталась, узнав, что он меня обманывал. Возможно, что под её влиянием он стал мне ещё более неприятен, но ведь это плохо говорит о нем, а не о ней. Так ведь?

— И вы не виделись ни с ним, ни с ней все эти четыре года?

Я пожала плечами, уже слегка раздражённо.

— Нет. Я уже вам говорила. Я его избегала, а уж о ней и говорить нечего. Однако противно мне было только от самой себя. Думаете, приятно осознавать, какой невероятной дурой я оказалась? В моем-то возрасте?

— Ну что касается возраста, то не надо преувеличивать. Но вот вы говорили, что пан Доминик сам ничего не умел и пользовался чьей-то помощью. Ну, в фотографии и механических устройствах. А у вас не появлялось каких-либо подозрений — кто это мог быть? Может, какая-то фамилия?