– Миледи, присядьте. В зале полно ушей, – его голос был спокойным, но не менее напряженным, чем у Бронуин.

– Ушей! – повторила она, вскакивая с кровати, потому как Ульрик приближался к ней. – Вы же не беспокоитесь о том, что ваши соратники услышат о вашем презрительном отношении ко мне и моему народу. Ну что ж! Как вы, так и я! И я сделаю так, чтобы все услышали мое мнение о вас, отравителе своей жены! – крикнула она, рупором приложив ко рту ладони.

Гости замолчали, и арфистки, до этого непрерывно развлекавшие гостей музыкой, перестали играть, отчего еще больше сгустилась тишина. Эхо обвинения звенело под высокими сводами потолка. Бронуин прижалась к спинке кровати, приготовившись отпрыгнуть, если разгневанный лорд бросится на нее.

– Миледи, сойдите с кровати, не то упадете, – Ульрик протянул руку, чтобы помочь ей сойти, но Бронуин не собиралась поддаваться уловке.

– Как будто вас это волнует! – воскликнула она. – У меня есть тот яд, которым меня отравили вы, Ульрик Карадокский! Он из вашего дорожного мешка!

Собаки, привлеченные криками, начали лаять на нее и бегать вокруг кровати.

– Вон отсюда, и заберите с собой свою свору!

При виде проворного пса, отважившегося забраться в изножье кровати, Бронуин сорвала свою головную повязку с обручем и бросила в него, одновременно наклонившись вперед. Собака с визгом отпрыгнула, так как обруч задел ее по носу, и ударилась о ширму. Бронуин лихорадочно уцепилась за ширму в попытке не дать ей упасть, ведь иначе ее маленькое укрытие было бы открыто всем взглядам, однако Ульрик успел подхватить жену, когда все сооружение уже зашаталось.

Ширма с грохотом и треском свалилась на каменный пол, словно молния ударила в дерево. Голос Ульрика, обратившегося к своим рыцарям, напоминал гром, который всегда неизменно сопровождает грозу.

– Прошу простить меня, мои добрые господа, но миледи необходимо поговорить со мной наедине. Мои буфеты и погреба в вашем распоряжении, – сообщил лорд Карадокский. – Гарольд принесет мясо и все остальное, что только можно быстро приготовить сейчас на кухне. Мириам!

Девушка, ужинавшая с остальными слугами в противоположном конце зала, вскочила на ноги.

– Да, милорд?

– Приготовь отвар из травы отца Грегори. Миледи расстроена.

Бронуин яростно заколотила кулаками по спине Ульрика.

– Черт бы тебя побрал! Больше ты не будешь накачивать меня одурманивающими отварами!

– Я… я не могу, милорд, – робко ответила Мириам. – Леди Агнес выбросила мешочек с травами в окно.

Не обращая внимания на брыкания Бронуин, Ульрик обвел взглядом зал.

– Где эта старая ведьма? – проревел он так громко, что служанка упала на колени от страха.

– Пощадите, милорд, леди Агнес взяла ужин к себе в комнату, – дрожащим голосом выкрикнула Мириам.

Бронуин почувствовала, как вздымается и опадает грудь Ульрика в попытке сдержать свою ярость не только ради склонившейся перед ним девушки, но и ради рыцарей, гостей замка.

– Тогда принеси графин вина в мою комнату, надо успокоить миледи.

– Во всех твоих погребах не найдется столько вина, чтобы примирить меня с тобой! – воскликнула Бронуин, колотя по спине Ульрика, уже поднимавшегося вместе с ней по ступенькам. – Черт побери, Дэвид, ты же мой защитник! Неужели ты оставишь меня в руках этого зверя? – она шлепнула одну из собак, не только посмевшую подняться вслед за хозяином по лестнице, но и лизнувшую ее в лицо. – Чтобы твоя черная душа горела в аду, Ульрик Карадокский! До последнего издыхания я буду бороться с тобой, если проведу ночь в твоей комнате! О, нет, ты не прекратишь так грубо обращаться со мной!.. Но, по крайней мере, сделай это ради состояния, в котором я нахожусь!

Дверь захлопнулась, и они оказались в комнате лорда. Пока Ульрик нес ее к кровати, Бронуин успела узнать дамаскский шелк занавесок на окнах и изголовье кровати, на которой она очнулась в день возвращения в Карадок. Супруг опустил ее на постель, но Бронуин упиралась, изо всех сил, теперь цепляясь за его пояс, чтобы воспротивиться его воле.

– Я ненавижу тебя, Ульрик! Ненавижу тебя и всех твоих рыцарей! Если бы яд убил меня, то хотя б не выпало на мою долю всех этих мучений! Но и тогда бы мой дух возвращался и досаждал тебе до конца твоих дней!

Расстегнутый пояс остался в руках удивленной Бронуин. Отбросив его, она ухватилась за рубаху мужа. На этот раз получилось так, что она стянула рубаху с его плеч, и, освободившись от одежды, Ульрик стоял теперь перед нею с обнаженным торсом, похожий на человека-демона с львиной гривой золотистых волос.

Не догадываясь, какой голубой огонь полыхает в ее взоре, упавшем на покрытый шрамами мускулистый торс, Бронуин приподнялась на локтях, собираясь на четвереньках отползти подальше от мужа. Однако Ульрик схватил ее за щиколотки и опрокинул навзничь. Бронуин мотала головой, темные волосы разметались вокруг лица, она уже не могла пошевелиться под тяжестью его тела.

– Вот что мне нужно от вас, миледи, – пророкотал он голосом, напоминавшим приглушенное звериное рычание.

Бронуин увернулась от настойчивого поцелуя, но жадные губы сразу же завладели ее ухом. Как ни была она холодна до того, как оказалась в постели, но от прижавшегося к ней мужского тела разлилась головокружительная теплота! Молодая дама по-детски закрыла глаза, словно надеясь, что все исчезнет. Но натиск не прекратился, напротив, стал еще более изощренным. Горестный стон вырвался из груди Бронуин во время нежнейшего поцелуя, и Ульрик мягко отстранился.

– Расскажи мне, что за яд у тебя оказался.

Яд! За это тоже следовало отомстить! Бронуин перевела дыхание. И лед, и пламя смешались в ее душе, приведенной в смятение непредсказуемым мужчиной, в котором уживалось двое столь разных людей.

– Он в моей сумочке на поясе.

Ульрик приподнялся, чтобы развязать прикрепленный к поясу изящный мешочек. Мысль о флаконе улетучилась из головы Бронуин, когда муж снова сомкнул объятия и одно колено его оказалось между ее ногами, опутанными юбками. Напряженное лицо, осунувшееся от усталости, расслабилось, он узнал флакон.

– Так это всего лишь мазь для Пендрагона. Такой флакон ты найдешь в мешке любого рыцаря, в том числе и твоего чертова Дэвида.

Как легко он все объясняет! Наверное, это еще один дар седьмых сыновей, рассуждала Бронуин, постепенно признавая обезоруживающее воздействие прикосновений мужа к ее телу.

– Тетя Агнес сказала, что если проглотить эту мазь, то последствия будут точно такие же, как у меня в ту ужасную ночь.

– Ты с ума сошла! Черт побери, Бронуин, зачем мне подвергать тебя такой опасности, если ты носишь моего ребенка? Где же твой острый ум? Ты ведь не какая-нибудь истеричка!

Трудно было говорить, когда сердце билось где-то в глотке – там оно и оказалось при упоминании о ее лжебеременности.

– Может быть, в этом и состоит… причина, милорд, – запинаясь, проговорила Бронуин.

Одинокая слеза скользнула по щеке и проложила влажную дорожку к уху. К ее удивлению, Ульрик захватил слезинку губами и поцеловал щеку. От его дыхания теплые волны пробегали у нее вдоль спины, а взгляд рыцаря был так серьезен, что не было нужды в словах. Он отвел темный локон от лица Бронуин и заложил его ей за ухо.

– Кто-то пытается разлучить нас, жена, отравляя твой разум подозрениями, хотя виноват я лишь в том, что влюблен в тебя. Будь со мной заодно, как подобает то жене. Спи сегодня здесь. Наша жизнь совсем другая, не такая, как у твоих или моих родителей. Давай создавать ее вместе.

«Бывают ли сирены в мужском обличьи?» – растерялась Бронуин. Ее решимость была поколеблена страстным желанием поверить словам, которые хриплым шепотом говорил ей Ульрик. Нет ничего в мире слаще, чем таять под тяжестью возлюбленного и держать его в своих объятиях. Она дотронулась до его щеки, колючей, небритой, затем тронула губы – опаляющие, чувственные, обольщающие…

– Я…

Громкий стук в дверь и голос Мириам – «Ваше вино, милорд!» – не позволили ей и дальше погружаться в манящие глубины взгляда Ульрика. Когда он поднялся с постели, чтобы открыть дверь, не стало тепла его тела и холод проник в ее сердце. Как же близко она подошла к тому, чтобы поверить убийце! Как же сильно хотела она ему поверить! И как поверить боится!