– Спасибо, Мириам, – Ульрик повернулся к Бронуин, уже сидевшей выпрямившись. – Я велю служанке перенести в комнату лорда твои вещи, прекрасная дочь ворона?

Бронуин заколебалась. Мягкая постель притягивала, воспоминания искушали тем пронзительным наслаждением, которое ждет ее, стоит только кивнуть. На нее возложена судьбой обязанность стать новой леди Карадока и постараться наилучшим образом заменить свою мать, но готова ли она выполнить свой долг по отношению к человеку, который еще не совсем оправдан в ее глазах. Он лишь на словах отрицает свою вину, и нет доказательств его невиновности. Этот человек обманул ее, заставив считать своим другом, а не тем врагом, которого она поклялась убить. Этот человек лишил пропитания Мать-Уэльс, заставив ее детей умирать от голода. Нет, леди Гвендолин вонзила бы кинжал в сердце этого человека, вместо того чтобы предавать свой народ и семью.

– Милорд, я немедленно покидаю вашу комнату, пока не отравлен мой разум, как было отравлено тело.

Ульрик оцепенел, косточки пальцев, сжимавших горлышко графина, принесенного Мириам, побелели. Взгляд, только что согревавший и ласкавший, как солнечный свет, теперь хлестал, будто порыв северо-западного ветра. «Ах, только змей может так долго притворяться ангелом!» – с горьким разочарованием подумала Бронуин.

– Тогда уходи, женщина! И я обрету покой… по крайней мере, в этих стенах, – ее муж сделал широкий жест рукой. – Я смогу также отдохнуть от этих необыкновенных рук, обхвативших меня за шею, потому что чувствую себя так, словно какая-то цепь стягивает мои голову и тело.

Бронуин холодно расправляла свое платье.

– Эй, Мириам! – позвал Ульрик служанку, удалившуюся от двери.

Бронуин прошла мимо мужа.

– Будьте добры, миледи, сказать моим друзьям, что мы отбываем на рассвете, и сегодня лорд ляжет спать рано, – попросил Ульрик жену.

Она кивнула, не решаясь, подать, голос из опасений выдать свое смятение, но, как только за Мириам закрылась дверь, вместо того чтобы спуститься вниз, Бронуин поднялась на внешнюю галерею, не собираясь передавать слова лорда его рыцарям.

Ступеньки были такими же узкими и крутыми, как всегда, но истертые камни заменили новыми. Снаружи не было факелов, но Бронуин знала дорогу, как свои пять пальцев. Родители нашли ее на верхней открытой площадке башни, когда, едва сделав свои первые шаги, она убежала сюда от няньки. Именно сюда она приходила восхищаться звездами и слушать шум волн, бьющихся о скалистую стену замка. Отсюда были видны освещенные факелами зубчатые стены внутреннего двора, похожие на плоские зубы, ощерившиеся на ночное небо.

Бронуин устроилась в самой дальней части площадки в одной из широких бойниц. «Принцесса в башне!» – вспомнила она одну из своих детских фантазий. Впрочем, желание быть принцессой часто сменялось стремлением стать воином. Трудно сказать, сколько игрушечных стрел выпустила она в море, воображая, что защищает свой замок до последней капли крови.

Она жила, окруженная любовью, под защитой каменных стен и умелых воинов отца. Никто не угрожал ее счастливому маленькому королевству, и меньше всего принц, о котором она мечтала. Предполагалось, что он спасет и завоюет ее сердце, а не украдет его, укрывшись под личиною обмана. Бронуин попыталась подавить отчаяние, сжимавшее горло. Родители подготовили ее к тому положению, которое она должна была занять в жизни, но никогда не смогли бы они предвидеть, что появится он – лорд Ульрик Карадокский. Если змей в Эдемском саду обладал хотя бы половиной его обаяния, то неудивительно, что Ева поддалась искушению.

– Никто не потревожит сегодня твой сон, дорогая.

Обещание тети Агнес, в теплой комнатке которой племянница, продрогнув на площадке башни, нашла утешение, уплыло в небытие, благодаря отвару, приготовленному для нее теткой. Странно, однако, что ее окружали в небытии голоса и звучали так, будто говорившие находились совсем рядом. Они не потревожили ее сон, тетя Агнес оказалась права, они просто были…

Из всех голосов лучше всего Бронуин различала голос Дэвида. Казалось, он был ближе остальных и нес ее куда-то. Холодный воздух сменился теплым, когда он ступил в узкий проход – проход был очень узким, Бронуин поняла это по тому, как холодные и твердые камни царапали ее босые ноги. С каждым шагом Дэвида ей казалось, что они спускаются в темноту все ниже и ниже. Один раз она неуверенно пробормотала его имя, но он торопливо успокоил ее, поцеловав в лоб.

– Все в порядке, миледи. Я здесь. Вам нечего бояться.

Дэвид был ее защитником, назначенным королем, но почему-то в его объятиях Бронуин не чувствовала себя так спокойно, как в руках Ульрика. «Будь все проклято!» – выругалась Бронуин, крепче прижимаясь к груди молодого рыцаря, мускулы которой напряглись от тяжести ноши, как и его руки. Что это он задумал? Ульрик непременно убьет его за это. Кроме того, пальцы ее ног, высовывающиеся из-под подола ночной рубашки, замерзли. Нет, стали мокрыми, с недовольством поняла она.

Сон завладел ею, но когда Бронуин пошевелилась на твердой, как камень, постели, куда ее уложили, раздражение вновь вытеснило удивление. Ей следует приподняться на локте и сказать Дэвиду все, что она думает… если б только она могла владеть своими руками и ногами! Как будто они принадлежали кому-то другому и не слушались ее! Даже веки не подчинялись, удалось лишь немного приоткрыть их, чтобы бросить блуждающий взгляд сквозь узкую щелку.

Где же она, удивилась Бронуин, прилагая все силы, чтобы пошире открыть глаза и рассмотреть странное место, в котором она оказалась. Это была большая комната, удивительно теплая по сравнению с тем туннелем, по которому они с Дэвидом спустились сюда. Горели зажженные светильники, прикрепленные к едва различимым стенам, придавленным низким потолком. Все казалось размытым, темноту и тени пронизывал мерцающий свет.

… и пение. Люди пели… пели псалмы. Если бы она обращала побольше внимания на свои занятия латынью, то могла бы сейчас понять, о чем поется в этих необычных песнопениях. Если бы она могла, то сжала бы руку, в которой лежала ее рука – единственное, что она ощущала. Благодарение Богу, Дэвид пришел вместе с нею в этот невероятный сон. Было бы страшно оказаться здесь совсем одной.

– Диана… Диана…

Имя отозвалось в затуманенном сознании Бронуин, и наступила тишина. К ее неудовольствию, Дэвид убрал руку, и она вдруг осталась одна во тьме. Бронуин снова попыталась открыть глаза. «Нет, но не тьма… огонь!» – сказала она себе, стараясь успокоиться.

– Великая богиня, благослови церемонию в эту ночь.

Женский голос резко, как мстительный клинок, разорвал тишину. Бронуин попыталась повернуть голову, чтобы увидеть говорившего, но смогла лишь разглядеть белое одеяние, украшенное драгоценными камнями.

– Сегодня твой сын родился от Карадока, как предсказано в пророчестве.

– Диана… Диана… – раздавался шепот во влажной теплоте комнаты. – Ты обещал ниспослать его, когда чужаки будут править морским побережьем и равнинами…

– Диана… Диана…

– Из чрева Карадока…

Бронуин почувствовала, как что-то давит на ее живот. То была рука в длинном рукаве, щедро украшенная золотыми и серебряными лентами.

– Он окажется среди чужаков так, что они об этом и не заподозрят!

– Диана… Диана…

К пению, становившемуся все громче, примешивались теперь крики ребенка. Ее ребенка? – поразилась Бронуин, пытаясь разобраться в происходящем. Нет, у нее же был зеленый камень! Зачатия не могло произойти.

– Дитя!

Сквозь щелку между веками Бронуин разглядела на потолке тень стучащего ножками ребенка, которого держали на вытянутых руках.

– Диана!

– Мать!

– Диана!

Вдруг Бронуин почувствовала, как тянут подол ее ночной рубашки. Ленту у ворота ослабили и оттянули книзу. Теперь младенец находился прямо у нее перед глазами, отчаянно отбиваясь. Его засунули ей под рубашку.