— Боюсь, — честно признался драконоборец. — Кто не боится, тот долго не живет. А только случалось мне волколаков убивать. Не труднее, чем горных великанов.

— Верно! Вот и я о том толкую. Эх, завалить бы хоть парочку, да руки связаны…

— А если б и развязаны были? Без оружия оборотня не убьешь…

— Без оружия? — воскликнул Бирюк. — Разуй глаза, пан рыцарь. Вон твой меч валяется. Под деревом. Ты когда без сознания висел, Сыдор хвалился: я, мол, теперь борец за объединение Заречья, а не грабитель, чужого мне не надо!

— Меч! — обрадовался Годимир и тут же сник. Меч-то меч, а как до него добраться? Вовсе не оттого Сыдор с Вукашем оружие ему оставили, что не хотели руки воровством марать, а затем, чтобы рыцарю обиднее помирать было. Дескать, близок локоть, да не укусишь.

— Ладно, пан рыцарь… — Ярош задрал голову, вглядываясь сквозь переплетение ветвей в бледное пятно луны. Ночная Хозяйка. Холодное Солнце. Младшая Сестра. Волчье Солнышко. Да мало ли ей народ названий всяческих напридумывал?! Разбойник откашлялся. — Ничего, пан рыцарь. Может, и пронесет мимо беду. Не под каждой же корягой волколак сидит? Повисим-повисим…

— Да с голодухи и помрем, — подхватил словинец. — А вернее, не с голодухи, а от жажды. Больше трех суток вряд ли протянем без воды…

— Да-а, — протянул Ярош. — Умеешь ты, елкина моталка, ободрить… — И вдруг встрепенулся. — Слышишь?

— Что?

— Топочет кто-то по тропе.

— Кто?

— Откуда ж мне знать? Тише! — шикнул Бирюк. — Слушай лучше!

Годимир умолк, прислушиваясь. Все те же ночные звуки. Шелест листвы, кваканье лягушек в ручье. И ничего больше. Наверное, у Яроша слух как у дикого зверя… Но, в любом случае, пока опасности нет. Раз топочет, значит не волколак. Подкрадывающегося к добыче оборотня человеческому уху услышать не дано.

Вдруг смолкли горластые лягушки. А еще через мгновение рыцарь различил легкий плеск воды. Под чеботом — лесной зверь миновал бы ручей беззвучно.

— Кого ж это леший несет? — сквозь стиснутые зубы прошипел Ярош.

Из-под древесной сени на прогалину выбрался человек. Низкорослый, сутулый, растрепанный. Опасливо озираясь, пошел прямо к подвешенным. В чередовании теней и лунных отсветов Годимир различил редкую клочковатую бороду, облупленный нос и плешь, пробивающуюся сквозь редкие волосики на темени.

Дорофей?

— Дорофей, елкина моталка! — хрипло воскликнул Бирюк. — Ты какого лешего?..

— Да… это… понимаешь… — замельтешил бортник из Гнилушек.

— Поворачивай оглобли, шкура продажная! — каркнул с ветки разбойник.

— Ты… это… обижаешь меня… понимаешь…

— Да не понимаю я ничего и понимать не хочу! Вали к своему Сыдору, можешь его в задницу поцеловать!

— Чего ты взъелся, Ярош! — возмутился Годимир. — Он, может, скажет что-нибудь…

— Да что он скажет? Гнида мокрожопая!!

— Я, пан рыцарь… — повернулся бортник к драконоборцу. — Я, понимаешь, помочь хочу…

— Вон пошел, я сказал! — не переставая, рычал Ярош.

— Да пусть помогает! Я сейчас от Авдея-мечника готов помощь принять! — дернулся в веревках рыцарь.

— Ага! — обрадовался Дорофей, выудил из-за пазухи длинный нож. Таким даже рубить можно, не только резать. — Я сейчас, я скоренько…

Он подбежал к разбойнику, потянулся ножом, чтобы достать до веревки, но тот несильно лягнул его:

— Пану рыцарю иди помогай! Случись чего, он хоть мечом отмашется!

— Ага! — кивнул гнилушчанин, затравленно оглянулся на заросли волчьей ягоды. Перебежал к Годимиру. Привставая на цыпочки, дотянулся самым кончиком лезвия до веревок, принялся пилить. — Я, понимаешь, как они отъехали, — болтал он без умолку, — с телеги соскочил, понимаешь. Сказал, брюхо прихватило! В кустах затихарился, а потом к вам. Бегом, понимаешь, бегом… Уж шибко хотел до тьмы поспеть!

— Не поспел, — буркнул Ярош. — Не сильно, значит, и спешил, елкина ковырялка! Сейчас тебя волколак — цап! Вражина!

— Ну, чего ты на него взъелся? — Годимир говорил, с трудом превозмогая боль — войдя в раж, Дорофей зацепился левой рукой за его пояс, и теперь веревка врезалась под мышки под двойной тяжестью. — Помочь человек хочет!

— Человек? Елкина моталка! Такие человеки, как он, Господа басурманам выдали… Из-за кого мы к Сыдору попали?

— Ну, уж тут, что в лоб, что по лбу! Не к Сыдору в лапы, так гнилушчанские кмети замордовали бы.

— Я, понимаешь, как лучше хотел… — пыхтел Дорофей. — Я бегом побег, понимаешь…

— Бегом он побег! — передразнил Ярош. — Ты пилил бы молча. Оно хоть режется там?

— Режется, вроде как… Понимаешь, мокрая конопля! Тянется стервоза!

— Вот и режь, не болтай! Спаситель, елкина моталка!

— Во! Пошел узел! — обрадованно заорал Дорофей.

Глухое взрыкивание донеслось из кустов.

Плотная тень промелькнула под ногами Годимира.

Отчаянно завизжал бортник. Словно попавший в силок заяц.

Крик его оборвался, сменяясь бульканьем, и смолк совсем.

Годимир похолодел.

Урчащая темная туша, копошащаяся над телом разбросавшего руки-ноги Дорофея, могла быть только волколаком. Для медведя слишком стремительна, для волка — слишком большая.

Зверь рвал теплую плоть, урча от удовольствия. Ударом когтистой лапы отбросил в сторону разодранный кептарь.

Рыцарь оглянулся на разбойника. Тот возвел глаза к нему. Дескать, все в руке Господа. Авось насытится и нас не тронет.

Имея представление о жестокости волколаков, Годимир на это не рассчитывал.

Молодой человек попытался еще раз разорвать веревки.

Кажется узел, надпиленный Дорофеем, подался! Чуть-чуть, самую малость…

А ну, еще! Точно! Подается. Но слишком уж неохотно. И все же, как говорится, чем леший не шутит? И еще говорят — попытка не пытка. Лучше уж делать что-то, чем покорно ждать смерти.

Волколак поднял голову. Взбугрились могучие мускулы на загривке. Шерсть на короткой, тупорылой морде слиплась от крови, клыки поблескивали из-под тяжелых брылей.

Зверь принюхался.

Годимир затаил дыхание. Только бы еще несколько мгновений… Только бы не кинулся прямо сейчас. Успеть бы упасть, перекатиться, подхватить меч — до него не больше трех саженей. Да еще бы не подвело избитое тело… А все равно в драке помирать легче. Все-таки странствующий рыцарь, а не паучий обед на веревочке!

Волколак зарычал, повернув морду к темной стене леса. Ударил когтями по земле, вздыбил шерсть на спине.

Ответное рычание донеслось из кустов. Низкое, повелительное. В нем слышался бессловесный приказ.

В пятно лунного света вышел второй оборотень.

Длинные космы на плечах серебрились сединой. Толстенные канаты мышц перекатывались под шкурой.

Молодой человек впервые в жизни получил возможность рассмотреть живого волколака вблизи, только радости это почему-то не доставляло.

Облик чудовища являл странную смесь человеческого и звериного. Передние лапы он ставил на костяшки пальцев, отчего черные когти торчали вверх. Морда ближе к собачьей, чем к волчьей. Приплюснутая спереди, как у боевых псов из Орденских земель — северяне надевают на них стеганные войлочные жилеты и травят на вражескую пехоту. Уши маленькие и прижаты к поросшему плотной короткой шерстью черепу. На спине и плечах, напротив, шерсть наподобие конской гривы, только грубая и топорщится. Задние лапы длиннее передних, но при ходьбе согнуты в колене. Наверное, удобно — в любой миг готовы к прыжку.

Первый оборотень рычал, разбрасывая когтями дерн.

Второй стоял молча, скалился. Клыки, едва ли не в вершок длиной, влажно сверкали. Медово-желтые глаза смотрели, не мигая.

Так продолжалось довольно долго. Все это время Годимир пытался порвать надрезанную веревку.

Наконец, первый волколак, убивший Дорофея, пригнул голову к земле. Рычание из угрожающего стало смущенным. Он перестал рыть землю, шагнул назад, отвернул морду, подставляя незащищенную шею под укус. Очень похоже на обычных кобелей, выясняющих отношения в своре.

Старый оборотень подошел к добыче. Лизнул кровь. Еще. Напряг шею, вырывая из развороченной брюшины печень. Звучно чавкнул, сглотнул. Облизнул седую морду и коротко взвыл. Словно позвал кого-то…