— Вы с Синдзи все равно бы всех убили, — сказала она.

— Что?

Ленгли усмехнулась и пересела ближе.

— Что, снова не все так просто? Стены в ванной Синдзи оказались обожжены, а камера отключилась после первых восемнадцати кадров вашего, м-м, исхода. Я на глаз прикинула энергию и решила, что хочу жить.

— За счет…

— Нет.

«Нет». Я чувствовала усталость. Я хотела увидеть Синдзи — всего лишь. Я устала от этики.

— Два класса — гарантия вашей с Синдзи неподвижности, пока совет решает вашу судьбу, — скрипуче сказала Ленгли. — Это как минимум тридцать детей. Остальные могли выжить с семидесятипроцентной вероятностью. Взрослые… С ними хуже.

— Я помню. План ликвидации лицея твой?

— Да. Видишь, я не лгу.

— Вижу.

— Ты видишь что-то не то, — огрызнулась она. — Позволь я вам с Синдзи уйти, и здесь осталась бы оплавленная воронка километров так под сорок радиусом. У нас не получилось бы поговорить иначе. А так вы можете попытаться забрать с собой хотя бы кого-то.

— И тебя?

— И меня.

— Ты могла рассказать об этом раньше. Не ждать до последнего.

— О, да, могла.

Ее смех был скрипучим — и тоже усталым. Она смеялась так долго, что я успела понять все, успела еще раз взглянуть на небо, успела даже счесть ее безумной.

— Забирай учеников, Аянами. Создайте там свет и тень и позвольте мне ошиваться рядом.

Я кивнула, и берег исчез.

Свет сеялся, шипел, и потолок обрушился на меня — тяжелее застывшего перекрашенного свинца.

— У меня остался один вопрос. Как мы можем… измениться, если оба больны EVA?

Аска зажмурилась и приложила к щекам кончики пальцев:

— «Признаюсь я, что двое мы с тобой, хотя в любви — единый целый мир».

— «…хотя в любви мы существо одно».

— Да? Ну, смысл ты уяснила.

— Да.

«Синдзи, ты слышал?»

«Да».

«Все?»

«Да».

Он устал. Он тоже очень устал. Мой… Бедный.

— Беги, — сказала я Аске.

— Что?

— Мы заберем тебя, но не сейчас.

Она выдохнула:

— Но… Почему?

— Ты все поняла.

— Нет! Почему?!

— До встречи. И спасибо.

Я видела ее все хуже: все заслонял свет. Ее лицо белело поверх огромного трясущегося ствола, который почти упирался мне в лоб. У нее очень мало времени, но она успеет — я знаю. Аска Ленгли отключит детонаторы и уедет, улетит, умчится, потому что иначе никогда не поймет, не получит ответов.

Мой собственный ответ лежал не здесь. Я не боялась потерять свое «я», не боялась сделать что-то не так, мне нравилось, как звучит свет и как сияет звук. Наверное, я закончила почти все здесь.

— Пойдем? — спросил Синдзи.

— Да.

— Тебя тоже переодели.

— Да. Ты боишься?

Он повел плечами:

— Хуже, чем первый урок. А ты?

— Нет. Да. Но я пытаюсь помнить главное.

— Главное? А, «я — это я»?

— Нет. Теперь я — это еще и ты.

Он остановился на заправке и вышел из машины. Хотел закурить, но хозяин так на него посмотрел, что он улыбнулся и отошел в сторонку — к запыленным торговым автоматам. Поднимался ветер, и пыль тонкими струйками сдувало, казалось, со всего: с газозаправочной колонки, с тумбы громоотвода и с капота припаркованной за зданием машины.

Машины, которой не должно было быть здесь.

— По кофейку, Кадзи-сан?

— Не откажусь. Я могу повернуться?

— Да ради Ангела, Кадзи-сан. Не будем пугать старика.

«Она не изменилась с Эй-Си», — подумал он. Ленгли уже с месяц носила мышиного цвета каре и зеленые глаза — прозрачные, выгоревшие, — мешковатую куртку и штаны с ремешками и молниями. «Скам-штаны», — вспомнил он. — «Где я подхватил это словечко? Уже на континенте или еще в Европе?»

Кадзи не чувствовал отчаяния, не искал вариантов. Он просто ждал — как, наверное, все трое агентов до него.

«Или нет: только первый и третий. Второго она убила с балкона здания напротив».

— После вас, — улыбнулся он, когда Аска указала ему на двери кафе.

— Вы слишком добры.

Руку из большого кармана на животе Ленгли так и не вынула.

«Она не мигает», — вдруг понял Кадзи и стало отчего-то совсем тоскливо.

Внутри пахло кофе, и сиденья скрипели пересохшим кожзаменителем, а в столешницу въелись три круга от чашек и один странный полукруг. «От полу-чашки», — тотчас же подумал Кадзи.

— Два агента «А» в одном придорожном кафе — это очень много, да? — спросил он, ведя ложкой по ободку чашки: три секунды, еще три, и еще, а потом — три секунды назад, и еще три секунды…

— Один из них в бегах, другой переквалифицировался в ликвидаторы, — ответила Ленгли.

Аска положила подбородок на ладонь, а в уголке потрескавшихся губ торчала зубочистка, — но по-настоящему Кадзи смотрел ей только в глаза. Осталось последнее, что его интересовало в этой жизни: когда Аска Ленгли наконец моргнет. Он не понимал, как в воздухе Невады можно не моргать.

— По GPS ты опережала меня на семьдесят миль.

Ленгли приподняла и опустила плечо.

— Флуктуации. И не такое говно случается.

Он опустил ложку в чашку.

— Давай напрямую. Зачем?

— Ты работал с ней.

«С ней, — подумал Кадзи. — Ну конечно».

Не спрашивая разрешения, он вытащил сигареты и зажигалку. Продавец под табличкой «не курить» сделал вид, что смотрит в другую сторону.

А Аска снова не моргнула.

— Я ее недооценил.

— В этом мы похожи.

— И что ты хотела услышать?

— А я хотела что-то услышать?

Кадзи пустил дым в потолок. «Почему-то нет вентилятора. Этой заправке критически нужен вентилятор».

— Говорят, ты свихнулась там.

— Интересная мысль.

— Говорят, ты даже написала последний отчет.

— Было дело.

— Ты написала правду?

Аска перегнала зубочистку в другой уголок рта. Нетронутый кофе остывал перед ней.

— О том, как она прощалась с убитыми? Как десятки Рей Аянами стояли над телами ее коллег? — спросила она. — Или о том, как отряд «Тессеракт» погиб — весь и сразу? Или о том, как от горизонта до горизонта встала зеркальная угольно-черная сфера?

— Сферу видели со спутников и бомбардировщиков.

— Клево им. Мне эта сфера съела хвостовой винт.

— Хочешь об этом поговорить?

Аска прикрыла глаза и вынула зубочистку.

— Нет.

«Ну, вот и все», — подумал он. Нижний край солнечного диска уже выедал горизонт. Аска обхватила чашку обеими руками и спросила, глядя в окно:

— Интересно, как по-твоему: почему она оставила меня?

Кадзи опустил окурок в чашку и положил на стол локти.

— Я полагаю, мне придется сначала выслушать историю.

— Не хочешь — не слушай.

Аска уехала на рассвете. Когда ее широкий старый кабриолет промчался мимо окон кафе, Кадзи услышал, как за воем двигателя играет что-то бодрое, какая-то вечно американская мелодия.

— Сэр, вам счет?

Он поднял взгляд. Хозяин был стар, как эта пустыня. Кадзи очень захотелось услышать добрую индейскую мудрость, но он сдержался.

— Да.

И только обнаружив, что Аска не расплатилась, Кадзи Редзи бесповоротно почувствовал себя живым.

— Поедете за ней?

— Нет.

— Назад тоже не советую. Старая Мо нашептала, что военные по ошибке разбомбили бензоколонку в Прингс-Кросс. Там теперь даже жарче, чем всегда.

— «Старая Мо»?

Индеец кивнул:

— Моя полицейская рация. Все еще работает, в отличие от армейских прицелов.

Кадзи закурил, и — чудо — хозяин снова ничего не сказал.

— Флуктуации. И не такое говно случается, — сказал Кадзи.

Он вышел из кафе. Заправка отбрасывала длинную тень, и всю машину Кадзи покрывала крупная роса. От одного взгляда на нее очень хотелось в душ: мыться, глядеть в запотевший кафель и изобретать себе новое имя.

Он вынул изо рта сигарету и посмотрел в небо.

«Эй, — мысленно позвал Кадзи. — Хоть сейчас ты улыбнулась?»