Он не мог более сдерживаться, и она с охотой уступала. Это было как вихрь, как ураган, и Ева даже испытала разочарование, что все так быстро кончилось. Кончилось ли?.. О, ее дивное приключение только начиналось. Карл отнюдь не был тем мужчиной, которого интересовало собственное наслаждение. Он любил женщину и считал, что обязан дать ей то же, что получил сам. Не успела Ева отдышаться, как он вновь принялся ласкать ее. О, она еще не знала, что мужчина может быть так нежен и ласков. Весь ее предыдущий опыт был ничто по сравнению с тем, что происходило сейчас. Помимо воли в ней поднялось невероятное ощущение радости, в которую она словно уплывала… тонула… Пока его губы блуждали вокруг полушарий ее груди, жаркие ладони поглаживали ее подрагивающий живот, бедра, ноги — она стонала и выгибалась, не сдерживая себя, вела себя, как девка, где-то в глубине сознания понимая, что это ему нравится.

В какой-то миг он словно удалился от нее, и его голос донесся как будто издалека.

— Что это? Что это было?

— О, ничего. Не уходи. Будь со мной. Я люблю тебя!

Это было совсем не похоже на то, что она считала любовью ранее. Ей казалось, что она любила Руперта первой пылкой любовью, а к Стивену ее тянуло проснувшейся зрелой женской чувственностью, но сейчас… Когда Карл целовал ее — шею, круглые груди, живот, включая самые сокровенные и укромные уголки тела, — ей казалось, что она впервые узнала, что такое любовь.

Она забыла, кем он был, отринула свои честолюбивые планы и лишь прижималась к нему, раскрывалась навстречу и только порой со всхлипыванием твердила:

— О, Чарли…

Ночь была упоительна, как мечта. Порой они замирали, лежали в глубоком молчании, находясь где-то между сном и бодрствованием, в том блаженном состоянии, которое придавало их телам почти невесомую легкость. Затем они снова тянулись друг к другу: Карл, восхищенный, жаждущий утолить свой плотский голод и очаровать ее, — она же, захваченная той счастливой, все сокрушающей волной чувственности, какой и не подозревала в себе.

Под утро он забылся сном у нее на груди, она же боялась заснуть и лежала, перебирая завитки его вьющихся черных волос, порой мечтательно улыбалась в полудреме, но когда открывала глаза, тогда в них мелькала почти боль. Как она боялась потерять его!..

Легкий стук в дверь разбудил чутко спавшего короля.

— Госпожа, это я. Уже пора.

Карл торопливо одевался, а Ева все льнула, ластилась к нему, беспомощная и нежная, в каком-то полудетском испуге предстоящего расставания. Карл заметил это ее состояние и замер, глядя на нее, а потом взял ее лицо в ладони.

— Ева?..

Казалось, он только сейчас разглядел ее. С припухшими губами и кругами у глаз, растерянная, трогательная, почти испуганная, она так отличалась от той вызывающе красивой, самоуверенной женщины, какой была вчера! Она была, как ребенок, нежный и чистый. И Карл вдруг понял, что это он сделал ее такой.

— О Бог мой, Ева! Ангел мой… — И почти выдохнул: — Я так люблю тебя.

Последний поцелуй, обещающий и сулящий. Ева нежно погладила его по заросшей щеке. Он прижал ее ладонь к глазам, потом к губам и поцеловал.

— Я люблю тебя.

О, как ей этого хотелось!

Он оглянулся на пороге. Задержался на миг, словно хотел вернуться к ней, но совладал с собой и вышел.

Ева вдруг почувствовала себя невероятно одинокой. Ей надо было взять себя в руки, обдумать дальнейшие действия. Да и последствия того, что она сделала. В конце концов, ей следовало немного поспать. Но она продолжала стоять, дрожа в предутренней прохладе, глядя на закрывшуюся дверь. И лишь шептала:

— Как же я люблю вас, мой повелитель, мой Бог, мой король, Карл Стюарт!.. Помоги мне, Боже…

Рэйчел видела, что с Евой что-то происходит. Сестра была странно тиха за завтраком, однако вопреки обычной умеренности в еде аппетит у нее был волчий.

— Тебе так пришлись по вкусу телячьи котлеты? — невольно удивилась младшая сестра.

Ева словно смутилась. Ева, дерзкая, насмешливая Ева, смутилась! Рэйчел не верила своим глазам. И не поняла, чем поставила сестру в неловкое положение.

Но дядя Энтони уже встрял:

— Ева, голубушка, ты словно работала всю ночь, а не отдыхала.

Даже тетя Элизабет перестала жевать, повернулась к Еве.

Положение спас мистер Трентон. Он стал заверять, что завтрак великолепен, а котлеты просто чудо, но ему не под силу определить, чем они приправлены. Рэйчел отвлеклась, стала пояснять, что добавляет в фарш особую приправу из примулы и ноготков. Карл тут же поддержал разговор, сказав, что существует много трав, из которых готовят изумительные приправы. Внимание от Евы было отвлечено.

Но тут вошел Мэтью Шепстон и сообщил, что прибыл полковник Гаррисон.

— О, явился, — совсем недружелюбно заметила леди Элизабет. — Ездит сюда по поводу и без повода. Будет теперь расспрашивать, вынюхивать что-то.

Лицо Евы словно окаменело. Она, похоже, тоже не была рада приезду жениха. Рэйчел стало больно оттого, что Стивена ожидает столь холодный прием в замке. Ведь когда дома был отец, к Стивену относились совсем иначе, с ним были любезны и приветливы: тетушка любила потолковать о старых временах, Ева поджидала его в переходах замка, слуги угодливо кланялись. А сейчас только дядя Энтони вступился за помощника шерифа, но это не было расположением, скорее расчетом, ибо после того, как Стивен изгнал основного соперника Энтони Робсарта, Захарию Прейзгода, дядя откровенно рассчитывал при помощи полковника занять место проповедника. Он один встал поприветствовать Стивена. Что же касается Рэйчел, то хоть сердце ее и подпрыгнуло от радости при имени Стивена, но и она постаралась избежать встречи с ним, опасаясь его расспросов. Спешно выйдя из-за стола, Рэйчел удалилась в библиотеку.

Библиотека в Сент-Прайори была старинная, сохранившаяся еще со времен, когда здесь было аббатство. Вела в нее узкая винтовая лестница, темная даже в самый светлый день, ибо окон здесь не было. Но стоило толкнуть почти горизонтальную дверцу в ее конце, больше напоминающую крышку люка, как глаза сразу заливали потоки света, вливавшиеся через огромные вытянутые окна, занимавшие одну из стен комнаты. По своим размерам библиотека могла бы называться залом, от всего старого помещения веяло чем-то монастырским и старинным. Особо это подчеркивалось высоким сводчатым потолком, поддерживаемым декоративными, встроенными в стену колоннами, резными каменными капителями еще романского стиля.

Стены и потолок в библиотеке были побелены ослепительной белизны известкой, что придавало помещению особую легкость и делало его еще светлее; от этого высокие книжные шкафы мореного дуба, выстроившиеся вдоль стен и простенков окон, казались особо темными. Все полки были уставлены книгами. Огромные фолианты и толстые рукописные книги, сохранившиеся со времен аббатства, занимали отдельный шкаф. Был там даже экземпляр Вульгаты [13], прикованный цепью из-за неимоверной его ценности. В отдельных шкафах стояли переводы античных авторов, особо любимые Рэйчел — переводы басен, творения Гомера, речи Цицерона, Овидия, Вергилия, Плавта и особо почитаемого ею Плутарха. Были и «Основы античной геометрии» Декарта, и приобретенный гораздо позднее экземпляр «Об обращении небесных сфер» Коперника. Одно из первых печатных изданий «Легенды о круглом столе короля Артура» соседствовало с целым рядом душещипательных рыцарских романов позднего времени, а далее стоял шкаф, в котором покоились тома по законодательству и еще множество книг с надписями на корешках «Дела графства». Они велись полтора столетия, с тех пор как Робсарты стали владельцами Сент-Прайори.

Рэйчел прошла мимо них. Подол ее платья шелестел по плитам пола, словно сухие листья. Она остановилась возле шкафа, где стояли тома Шекспира и Бена Джонсона, любовные сонеты Ронсара — с превосходной рифмой и хитроумными поворотами сюжета, которыми она так зачитывалась долгими зимними вечерами. Здесь же лежал томик с романом мадам Скюдери — Стивен Гаррисон подарил его своей невесте, но Ева так и не удосужилась прочитать книгу. Рэйчел зачитала ее до дыр и нашла восхитительной. Но сейчас девушка отодвинула стоявшие корешками в рад книги и достала из-за них небольшой томик, на темном переплете которого была вытеснена золотом коленопреклоненная фигура перед аналоем. Надпись гласила «Августейший лик». Это была запрещенная правительством книга, которую барон Робсарт приобрел из-под полы, и стоила она огромных денег. В книге заключались молитвы короля-мученика Карла I и его воспоминания о своей жизни, начиная с созыва Долгого парламента и до его бегства на остров Уайт. А заканчивалась книга рассказом другого автора, и там суд над королем сравнивался с судом над Христом.