Забежав в лес мили на три от города, Рик продолжил метаться как заяц, изматывая погоню. Когда агенты отстали так далеко, что не только потеряли его из виду, но и при всем желании не смогли бы быстро вернуться к реке, Рик прыгнул в пробегавший по лесу ручей, постоял немного, а потом побежал прямо по воде в обратную сторону. Да, его следы глубоко отпечатывались на мокром песке, но Рик знал, что вода позаботится об этом. Поэтому он, не останавливаясь, бежал по ручью до тех пор, пока не увидел впереди город – на этот раз, с другой стороны. Отдышавшись, Рик вышел на траву, натянул шляпу на глаза и постарался придать себе вид обыкновенного чернокожего мальчишки-посыльного. Главное, держать голову пониже и ни в коем случае не смотреть в глаза белым людям.

Он еще издалека увидел за деревьями задворки большой гостиницы, но без происшествий миновал опасное место и пошел дальше к сторону реки Чоптанк. Вдоль всей пристани, до самого леса, стояли разнообразные суда и лодки для ловли устриц. Поразмыслив, Рик устремился к роще, поскольку больше ему просто ничего не оставалось – из скупых объяснений, которые он успел получить от Кессии, следовало только то, что нужно спрятаться и ждать темноты. Судя по всему, за ним должны прийти. Рик пока не все понимал, но, исходя из обрывочной информации на планшете и его собственных Отголосков, складывалось впечатление, что Кисси и ее семья оказалась каким-то образом втянута в коварные планы СК.

Рик знал, что миссия есть миссия. Но на этот раз это было личное дело. Он должен был позаботиться о безопасности этой семьи – своей семьи. Во что бы то ни стало, невзирая на последствия.

Дак и Сэра вбежали в церковь и огляделись по сторонам, ожидая увидеть внутри какую-то жизнь. Но в церкви было пусто. Вечернее солнце струилось в окна, заливая помещение теплом и светом.

– Ну, и где почта? – спросил Дак.

Сэра огляделась.

– А где Рик?

– Знаешь, – задумчиво протянул Дак, – а разве это законно – устраивать почту в храме? Томас Джефферсон выступал против смешения церковной жизни с государственной, а почта – это же государственное учреждение, верно?

Сэра равнодушно пожала плечами.

– Пойдем дальше, – продолжал Дак, ничуть не обескураженный ее невниманием. – Томас Джефферсон также заявлял, что все люди созданы равными, он даже включил эти слова в «Декларацию независимости». Но при этом сам Джефферсон был рабовладельцем. Что, как мне кажется, не вполне правильно. Не случайно один англичанин, тоже аболиционист, сказал, что нет, дескать, ничего более абсурдного, нежели государственный муж, разглагольствующий о всеобщем равенстве, держа в руке кнут рабовладельца.

Сэра быстро вскинула глаза на Дака.

– Твой англичанин дело говорил, – кивнула она. Потом снова окинула взглядом пустую церковь. Помещение было скромное и просторное. – Слушай, – сказала Сэра. – Если это почта, то здесь должны быть письма и посылки. – Она стала присматриваться. – Может, они где-то спрятаны?

Дак скептически посмотрел на нее, потом насупился и погрузился в размышления. Через минуту он пробормотал:

– А что если…

Не договорив, Дак сорвался с места, пронесся через всю церковь и остановился перед деревянной кафедрой священника. Плюхнувшись на пол, он стал шарить руками под кафедрой.

– Что ты делаешь? – крикнула Сэра от дверей.

– Ищу почту. Возможно, в твоих словах есть доля истины. Я как раз вспомнил кое-что… Понимаешь, рабам не разрешали разговаривать друг с другом или собираться вместе, кроме как во время работы. Но по воскресеньям они все могли ходить в церковь, и вот тут… – Дак осекся и замер, услышав шум, громким эхом разнесшийся по пустому зданию.

Сэра быстро обернулась.

– Кто здесь? – спросила она, стараясь сохранять спокойствие.

Незнакомый бородатый мужчина вышел из-за угла алтарной части и остановился перед Сэрой.

– Добрый вечер, – радушно поздоровался он. Бородач держал под мышкой большой пакет, который при виде детей ловко спрятал под пиджак.

– Здрассти, – выдавила Сэра, заметившая это быстрое движение. Она решила больше ничего не говорить, предположив, что если будет отмалчиваться, мужчине придется самому задавать вопросы, а это всегда выгоднее. Кто знает, может, бородач, сам того не заметив, выложит им какую-нибудь важную информацию? Поэтому Сэра вежливо склонила голову, сделав вид, что внимательно слушает.

– Меня зовут Гамалиил Бейли, – представился мужчина. – Вы потерялись? Или что-то ищете?

– С чего вы взяли, что мы потерялись? – встрепенулась Сэра.

Мужчина отступил назад и шутливо поднял обе руки.

– Прошу прощения, я нисколько не хотел вас обидеть! Но поскольку это черная церковь, то я удивился, увидев здесь вас. Вы пришли сюда с нянюшкой?

Сэра даже рот разинула от возмущения.

– Нет, – ледяным тоном отрезала она, придя в себя. – У нас нет нянюшки, благодарю вас. Кстати, вы тоже не черный, – ядовито добавила она.

Мужчина улыбнулся.

– Значит, вы живете где-то неподалеку?

– Нет! – выпалила Сэра.

– Да! – одновременно с ней воскликнул Дак.

Мужчина с трудом спрятал улыбку.

– Понятно.

– Вы священник? – поинтересовался Дак, метнув испепеляющий взор в Сэру. Она ответила ему не менее негодующим взглядом.

– Святые небеса, нет! – расхохотался бородач. – Скажем так, я врач, ставший редактором газеты. Сейчас я выпускаю крохотную газетку под названием «Национальная эра» в Вашингтоне, а еще…

– Секундочку! – пролепетал Дак. – Так ведь в этой газете был впервые напечатан роман Гарриет Бичер-Стоу! Это орган аболиционистов!

Мужчина казался смущенным.

– Какой роман, простите?

– Как какой, «Хижина дяди Тома», конечно! – торжествующе воскликнул Дак, радуясь тому, что наконец-то вспомнил нечто существенное и об этом периоде истории. – Начал публиковаться в 1851 году…

Сэра оцепенела, выпучив глаза.

Дак посмотрел на нее – и тоже оцепенел.

Гамалиил Бейли раскрыл рот, потом закрыл его. Его лицо сделалось задумчивым, затем на нем отразилось изумление. Глаза мужчины просияли, он громко фыркнул и зажал рот кулаком, как будто собирался закашляться, но передумал.

– Я хотел сказать… – тихонько пискнул Дак, – что это, наверное, другая какая-нибудь газета… и роман вышел в восемьсот йетинадцатом или около того…

Широкая улыбка расцвела на лице Гамалиила, он отнял кулак ото рта и щелкнул пальцами. Несколько секунд он стоял, глядя на детей и слегка покачивая головой из стороны в сторону, словно никак не мог поверить своим глазам. Наконец, он опомнился.

– Добро пожаловать, – сказал Гамалиил Бейли. – Признаться, я даже не надеялся вас увидеть. Клянусь, никогда не думал! Однако, – тут глаза его помрачнели, – вы просто не представляете, как вовремя прибыли! Нам, как никогда, нужна помощь. – Он указал на церковную скамью. – Надеюсь, у вас есть время поговорить? Я Историк. Правда, мое место не здесь, вообще-то я живу в Вашингтоне, но какое-то время назад в этих краях произошли большие неприятности, поэтому мне пришлось приехать на помощь.

Сэра нахмурилась. Честно говоря, она не доверяла никому в этом подлом времени. Поэтому она решительно скрестила руки на груди и уставилась на Гамалиила.

– Откуда нам знать, настоящий вы Историк или только притворяетесь? Докажите!

Бородач, похоже, ничуть не удивился ее просьбе. Можно было подумать, что он всю жизнь ждал такого вопроса. Понизив голос, он заговорил скороговоркой:

– В 336 году до нашей эры величайший философ и провидец Аристотель понял, что мир движется навстречу смертельной опасности. Истинный ход истории был нарушен, и Аристотель понял, что губительные изменения будут продолжаться и после его смерти. Однако он предсказал, что когда-нибудь, в отдаленном будущем, люди сумеют вернуться в прошлое и исправить Переломы истории. Аристотель основал секретное общество Историков, поручив им не только отслеживать и фиксировать все Переломы, но и ждать появления путешественников во времени. Мои родители были Историками, и сам я вот уже много лет с гордостью ношу это звание.