В этот момент я остановилась, слегка отдышалась, посмотрела на растерянных Лену и Толю и заговорила уже более спокойным голосом:

— И вообще… Вы чего на меня вдвоем наехали? Вы что, сговорились, что ли? А может, у вас шуры-муры? Может, между вами чего и есть? Может, в тот момент, когда ковбой, вернее Кира, гонял меня по всему дому, вы занимались любовью? Поэтому ничего и не слышали. Что, так оно и было? Ребята, вы наверно решили меня засадить за решетку? Я вам наверно просто мешаю. Но я улечу. Вы не переживайте, я улечу. Я улечу первым же рейсом после того, как докажу свою невиновность. Ну что, голубки, вызывайте полицию. Потягаемся.

Я вышла из домика, посмотрела на ночное небо и вдохнула побольше свежего воздуха. Сделав пару шагов, я довольно резко остановилась и повернулась лицом к Толе и Лене, которые тут же вышли следом за мной.

— Маша, ты хоть понимаешь, что ты несешь бред? — На лице Анатолия отразилось смятение.

— Это вы на меня бочку катите.

Остановившись, я подумала, что если Анатолий вызовет полицию, то мне и в самом деле может не поздоровиться. Все факты против меня, и доказать свою невиновность мне будет нелегко. Костюм-то ковбойский как корова языком слизнула, так что, если я начну рассказывать про какого-то ковбоя, меня просто сочтут за сумасшедшую и упекут в дурдом. И доказать, что Сайда убила не я, мне тоже не удастся. У нас в России, если ты совершил хоть одно преступление, на тебя навешают еще десяток, чтобы раскрываемость повысить. Возможно, такие порядки не только в нашей стране, но и в арабских странах тоже. Если я убила Киру, то я обязательно убила бы и Сайда. А если его убила Кира, то обвинят все равно меня: преступление выгоднее повесить на живого человека, с покойника какой спрос… Что тут у них по закону положено за убийство? Смертная казнь, пожизненное заключение? А может быть, меня депортируют в Россию? От этих мыслей мне стало совсем плохо, и у меня в очередной раз со все нарастающей силой закружилась голова.

— А вообще, ребята, давайте жить дружно. Я девушка еще не старая, а можно даже сказать, что молодая. Мне еще жить да жить. Давайте сделаем так: я исчезаю за считанные минуты. Хватаю чемодан, ловлю такси и вылетаю первым рейсом. Как только мой самолет взлетит и вы увидите его в небе, то сразу звоните в полицию. Ради Бога, дайте мне возможность уйти. Я надеюсь, что за мои четыре часа двадцать минут лёта мне удастся уйти от правосудия. За такой срок арабы еще не успеют вязаться с российской милицией, и я смогу надежно спрятаться в Москве. Вы главное не говорите, что я улетела. Скажите, что я прячусь где-то здесь. Пусть они на меня тут охотятся.

Я посмотрела на часы и стала подсчитывать:

— Так. Пока они сюда приедут, это уже черт знает сколько времени пройдет. Пока они все увидят, все запишут, пока допетрят, что я единственная подозреваемая, пока начнут на меня охотиться, сидеть в кустах этой гребанной виллы и ждать моего появления… Ой, да у меня времени целый вагон и маленькая тележка. Прилечу в Москву, отсижусь на даче у друзей, а там буду думать…

Не дав сказать Анатолию даже слова, я вновь посмотрела на ночное небо и решительно направилась в дом.

— Маша, ты куда? — послышалось сзади.

— За чемоданом и на такси.

— Но ведь ночью в Египте такси не ходят.

— Ходят!

— И ты знаешь, что это опасно.

— А мне уже нечего бояться. После этого кладбища для отдыхающих я вообще ничего не боюсь.

— И все-таки такси сейчас не ходят.

— Плевать! Возьму чемодан и пойду в аэропорт пешком! — крикнула я и направилась в дом за чемоданом.

Поднявшись по лестнице, ведущей вверх, я прошла мимо спальни Анатолия и, как только зашла в свою комнату, принялась лихорадочно собирать вещи. Когда чемодан был полон, в комнату вошел Анатолий и сурово сказал всего два слова:

— Не глупи.

— Извини, но в тюрьму мне что-то не хочется.

— Не хочется, говоришь?

— Не хочется. Я, между прочим, для тюрьмы рожей не вышла. Мы же с тобой договорились: я уезжаю в Россию, а ты вызывай свою долбанную полицию. — В этот момент мое сердце ухнуло куда-то вниз, и я увидела, как Толино лицо исказилось в недоброй ухмылке.

— В тюрьму сажают не за рожу, а за поступки. Потому что за свои поступки надо отвечать. Значит, ты в аэропорт собралась?

— В аэропорт.

— Пешком?

— Пешком.

— С чемоданом?

— Своя ноша не тянет.

Как только я взяла чемодан в руки, Толя начал на меня наступать, безжалостно сокращая между нами пространство. Я пыталась отступать вместе с чемоданом, стараясь сохранить между нами хоть какую-то дистанцию, но Анатолий даже не думал останавливаться. Он наступал на меня до тех пор, пока я не очутилась около самой стены.

— В чем дело? — истерически взвизгнула я. — Ты не пустишь меня в аэропорт? Ты хочешь сдать меня полиции?

Я молча смотрела на Анатолия, а сердце у меня в груди так и колотилось.

— Почему ты не отвечаешь на мой вопрос? — спросила я дрожащим от гнева голосом.

— Потому, что ты хочешь бежать и оставить меня с двумя трупами.

— Но ведь с тобой будет Лена.

— Эта Лена мне никто, ничто и звать никак.

— А мне показалось, что между вами что-то есть.

— В том-то и дело, что тебе показалось. Возможно, это глупая, бабская ревность.

— Ерунда. Я вообще ревновать не умею.

— А мне кажется, что наоборот.

— Так ты дашь мне пройти?

— Нет.

— Почему?

— Потому что даже если ты сейчас улетишь, то сюда в любом случае приедет полиция. Она свяжется с российской милицией, и ты в любом случае попадешь за решетку. Тебя ничего не спасет, даже твое бегство. Тебя все равно ждет тюрьма.

— Я отсижусь на даче у своих друзей.

— Но ты не можешь сидеть у них всю свою жизнь.

— Знаешь, Толя, давай с эти закончим, и я сама разберусь со своими проблемами.

— А ты уверена, что ты сможешь?

— Уверена. Я уже привыкла все делать сама. Понимаешь, привыкла?!

— А как же я?

— А ты при чем?

— Я бы хотел тебе помочь.

— Помочь?! Надо же, а я и не рассчитывала на твою помощь. Мне казалось, что ты не помогаешь душевнобольным женщинам. Ведь ты меня считаешь именно такой?

— Совсем не важно, кем я тебя считаю. Важно, что я хочу тебе помочь.

— Никогда бы не подумала, что ты можешь протянуть руку помощи.

— Я хочу тебе помочь. И тебе и себе тоже.

— Каким образом?

Толя посмотрел на часы и быстро проговорил:

— Знаешь, у нас уже нет времени рассуждать и выяснять отношения. Нужно действовать. Сейчас около пяти утра. Скоро с дискотеки придут арабы, и тогда будет поздно.

— Будет поздно для чего?

— Для того, чтобы действовать. Сейчас мы берем с тобой труп Киры и тащим его к морю.

— Что?! — Я съежилась и посмотрела на Толю полными ужаса глазами.

— Я же тебе говорю, что у нас нет времени взвешивать все «за» и «против». Надо действовать. Берем труп Киры и тащим его к морю.

— Зачем?

— Затем, чтобы скормить его рыбам.

От этой фразы меня затрясло как в лихорадке, перед глазами все поплыло.

— Скормить рыбам?!

— Ну, понятое дело, что не волкам. Тут, к сожалению, волки не водятся.

— А что мы будем делать со спасателем?

— То же, что и с Кирой. Дубль два.

— Дубль два?

— Да что ты стоишь?! У нас нет времени. Дотянули уже до последнего. Уже тянуть-то больше некуда. Сейчас арабы вернутся, и тогда все. Лена сказала, что они обычно к шести приезжают. У нас осталось около часа.

Толя заставил меня бросить чемодан, схватил за руку и потащил в свою спальню. Там он сорвал с кровати темное цветастое покрывало и принялся закутывать в него Киру.

— Надо, чтобы крови поменьше было, а то сейчас всю лестницу вымажем, весь дом. Всю лестницу. Хватай ее за ноги, а я за руки, и потащим волоком.

— Что? — откликнулась я, как в тумане.

— Я говорю, потащили ее! У нас времени нет.