— Я сказал, пусть танцуют. Когда дом взорвется, в нем должны быть какие-то трупы, не важно какие, мужские или женские. Самое главное, что они будут обгорелые. Обугленные. Эти твари подумают, что там есть мой труп, и улетят. Это ребята Спартака. Ну а дома я покажу им, кто есть кто. Попомнят они меня!

Я украдкой смахнула со лба холодный пот и ощутила предательскую дрожь.

Анатолий резко встал и захлопал в ладоши.

— Всем танцевать не переставая! Оплата в тройном размере! В тройном размере, понятно вам? Мы с Машкой быстро искупаемся, туда и обратно! А вам не останавливаться, даже когда нас нет! Всем танцевать! Плачу в тройном размере!

На его лице застыла злобная ухмылка, а голос был полон яда.

Усталые, запыхавшиеся девушки закивали головами и принялись танцевать дальше. Анатолий схватил меня за руки, открыл большое окно, похожее на балконную дверь, спрыгнул вниз и, взяв меня за талию, помог спрыгнуть мне. Затем мы бросились к берегу и, добежав до причала, быстро забрались в катер. Меня страшно трясло, я плакала и смотрела на моего спутника безумными глазами.

— Толя, пойди скажи девушкам! Скажи им, скажи! Они же ни в чем не виноваты! Они приехали сюда на заработки! У них дома дети, братья, сестры, престарелые, больные родители! Почему они должны погибать из-за твоих денег и из-за твоих криминальных дел?! Почему?! Толя, так нельзя! Толя! Так поступают только звери, а ведь мы же с тобой люди!!!

— Так можно! — злобно сказал Анатолий, не сводя напряженного, перепуганного взгляда с еще стоящего дома.

— Так нельзя! Они ни в чем не виноваты! Они же погибнут! Это же наши русские девушки! Толя, ты же мужик! Еще можно успеть! Ты же мужик!

— Да пусть дохнут! Почему я должен думать о других бабах?!

— Но ведь они погибнут из-за тебя!

— А мне плевать!

— Ну и сволочь же ты, Толя! Ну и сволочь! Ведь еще можно успеть!

— Нельзя! Осталось ровно три минуты! Даже чуть меньше.

— Толя, это же целых три минуты. Почти три минуты, — громко рыдала я и дергалась, словно в конвульсиях. — Подумай только, три минуты!!! Это же целая вечность! Толя!

— Заткнись, дура! Как только дом бабахнет, заводим мотор. Осталось уже две минуты.

— Еще можно успеть…

Я выскочила из катера и бросилась в сторону дома.

— Маня, ты чего, совсем сдурела?! — только и донеслось мне вслед…

— Сдурела! — крикнула я, не слыша собственного голоса, и припустила быстрее.

Внезапно поднялся сильный ветер, и даже сквозь оглушительную музыку я услышала, как зашелестели кроны деревьев. Серебряная музыка ветра пробуждала во мне еще больший ужас, и я совершенно не понимала, куда я бегу и что делаю. Я не смотрела на часы, хотя они были на моей руке, — я просто боялась на них смотреть.

Голова перестала болеть и стала совсем ясной. За считанные секунды передо мной пронеслись мое детство и юность. Я увидела себя маленькой девочкой в кружевном платьице, с огромными бантами на голове, которая сидела в песочнице и набирала песок в игрушечное яркое ведерко. А затем я увидела уже повзрослевшую девушку на выпускном балу, которая танцует с одноклассником и флиртует со всеми подряд. А еще я увидела своих маму и папу… Они такие добрые, такие ласковые и такие заботливые. А затем я увидела совсем взрослую женщину, которая провожает своего женатого любовника к его жене, поправляет распахнутый халат, закрывает за ним дверь, включает телевизор, садится на одинокий диван, обнимает мягкую игрушку и уже в который раз понимает, что она совсем одна и от этого одиночества ей просто некуда деться. Женщина уже очень устала от такого ворованного счастья, да и какое это счастье… Она в который раз дает себе слово все изменить, все прекратить, перестать воровать чужое и попытаться найти свое. Она тупо пялится в мерцающий экран телевизора, смотрит передачу «Моя семья» и пытается узнать, что же такое семья, потому что она твердо убеждена в том, что счастливых семей не бывает. Сейчас она ворует чужого мужа, а придет время, и будут воровать у нее, только уже не чужого мужа, а собственного. И она не знает, украдут его или нет, а быть может, его оставят и будут им пользоваться по чуть-чуть, воруя его по маленьким кусочкам, стараясь делать это затяжное, долгое воровство как можно более незаметным… Она выключает передачу «Моя семья», потому что само слово «семья» в последнее время вызывает у нее очень сильное раздражение. Звонит телефон, она снимает трубку и слышит его голос. Он говорит, что благополучно доехал до дома, и желает ей спокойной ночи. А еще он говорит, что он очень сильно ее любит и что когда-нибудь они обязательно будут вместе. Она кладет трубку, прижимает к себе все ту же мягкую игрушку и ложится в одинокую кровать. Но сна нет. Она начинает думать о том, хочет ли она быть вместе с ним, и еще раз свыкается с мыслью, что все наши желания должны сбываться вовремя, а иначе они становятся не нужны…

Эти мысли пронеслись в моей голове за считанные секунды. Подбежав к распахнутому окну, я посмотрела на танцующих девушек глазами, полными слез, и заорала так, что едва не сорвала голос. И все же я перекричала громкую музыку. У меня хватило сил ее перекричать.

— Девчонки, быстро все к окну! В доме взрывчатка, быстро! Сейчас все взлетит на воздух!!!

Видимо, девушки подумали, что я хорошо приняла на грудь, остановились и засмеялись. И все же мои глаза, полные ужаса, мое мертвецки бледное лицо заставили их насторожиться.

— Что случилось? — немного нервно крикнула Катерина.

— Дом напичкан взрывчаткой! Он взлетит через несколько секунд! В кустах, перед домом, сидят люди, у них пульт! Они сюда приехали, чтобы убить Молотка, то есть Анатолия! Времени для объяснений просто нет! Через дверь выходить нельзя, они будут стрелять! Можно выходить только через окно! Быстрее, они уже нажимают на пульт!

Посмотрев на часы я увидела, что времени у меня уже нет, и залилась в истошном крике. Это подействовало на девушек, и они в панике бросились к окну, отталкивая друг друга, чтобы не остаться в обреченном доме. Самой первой рядом со мной очутилась Катерина. Мы отбежали с ней от дома на несколько метров и со слезами на глазах принялись наблюдать за тем, как из окна выпрыгивают другие девушки.

Я не помню, когда прогремел взрыв. Взрывной волной меня откинуло почти к морю. В ушах страшно гудело, а из ноги, в которую попали какие-то непонятные осколки, текла кровь. Я подняла голову и увидела, что рядом со мной лежит Катя. Удивительно, но на теле Катерины не было даже и царапины, правда, ее очень сильно оглушило.

— Мы живы? — с трудом прохрипела я и попробовала подняться.

— Живы.

— А другие?

Катерина села, протерла черными от пепла руками глаза и посмотрела на других девушек.

— Анжела жива. Марина жива. Карина жива, и все.

— Как все?

— Двое погибли. Взрыв прогремел, когда из окна выпрыгивала Светка. Ой, черт… Ее на куски разорвало. Даже голова отдельно валяется. У нее же двое детей маленьких дома осталось. Муж в прошлом году погиб. Лидку тоже разорвало. Каринка живая, но, по-моему, она очень серьезно ранена и у нее шок.

— Посмотри, что с Кариной, а я сейчас.

Я встала, посмотрела на свою окровавленную ногу и похромала к причалу, где стоял катер. Окончательно протрезвевший и насмерть перепуганный Анатолий уже завел мотор и принялся махать мне рукой.

— Давай быстрее, дура! Чего ты телишься?! Что у тебя с ногой?

— Ранило, а могло оторвать, — произнесла я ледяным голосом, глотая непрерывно бежавшие слезы, вытирать которые не было никакого смысла.

— Сама виновата. Я ведь тебе говорил, не ходи туда. Говорил или нет?!

— Говорил.

— Быстрее садись. Они могут еще объявиться.

— Кто?

— Люди Спартака.

— Мне плевать.

— Я тебе говорю, садись быстрее и поехали!

— Куда?

— На кудыкину гору!!! Короче, ты едешь или как?!

— Плыви сам на свою кудыкину гору, козел!