Сколько времени прошло, а я все еще не могу привыкнуть к новому своему состоянию. Всего одно выступление, и вся. жизнь кувырком. В будущем наверняка такие случаи будут исключены. Как? Например, так. Все выступления заранее записываются на магнитофон. Так что на трибуне можешь болтать, что угодно. Все равно никто не услышит. Услышат только магнитофонную речь. Причем, не обязательно твою. Ты кривляешься на трибуне, а в зал доносятся речи какой-нибудь старой беззубой сплетницы. Эффект потрясающий. Или, допустим, ты уезжаешь в командировку, а твою речь включают тогда, когда на трибуну залезает ведущий прохвост и кретин учреждения. И все довольны.

Будущее. Каким оно будет? Допустим, потомки каким-то образом узнают эту мою писанину. Что они скажут? Ничего хорошего. Что-нибудь в таком духе. Позиция Ночного Сторожа есть позиция клопа, который забился в узкую щель и видит мир плоско, фрагментарно, в карикатурно искаженном виде. Работу ему предоставлять не следовало. Это — грубая ошибка. Теперь такие ошибки исключены. Работа, какая бы она ни была, дает индивиду сознание стабильности бытия, без которого невозможна никакая литературная деятельность. Утверждение о том, что в истории Ибанска не было ограбления контор, фактически неверно. В эпоху Ночного Сторожа был случай, когда клеветники похитили пятилетний план, и ибанцы целые пять лет не знали, что делать, и не знали, выполнили они план или нет. К счастью, началось движение за выполнение этой пятилетки в две недели. А в другой раз эти же клеветники похитили настоящие планы и подложили на их место фальшивые, явно завышенные. И если бы ибанский народ не проникся сознанием важности момента, планы оказались бы невыполненными. И таких случаев было очень много. Так что временно снятый лозунг Хозяина насчет обострения классовой борьбы пришлось выдвинуть снова. Ученые Ибанска, руководимые самим Заведующим и всеми Заместителями, дали научное обоснование такому специфическому явлению ибанской жизни, когда классов давно уже нет, а борьба между ними все обостряется и обостряется. Дело в том, что борьба идет между пережитками революционных классов (это — ибанское начальство и руководимый им народ) и пережитками реакционных классов (это — два десятка отщепенцев на весь Ибанск, из которых десять сидят в исправительных лагерях, девять в психиатрическом диспансере, а насчет одного пока не могут никак решить, куда его посадить — туда или сюда).

Хотелось есть и спать. Первое желание удовлетворить не удалось. Мать уехала к одной из своих многочисленных сестёр и заперла все свои шкафчики. И даже холодильник заперла на особый замочек. Хотя живем мы в основном на то, что мне удается подработать. Ее пенсия идет полностью на ее карманные расходы. Лег спать на пустой желудок. Но и спать не удалось. Ко мне ворвались детишки моей младшей сестры со всеми вытекающими отсюда последствиями. Сначала мы слегка повоевали. Потом они повели меня пить чай. Потом сестра попросила меня посидеть с ребятами. Она заняла очередь за бананами. Бананы в Ибанске! Во, какие фокусы выкидывает история! Исконные ибанские продукты, которые раньше производились в изобилии и стоили копейки, теперь стоят дороже бананов. Ничего не скажешь, прогресс! Зато мы делаем ракеты!

Сестра пришла злая, как черт. Бананы кончились перед самым носом. Надо еще стоять два часа, пока завезут новую партию. Потом пришел милиционер, и я вспомнил, что надо взять справку на работе. И я побрел в контору. Отдел кадров был закрыт. Пришлось ждать. Справку мне дали с большим трудом. Зачем? Для чего? Куда? Кому? Я обозлился и заявил, что если не дадут, немедленно подаю заявление об уходе. Помогло. Сразу выписали. И печать поставили, как положено. Теперь я знаю, как себя держать с ними. Найти человека, который согласился бы за гроши ночами торчать в этой богадельне, в Ибанске не так-то легко. Погодите, дайте только срок! Я еще из вас выжму соцстраховскую путевку в Дом Отдыха на двенадцать дней и безвозмездную ссуду на покупку полувоенной формы!

Хотя я не специалист в социологии, я все же знаю тривиальную истину всякой опытной науки: начинать надо с наблюдения фактов. И что бы там ни говорили наши теоретики о нашей жизни, для меня факт — то, что я сам вижу ежедневно и ежечасно вокруг себя, во всех местах, где мне обычно приходится бывать, — на работе, в магазине, на улице, в транспорте, в гостях, в кино, в театре, в библиотеке и т. д. Именно это есть реальность ибанизма, а не сказки, которые нам рассказывают теоретики некоего научного ибанизма (и надо полагать, за приличное вознаграждение!). И самая глубокая и, вместе с тем, самая поверхностная суть ибанизма проявляется там, где мы работаем.

Моя контора — одно из типичных учреждений Ибанска. Трудно понять, в чем суть ее производственной деятельности. Да это и не имеет никакого значения. Такие учреждения возникают неисповедимыми путями и существуют хотя бы для того, чтобы несколько сот человек могли жить за их счет, убивать тут свое время, тратить тут свои лучшие чувства и таланты, получать жилье, путевки в дома отдыха и прочие житейские блага. Если такое учреждение возникло, никакая сила в Ибанске не способна его уничтожить, если даже всем известно, что оно ни к чему. И в этом смысле ибанец уверен в завтрашнем дне. Ему не грозит безработица. Во-первых, никто не позволит уничтожить такое учреждение, ибо число людей, заинтересованных в уничтожении, ничтожно мало. К тому же это обычно критиканы или молодые карьеристы, решившие пробиваться за счет новых веяний. А в Ибанске как тех, так и других не любят. Во-вторых, затраты на ликвидацию такого учреждения намного превосходят затраты на его существование. Ликвидация учреждения — это комиссии, комитеты, заседания, расчеты и т. п. Поскольку такое учреждение органически врастает в жизнь других, то его ликвидация означает перестройку десятков других. К тому же людей надо устраивать в другие места. Наконец, сама работа по ликвидации учреждения порождает комиссии и комитеты, которые сами вскоре превращаются в учреждения такого же типа, и на место одного привычного и спокойного учреждения приходят по крайней мере два молодых, агрессивных и растущих. На место одного павшего бойца приходят новые тысячи!

В моей конторе работает одна уборщица, три вахтера и несколько сот сотрудников самого различного сорта и ранга. Система их взаимоотношений очень сложна. Я так и не смог в ней разобраться. Сами же сотрудники прекрасно в ней ориентируются. Это и не удивительно, ибо их основная профессия — уметь ориентироваться в этой среде и ухитряться урвать для себя как можно больше. Их производственная деятельность здесь есть нечто вторичное, побочное. Не контора существует для дела, а дело терпят лишь постольку, поскольку должна существовать контора. Здесь дело есть лишь формальное средство распределять жизненные блага в соответствии с социальными законами Ибанска. Идеал, к которому стремятся учреждения такого рода, превратить свое дело в чистую фикцию. И надо признать, что ибанцы будто самой природой созданы для такой жизни. Они самозабвенно погружаются в трясину этой своей социальной жизни, наплевав на семью, на дружбу, на свое физическое и духовное совершенствование. Контора берет их целиком и полностью, выжимает все их телесные и душевные соки и выбрасывает потом в частную и уличную жизнь измотанными, опустошенными, злобными, скучными и серыми существами. Я работаю здесь уже несколько месяцев и ни разу не видел проявлений бескорыстного и бесцельного доброжелательства, веселости и любопытства к чужой человеческой душе. А ведь по меньше мере четвертая часть взрослого населения Ибанска проводит лучшую часть своей жизни в конторах такого рода. Если дело и дальше пойдет так, то через полсотни лет весь Ибанск превратится в огромную контору по управлению фиктивным делом. Когда я эту мысль высказал одному молодому и, как мне показалось, умному инженеру, он презрительно пожал плечами и сказал, что я не учитываю прогресса электронновычислительной техники. Загляните в подвалы своей богадельни, сказал я ему. Они битком набиты первоклассными машинами. Посмотрите, сколько там машин новейших заграничных марок. Сколько валюты отвалили? А толку что? На сколько человек увеличилась Ваша контора за последний год? То-то! Инженер удивленно посмотрел на меня. Но от дальнейшей беседы отказался.