Их дочь, Галина Седнева (1945 г.р.), окончила биологический факультет педагогического института, работала в лаборатории поликлиники, умерла в 1985 году от астмы. Ее сын Артем родился 23 мая 1971 года, его воспитывали бабушка и дедушка — Калюсины, и он взял их фамилию: Артем Владимирович Калюсин. Несколько лет был пилотом ГВФ, в 2005 году уволился, работал в фирме, связанной с финансовыми вопросами, но недолго. Теперь опять летает в ГВФ, живет в Красноярске с женой и двумя дочерьми.

Кажется, никого из родственников не забыла. Может быть, не все о них написала, кое-что упустила. Я спешу написать побыстрее, так как боюсь, что не успею.

Глава третья: Институтские годы

В 1932 году на улицах Москвы появился лозунг: «Даешь метро!» На эту ударную стройку приезжали комсомольцы со всего Союза. Руководил строительством метрополитена Лазарь Моисеевич Каганович. 15 мая 1935 года первая линия метро была открыта. Вначале впускали только экскурсии, все рвались посмотреть «лестницу-чудесницу» — эскалатор, полюбоваться оформлением вестибюлей станций.

Станции метро не раз переименовывались. Например, станция «Площадь Дзержинского» названа так потому, что в здании бывшего страхового общества расположилось учреждение ВЧК — ГПУ — ОГПУ — НКВД — МГБ — КГБ, а сейчас ФСБ. Первым руководителем ВЧК был Феликс Эдмундович Дзержинский. В 1990 году станцию переименовали в «Лубянку». Красивая была площадь, посредине стоял памятник Дзержинскому, как бы связывая площадь, превращая ее в целостный ансамбль. Когда в августе 1991 года по телевизору объявили, что по приказу первого мэра Москвы Гаврилы Попова памятник Дзержинскому демонтируют, я помчалась на площадь. Вышла из метро, памятник уже сняли, а мимо «Детского мира» шла толпа пьяных молодых людей, задирая прохожих. Впереди шел один из них с мегафоном, приглашая к ним присоединиться и равняться на первых, не отставать. В первом ряду шел и скандально известный впоследствии Станкевич. А я стояла и плакала. Пожилые люди рядом со мной смотрели на толпу с осуждением. Мне сразу представились кинокартины, как в 1917 году сбрасывались памятники, хулиганили на улицах, громили. Наверное, с того времени не люблю и не уважаю Г. Попова. Тем более что в газете «Московский комсомолец» печатали его статьи, в которых он клеветал на Советский Союз, Великую Отечественную войну, военачальников. Затем он стал ректором Международного института, занимающего большой особняк на Ленинградском проспекте, 17 — бывшее здание Московской высшей партийной школы. Институт платный, студенты подъезжают сюда на импортных автомашинах. Вот и представьте, чьи дети там учатся, что из них вырастет!

В 1939 году я окончила десять классов и по совету преподавателей сдала документы в Московский городской педагогический институт имени Потемкина[9], который потом соединился с пединститутом имени Ленина, на филологический факультет. Первый экзамен сдавала по литературе и русскому языку. Предложили пять тем для сочинения, четыре были очень легкие (образы героев из произведений, которые мы проходили в школе), а я выбрала пятую — «Гамлет и гамлетизм», — оказалось, одна из всех. Посчитала, что если иду на филологический факультет, то и тему надо выбрать потруднее. Сочинение написала быстро, и мне казалось, что с темой я справилась.

На следующий день пришла сдавать устный экзамен по литературе. Ответила на все вопросы по билету и на дополнительные. Смотрю на экзаменатора, а тот улыбается, кивает с удовольствием на мои ответы. Взял он зачетный лист, намереваясь поставить оценку, но посмотрел в свой блокнот и опять задает вопросы. Уже и сам устал, а я отвечаю на все без запинки. Тогда он спрашивает меня: «Девочка! А какую же тему в сочинении вы раскрывали?» И когда услышал, что я написала о Гамлете, расхохотался и сказал: «Я — профессор, но за эту тему не взялся бы. Наверное, хотела блеснуть?» Я кивнула, а он продолжил: «Вот и получила отметку 3/5» (за раскрытие темы — три, а за орфографию — пять). Поэтому он и посматривал в свой блокнот, где у него были выписаны отметки за сочинения абитуриентов. За устный экзамен он выставил мне жирную пятерку и посоветовал на будущее брать на экзаменационных сочинениях самые легкие темы. Когда же в сентябре мы приступили к занятиям, он, входя в аудиторию, всегда искал меня, улыбался: «Гамлет пришел, пора начинать». В первый приход на лекцию профессор написал на классной доске свою фамилию — Сухотин, с ударением на последнем слоге. Это был родственник Льва Николаевича Толстого.

Все экзамены я успешно сдала и первого сентября приступила к занятиям. Моя одноклассница Вера Рыбина поступила на исторический факультет, потом она стала директором школы в нашем же Таганском районе.

Первые занятия филологического факультета проходили в массивном старинном здании в начале Большой Грузинской улицы, по нечетной стороне. Но через два-три месяца нас перевели в школьное здание в переулок Гаврикова, недалеко от метро «Красносельская». Там же занимался факультет рисования и живописи. Руководство и секретариат института остались на Большой Грузинской. В начале Великой Отечественной войны это здание переделали в госпиталь, институтские переехали на Гранатный переулок, 8, недалеко от Никитских ворот.

В первых числах сентября 1939 года, когда мы прогуливались в перерыве между лекциями, к нам подошел студент третьего курса нашего факультета Виль-кин: «Девочки! На третьем этаже гуляет Пушкин. Хотите посмотреть?» Мы, конечно, все бросились на третий этаж, где увидели, что по коридору ходят студенты третьего курса и среди них действительно прохаживается Пушкин. Но это был, конечно, не Александр Сергеевич, а его праправнук Саша Ко-логривов, очень похожий на Александра Сергеевича, только повыше ростом, смуглый, такие же курчавые волосы, немного посветлее и всегда улыбающийся. Накануне войны Саша окончил институт, и я его больше не видела. Но в 1970–1972 годах в квартире Лидии Николаевны Лаврентьевой я познакомилась с ее подругой, Риммой Лебедевой. Разговорились, и она рассказала, что работала с Сашей Кологривовым на Всесоюзном радио, и все, работавшие там, говорили о нем как о чутком человеке, душевно расположенном к людям. У него было много сил и веселой энергии. Во время разговора с ней узнала, что он умер.

В начале марта 2006 года я перечитала «Рассказы о потомках А.С. Пушкина» В.М. Русакова. Оказывается, после окончания пединститута, в первые же дни войны, Александр Всеволодович Кологривов был направлен в Муромское училище связи, но уже в октябре 1941 года сражался под Москвой как командир отделения и училище смог закончить только в начале 1945 года. Прошел с боями Смоленщину, Вязьму, форсировал Одер, везде устанавливал связь между наступавшими подразделениями. Был и в Берлине, в августе 1946 года демобилизовался в звании подполковника. Вскоре пришел работать на Всесоюзное радио, где показал себя способным журналистом, очень скромным человеком, никогда не хвастался родством с великим поэтом. Александр Кологривов общался со многими деятелями литературы и искусства. В августе 1968 года получил приглашение от ныне покойных детей Ф.И. Шаляпина (жившей в Москве Ирины Федоровны и приехавших из-за рубежа Лидии Федоровны и Бориса Федоровича) поехать вместе с ними в Михайловское и Ленинград. В эту поездку отправилась и Надежда Алексеевна Пешкова, вдова сына А.М. Горького. Кологривов предполагал подготовить радиопередачу, посвященную детям знаменитого русского певца, но 24 августа скоропостижно скончался. Похоронили его в Москве, на Ваганьковском кладбище. У него осталось двое детей: Андрей, тогда девятнадцати лет, и Ольга, семи лет.

Наш курс был небольшой, главным образом состоял из девчат. У окна сидели, по нашему мнению, богатые. Это, прежде всего, Вилькина — красивая, высокая еврейка. Ее брат, о котором я уже упоминала, учился в нашем институте на курс старше. Их отец в то время был директором большого универмага около метро «Добрынинская». Вокруг Вильки-ной вертелись другие обеспеченные студенты — Барон и Ада Ратнер. Фамилии других я не помню. Ада Ратнер после Великой Отечественной войны работала в клубе КГБ на Большой Лубянке, преподавала в детской музыкальной студии по курсу фортепьяно.